Продолжение "Командировки в Харьков"
Как весело мы щебетали с Таней в самолете! Две колибри, сорвавшиеся с насиженного места и несущиеся к новым, харьковским цветам! Вы же знаете: колибри – это чудо природы и жить не могут без цветов, цветы – их пища.
Таня, возмущенно розовея щеками, сообщила мне: ее жених - своенравный малый, что хочет, то и делает. Полетел сейчас к матери на неделю за пятьсот километров от Москвы, чтобы получить благословение на брак. Он что, питекантроп? Живем в современном мире, какое благословение?
-А ты рванула со мной в Харьков, в отместку? - засмеялась я. - В пику, отомстить?
- Как ты догадалась? - удивилась красавица Таня.
- Сама такая! Что не по мне, делаю свой ход конем, в пику! Мужчина теряет почву и весь твой.
Таня обняла меня в порыве благодарных чувств:
-Ой, Иринучик, как же я тебя люблю!
Дальше мы мечтали о романтическом Харькове, о прогулках вдвоем по паркам и скверам, а может быть, удастся в театр какой попасть? Говорят, Харьков - театральный город! И на рынок мы хотели! Город или село можно узнать по рынку: увидишь, какие люди тут живут, каковы их фирменные товары, умеют ли делать вкусняшки, о которых не устанешь много лет вспоминать, зажмурив в глаза.
…Мы не заметили, как самолет приземлился, в медленной очереди вышли на харьковский воздух. О, Боже! Рядом с трапом стояла старая белая «Волга», рядом с ней Вася Сидин в светлом плаще и еще какой-то господин лет шестидесяти, со стальным, прямым взглядом, в темно-коричневом плаще. Господин сверкал голым черепом. Череп был обсыпан яркой старческой гречкой.
Вася представил нам господина в гречке – Иосиф, ведущий журналист молодежной харьковской прессы; я представила Таню - молодой талант журнала «Пионер», пока еще не золотое перо, но точно серебряное.
Мы сели в «Волгу», покатили. Иосиф, оказывается, выпросил редакционную машину для встречи московских журналисток и, сидя в салоне, поинтересовался, где нам забронировали номер. Мы посмотрели в документы, сказали:
- В гостинице «Центральной».
Вася и Иосиф переглянулись, как коршун с вороном: гостиница «Центральная» их чем-то не устроила.
Оказалось, «Центральная» - старое здание, давно без ремонта, лепнина падает со стен на головы прохожих; злачное место, туда заселяют торгующих на рынках, шальных командировочных, которым в Харькове надо быть сутки, а дальше – фьють! – восвояси! Когда Иосиф вел переговоры с администраторшей «Центральной», выяснилось, что мы должны были пять дней своей командировки жить в семиместном номере вместе с цыганками и торгующими на рынках.
Иосиф возмутился, Вася поддакнул, Иосиф сообщил администраторше, что москвичек он не отдаст на растерзание неизвестного ему табора, аннулировал бронь и повез нас в престижную в те времена харьковскую гостиницу «Молодежная».
Мы заселились в чистый современный номер на девятом этаже, и могли лицезреть харьковские дали, кусок парка, кирпичную трубу ТЭЦ, полупьяные сцены около продуктового магазины. Иосиф и Вася велели, чтобы мы быстренько отдохнули, почистили перышки, через два часа они за нами приедут.
…Да, они пришли за нами, и с этого момента не отпускали из своих тисков в течение пяти дней.
Они кормили нас в пельменных и пирожковых, водили на какие-то кратковременные прогулки по священным местам Харькова (везде мы добирались на автобусах и трамваях). Когда мы заикнулись о походе в театр, Вася возмутился, что лучше его театра в Харькове нет никакого, поэтому никуда не пойдем, кроме его творческой лаборатории.
Собственно, все дни напролет мы проводили в полутемном помещении Васиного театра «Тимур», он нам с пылом рассказывал о своих планах и концепциях на будущее. Нам удалось посмотреть некую репетицию некого спектакля, не помню уже какого. Далее Вася повез нас в родительский дом, который, как известно, начало начал.
Дом этот запомнился мне необычайной скромностью, старой мебелью, молчаливой мамой, теплым, бледным чаем. Я сделала вывод, что Вася рожден прямо-таки в предреволюционной обстановке, в атмосфере благородной рабочей аскезы. И эту аскезу продолжает нести в своей груди по жизни.
От веселого, «слетовского» Васи ничего не осталось. Перед нами с Таней оказался человек, который горел идеями тех же тимуровцев, хочет безостановочно организовывать детей-артистов на помощь другим, в театре у него жесткая дисциплина, провинности серьезно караются…
У меня уже выросла дочь-невеста, я тоже проходила разные моменты детского и отроческого воспитания, и сегодня я совершенно не согласна с Васиными идеями. Детей нельзя держать постоянно в напряжении, заставлять их казарменно выполнять приказы, пусть даже те служат наисамым благородным целям. Детям надо давать много играть и много смеяться. Тогда они вырастут Людьми.
…Признаюсь, на второй день командировки в Харькове мы с Таней поняли, что попали в капкан. Хотели было заплакать по-женски, посетовать на судьбину. Но тут у нас началась вторая, подпольная жизнь.
По вечерам мы ходили в уютный буфет гостиницы «Молодежной». Там вкусно кормили и там мы «оттягивались» пивком. Более поздними вечерами Тане звонил жених из родительского дома за пятьсот километров и ворковал с моей подругой аки голубь, а она курлыкала в ответ аки голубица. Таня и Сережа сотни раз признавались друг другу в любви, и я поняла: Харьков создан для того, чтобы Таня прилетела сюда на пять дней и пять вечеров слушала гимны телефонных признаний из уст любимого.
