В донецком поселке Гранитное на линии фронта работает школа, где учатся дети, живущие по обе стороны разделенного надвое мира. В целом на линии размежевания осталось 600 тыс. украинцев, 100 тыс. из них — дети
Александр Пасховер, журнал "Новое время"
(Киев—Мариуполь—Гранитное—Киев)
Корреспондент австрийского национального телевидения и радио Кристиан Вершютц пересказывает свою беседу с подростком из поселка Пески — некогда живого населенного пункта под Донецком, где проживали 2 тыс. человек. Теперь здесь в результате боевых действий в зоне проведения АТО — руины. В них ютятся 13 местных жителей.
“Как дела?" — спрашиваю мальчика, который уже полтора года не ходит в школу и живет под регулярными обстрелами. Он отвечает: “Нормально”. И тут Вершютц буквально переходит на крик: “Нет! Это — ненормально!”
Этой историей австрийский журналист привлекает внимание НВ к новому тренду — привыканию к худшему. Причем живущих как в зоне конфликта, так и в зоне комфорта, за сотни километров от мест боевых действий. “Нормально — это опасное русское слово”,— резюмирует Вершютц.
После этой прелюдии наша небольшая группа, которую возглавил Валентин Михайленко, специалист по вопросам жилья Мариупольского офиса Агентства ООН по делам беженцев, отправляется к линии размежевания. Едем вдоль тонкой полоски речки Кальмиус.
“С этой стороны мы, с той — они”,— кратко излагает Михайленко наше шаткое положение на ближайший день.
Всего в так называемой серой зоне на полосе размежевания, что протянулась на 457 км, проживает 600 тыс. человек. Из них около 100 тыс.— дети, 200 тыс.— люди поколения 60+. Некоторым из них приходится ежедневно пересекать линию огня. Кому — идти в школу, кому — на работу и обратно.
“Они идут мимо посадки, или, как в народе мы ее называем, “зеленки”,— рассказывает Александра Косе, директор школы в Гранитном, о своих учениках.— Они каждый день рискуют жизнью”.
Из ноябрьского отчета гуманитарной группы, который НВ получил от представителя ООН, следует, что в последнее время резко увеличилось число пересечений линии разграничения на всех контрольно-пропускных пунктах. В 2016‑м в среднем ежемесячно фиксировалось 700 тыс. пересечений. В 2017-м — 1 млн. В сентябре число пересечений достигло рекордного уровня — 1,2 млн. украинцев по обе стороны конфликта притягивает друг к другу бытовая необходимость, семейные обстоятельства, деловые связи и т. д. Жизнь сильнее любых ограничений.
Кроме того, как замечает Вершютц, переселенцы, которые были вынуждены покинуть дома, возвращаются сюда. “Потому что невозможно финансировать свою жизнь пособиями, которые они получают на территории Украины,— говорит австриец.— Это не политический выбор. Это вопрос жизни”.
И ТИШИНА: Разрушенные ракетами и минами ДНР магазин, телефонная вышка, склад, жизнь некогда многолюдного поселка Гранитное — тяжелое наследие “русской весны”
Кто так строит
На пути к поселку Гранитное Кристиан Вершютц снова всех удивил. Он попросил найти для него разбитый участок дороги, чтобы запечатлеть на видео следы разрухи. Для Михайленко нет более легкой задачи. По количеству выбоин и трещин дороги вокруг Мариуполя легко могут конкурировать с поверхностью Луны. Причем только часть этой разрухи — косвенное следствие войны. Малые и большие ямы в подавляющем большинстве здесь еще с сытых, мирных времен.
Тяжелая военная техника разве что углубила эти дыры большого срама. Но Вершютц неумолим. Ему нужен не плохой участок, а убитый. Так, чтобы австрийский зритель прослезился, увидев, на какое дно опустился восточноукраинский край.
Дороги прифронтового Донбасса еще долго будут служить пугалом для Запада и проклятием для местных жителей. На сайте Укравтодора представлена интерактивная карта трасс Донецкой области. В процессе ремонта — совсем микроскопическая часть. В зоне, близкой к серой, ремонтные работы не ведутся вовсе.
Отремонтировать дороги быстро невозможно не только по причине дефицита средств, но и из‑за нестихаемых боевых действий. “Мариуполь — это, по сути, тоже серая зона,— уточняет Михайленко.— До линии соприкосновения меньше 15 км”.
Сложность задач при выполнении ремонтных работ он иллюстрирует на попавшемся по пути примере. Наша машина как раз проезжает поселок Чермалык. Здесь задумали отремонтировать местный Дом культуры. И тут же передумали. “Надо делать крышу. Кто‑то должен на нее залезть, но нам поступило предупреждение от военных — работает снайпер,— продолжает Михайленко.— Кто туда полезет?”
Никто не хотел рисковать. С Домом культуры не сложилось, зато восстановили подачу воды. Агентство ООН по делам беженцев приобрело и передало сюда водяные насосы. “Скважину сделали,— уточняет Михайленко.— Так они вообще без воды сидели”.
Уже в Гранитном мы застали бригаду рабочих, что при финансовом участии Датского совета по делам беженцев восстанавливала дом 61‑летней Лилии Сулеймановой. На ее небольшой двор легли шесть ракет со стороны подконтрольной ДНР территории.
Каким‑то чудом все домашние остались живы. “Вот здесь один снаряд упал, здесь — второй. За огородом — третий,— проводит Сулейманова экскурсию для НВ.— Один попал в наш дом. Это было в час ночи”.
На всех объектах висят таблички, где указано, кто предоставил материальную помощь пострадавшим. В воспитательных целях, и это полезно. Теперь местные узнают, что братским народом необязательно должен быть только сосед.
В центре Гранитного напротив школы установлена доска, где размещены флаги стран, откуда идет помощь. Кроме датчан, здесь отметились немцы, канадцы, японцы, греки. Последним, так сказать, сам Зевс велел. В округе проживает достаточно много этнических греков. В школе второй иностранный — греческий.
Кроме пожарного латания дыр в буквальном и переносном смысле, международные организации строят отделения почты, фельдшерские центры, ремонтируют водопровод. “У нас не работала система отопления. Разбита крыша. Не было стекол в 68 окнах. Рамы разбиты,— рассказывает Косе.— Нас выручала пленка, полученная от ООН. Ею мы закрывали окна. Теперь все нормально”.
Впрочем, как уже разъяснил Вершютц, нормально — слишком многогранное русское слово, о чем свидетельствует вот этот короткий диалог на троих:
— Когда у вас в последний раз были сильные обстрелы? — спрашивает Вершютц у директора школы.
— В этом году сильных обстрелов не было,— отвечает Косе.— Сгорел только один дом рядом со школой. Но это несильный обстрел.
— Вы это называете несильным обстрелом? — уточняет журналист НВ.
— Когда едешь в школу, улица стоит, а когда возвращаешься с работы — улицы уже нет. Нет домов. Вот это сильный обстрел. А если только дрожит земля, падает бутылка со стола, это ничего. Это нормально. Если слышим автоматные очереди, то на это вообще никто не обращает внимание. Беспокойно было в это воскресенье. Сильные отзвуки слышались целый день.
ВЕЗДЕСУЩ: Австрийский журналист Кристиан Вершютц уже несколько лет мотается по обе стороны линии разграничения. Вот и теперь, после посещения Гранитного, он уехал в Донецк
Куда приходит детство
Справедливости ради со школы в Гранитном и стоило бы начать рассказ о жизни прифронтового поселка. Здесь сошлись все доблести и провалы, несчастья и удачи живущих по обе стороны внезапно разделившегося мира.
Даша, ученица 10-го класса, и еще восемь школьников плюс один учитель живут по ту сторону линии размежевания. Они ежедневно курсируют между двумя мирами. “Есть дети, которые регулярно приходят сюда, а есть те, кто по интернету получает задания и так учится”,— уточняет Даша.