Также вечерами мы смотрели телик, много трепались, я изображала в лицах уходящий день: Иосиф в гречке и Вася с коммунарскими идеями стали моими главными героями… Красавица Таня хохотала, осушая платочком жемчужные слезы на своих сверкающих изумрудных очах.
Признаюсь, мы мечтали о Москве. Харьков встал поперек горла. Потому что мы были прикованы там к театру «Тимур», к Васе Сидину, Иосифу, сопровождавшему нас везде (он считал, что его опека необходима двум юным особам, без этого Харьков разверзнется, и нас схрумкают местные тартарары).
А Вася ничего не замечал: только и говорил о своих идеях помощи, о тимуровцах и движении страждущим. Мы его не останавливали, терпели. Я хотела ему сказать, что я против зацикленности на чем-то. Зацикленность делает людей больными. Но в какой- то момент передумала.
Иосиф «положил глаз» на красавицу Таню. Это было очень обидно. Как мог дед по возрасту возмечтать о внучке? На третий день нашей командировки Иосиф умело, за разговором увлек Таню из номера к лифту и начал там ее огнедышаще целовать. Она оттолкнула его, убежала в номер, долго полоскала рот и, вырвнивая дыхание, возмущенно рассказывала подробности этой старческой атаки.
На следующее утро мне пришлось сделать Иосифу замечание, что он ведет себя, как циничный козел. Он сделал вид, что ничего не понял. У него были белые глаза, но по тому, как еще ярче полыхнула гречка на черепе, я догадалась: все он расслышал, и добавила, если он еще хоть пальцем тронет юную корреспондентку журнала «Пионер» о его действиях узнают в Москве…
Вася пытался загладить вину Иосифа. Вот и повез нас в гости к себе домой, еще куда-то потом, в библиотеку. В гостиницу мы вернулись поздно, наш любимый буфет уже не работал. Пришлось наскребать последние командировочные копейки и нестись в ресторан.
В те времена ресторан в Харькове был средоточием людских страстей. Там решались судьбы, сделки, разные дела. Распорядитель посадил нас за столик к дюжему украинцу с желтыми волосами и худому негру. Тот сразу представился:
-Доктор Нур.
Я тут же отпарировала:
-Фекла.
Мы с Таней заказали ужин и вожделенно ждали его, голодные акулы пера.
Доктор Нур начал петь дифирамбы моему необычному русскому имени. С Таней пытался угрюмо кокетничать желтоголовый украинец.
Заиграл оркестр. Ужин не несли. Доктор Нур и желтоголовый пригласили нас на танец. Это было дико – танцевать с журчащими от голода животами. Но пришлось идти, потому что план был единственный: один танец, один ужин и отход в номер - ждать телефонную трель жениха Сережи.
Доктор Нур оказался двухметровым малым. Худым и подвижным. Его тело шевелилось под костюмом, как на шарнирах. Доктор Нур говорил мне, что он здесь хозяин и может сделать для меня все, что я захочу. Это напрягало и настораживало.
Когда мы вернулись за столик, Танины щеки пылали диким шиповником. Она потащила меня в туалет и сообщила: этот желтый идиот в танце вставлял свою ногу между ее ног и делал вид, что это норма.
-Тань, давай переживем этот вечер, - сказала я. - Давай поужинаем и пошлем Нура и рыжего к чертям собачьим!
Мы так и сделали. Вернулись из туалета, а на столе – горячий ужин! До чего он показался вкусным: жареное мясо с овощами, картошка с грибами, салатец и помидоров с чесноком. Запивали соком. Уже не помню каким.
Пока мы ели, к доктору Нуру подходили старые и молодые мужчины, тихо переговаривали с ним, совали в руку деньги. Я осознала: доктор Нур - центр неких теневых действий.
Когда мы уходили, он кричал вслед:
-Фекла! Куда же ты? А попросить у меня желание?
-Нур, - ответила я через плечо, - у меня единственное желание - пойти в номер и уснуть!
-Хорошо, разрешаю, - сказал Нур, - но ты знаешь, я каждый вечер в ресторане и жду тебя!
-Не сомневаюсь, что это так! – уверенно ответила я. – Я приду. Если желание созреет!
На этой фразе мы Таней толкнули дверь ресторана и оказались перед лифтом.
Уже в лифте Таня спросила:
-Зачем ты представилась Феклой?
-Затем, что надо заметать следы. Представляешь, он пойдет искать Феклу, а ее и нет!
Тут мы снова засмеялись. И такое счастье охватило нас, когда пришли в номер, упали на постели, а в этот момент зазвонил телефон, и Таня, подняв трубку, услышала голос своего голубя-жениха…
Итоги харьковской командировки.
Мы написали бравурный материл о театре «Тимур» в журнал «Пионер» и его опубликовали.
Спустя год Вася Сидин поставил по моей повести «Мой сумасшедший папа» пьесу в своем театре. Но я на премьеру не полетела.
Таня вышла замуж за Сергея. Давным-давно они живут в другой стране. Очень счастливы.
Уже несколько лет нет ни Иосифа, ни Васи Сидина. Мне очень жаль.
Недавно мы говорили с Таней по телефону о командировке в Харьков, она ничего не помнит. И все спрашивала меня, смеясь, прилично ли она там себя вела?
А я помню почти все. И то, как мы упоенно возвращались в родную Москву. Словно две колибри, единственные в мире птицы, способные летать назад.