И хотя от дома до школы всего 3–4 км, вставать приходится в полшестого утра, чтобы успеть пройти КПП. От детей требуются недетские усилия, чтобы жить по законам полувоенного времени.
Косе отмечает, что школьники — а их у нее 157 человек — довольно быстро повзрослели. “Был у нас одиночный обстрел,— приводит она пример.— На часах половина восьмого утра. Старшеклассники быстро зашли в те помещения, которые были рядом. Они не вернулись домой. Понимаете? Они умеют принимать решения”.
В школе на стенах развешены агитационные листки с предупреждением быть предельно осторожным, никуда не сворачивать с центральных магистралей. Вокруг мины. 14‑летнего Ваню теперь убеждать в этом не надо. Его дом находится прямо на полосе размежевания.
Два года назад здесь размещались украинские силовики. Как и положено с точки зрения военной целесообразности, чтобы враг не прошел, они нафаршировали буферную зону растяжками. А когда солдаты ушли, 12‑летний Ваня сразу же побежал домой. У себя в огороде он нарвался на минную растяжку.
“Три осколка в ноге, два в ухе”,— рапортует мальчишка. Но главное — он жив и практически здоров. Это означает, что Ваня родился в рубашке.
К сожалению, на всех таких "рубашек" не хватает. За время конфликта более тысячи украинцев были ранены, часть из них погибли в результате взрыва мин.
“Украина занимает третье место в мире по загрязненности территорий минами и первое место — по количеству людей, которые погибли из‑за взрывов мин”,— отмечает Нил Уокер, гуманитарный координатор ООН в Украине. Сколько таких мин и неразорвавшихся снарядов притаились на Донбассе, он не знает. Минных карт нет даже у тех, кто закладывал мины.
По данным Минобороны, с начала проведения АТО украинские военные обезвредили более 176 тыс. минно-взрывных устройств на территории свыше 3,6 тыс. га. Внушает. Но и это — всего 0,5% от необходимого. Всего украинское минное поле покрывает до 700 тыс. га. Это примерно 20 городов размером с Харьков.
Даже при идеальных условиях, по мнению военного ведомства, работа по обезвреживанию эдакой территории затянется на 10–15 лет. Что такое идеальные условия, не знает никто. В Украине их еще никогда не было.
Вот, например, первый изъян, обнаруженный австрийским журналистом. “В Боснии и Герцеговине в школах до сих пор есть предмет Мины — безопасность,— говорит Вершютц.— Таких предметов в Украине я не видел”.
Журналист НВ попросил местного жителя, 44‑летнего Сергея Санжаровского, продолжить список, чего еще нет в серой зоне конфликта, без чего жизнь здесь крайне усложнена.
Работы нет. Мобильной связи и интернета практически нет. Стационарной нет вовсе. Газопровода еще нет. Угля уже нет. Остается разве что растапливать печь печатной прессой. Но ее тоже нет.
“Нужна какая‑то реинтеграция жизни поселка в государство. А так — отрезали, перекрыли, забыли. Где государство?” — спрашивает Санжаровский.
ЯЗЫКОМ ЦИФР: Пенсия Лилии Сулеймановой — 1,4 тыс. грн. Ее дочка на полставки работает почтальоном — это еще 800 грн. Без международной помощи семья не справилась бы с последствиями разрушения их дома
Жизнь взаймы
В56 км от Гранитного, в Новотроицком, на переходе в сторону контролируемой силами ДНР территории и обратно стоят длинные автомобильные очереди. Отъезжающих провожает желто-синий плакат с яркой строчкой из произведения поэта Владимира Сосюры. Из-за стоящего здесь навеса видна только часть цитаты: “Любіть Україну, як сонце, як вітер, як трави”.
Любить солнце, ветер и травы — с этим у отъезжающим нет проблем. Куда большего напряжения требуется для “любіть Україну”. Почему? Ответ на этот вопрос попытался дать все тот же австрийский журналист. “Я тебе скажу мое впечатление,— говорит он НВ.— Влияет реальность. В Киеве сообщают: “Они обстреляли нашу территорию 50 раз”. Вторая сторона: “Они обстреляли нашу территорию 35 раз”. Им уже все равно, кто начал. Есть только одно: они стреляют в нас”.
Вершютц продолжает, дополняя самого себя: Россия использует ситуацию раскола. Перекрыли возможную международную помощь, она на той стороне ограничена. И по всем каналам вещают, как Россия помогает республикам.
“Гуманитарная помощь — часть пропаганды войны”,— делает австриец неожиданный вывод. После чего переходит к другой стороне конфликта — Украине, которая, как ему кажется, не использует контрпропаганду, пропаганду мира.
Почему в Новотроицком нет банкомата? Почему нет почты? Почему для того, чтобы получить пенсию, нужно ехать в Волноваху или Мариуполь? Вершютц забрасывает НВ вопросами. “Украина не использует движение 100 тыс. человек в месяц, чтобы положительно влиять на впечатление этих людей”,— подсказывает он.
Однако Украина мало использует даже более очевидный инструментарий на территории, где контролирует ситуацию.
Например, в Гранитном, да и в соседних поселках тоже, нет банков, банкоматов и почты. За пенсией или зарплатой приходится ездить в Волноваху (40 км). Автобус туда ходит только понедельник-среда-пятница и всего раз в день. В 5:30 выезд, в 15:00 возвращение. Успеть в один конец — дело нехитрое. А вот справиться и успеть на рейс обратно — требует предельного напряжения. Не все его выдерживают.
Чтобы доехать до Мариуполя (60 км), нужно совершить пересадку в Волновахе. Для срочного выезда, например в больницу, можно нанять машину. До Волновахи — 600 грн, до Мариуполя — 800 грн. Желающим вернуться эти цифры нужно умножить на два.
“Мне в Волноваху приходится ездить каждую неделю — совещания, редколлегии, творческие группы,— говорит Косе.— Моей зарплаты на дорогу как раз и хватает. Но это лучше, чем было в 2016‑м. Сейчас есть автобус, да еще и три раза в неделю”.
И здесь снова всплыло это колючее слово нормально. Но Вершютц, да и любой другой человек, живущий вне зоны конфликта, считает ненормальным отсутствие регулярных рейсов из Мариуполя в Гранитное и другие поселки. Да и Даша думает теперь так же.
Она поделилась семейной тайной: после смерти мамы ее старшая сестра оформляла документы на опекунство. Пришлось часто ездить в Волноваху. “Мы, наверное, тысяч 40 гривен потратили на все это”,— говорит Даша. Траты настолько велики, что кажутся завышенными. А при здешней бедности в глазах местных жителей любая тысяча выглядит миллионом.
ДЕТСКИЙ АД: Иван и Даша мечтают о мире. Если не во всем мире, то хотя бы в их поселке и примыкающей к нему Украине
Уже упомянутый Сергей Санжаровский 14,5 лет проработал в Укртелекоме. Ее местный офис находится рядом, но по ту сторону линии размежевания. Власти так называемой ДНР "национализировали" предприятие. На той стороне у Санжаровского осталось много друзей. “Говорят мне: приезжай, нам нужны твои мозги,— рассказывает 44‑летний специалист по компьютерным технологиям.— Я отвечаю им: ребята, нет. Я на этой стороне буду. Пропуск есть. Нет мотивации. Но на человеческом уровне отношения замечательные”.
По эту сторону у семьи Санжаровских (жена и двое детей) есть большой дом. За домом временно расположилась воинская часть. Жить под своей крышей стало опасно. Глава семьи поясняет: в случае выстрела первый же снаряд разнесет их дом. Приходится жить у родителей. А это — в 20 м от линии разграничения.
Подъезжая к дому Санжаровских, волонтеры из местного фонда Пролісок попросили не выходить из машины со стороны реки, а только со стороны самой улицы. Работает снайпер.
Санжаровский оригинально опроверг эту опасную версию. Снайпер? Вряд ли. Шальная пуля во время перестрелок — вот она может залететь. Нет причин волноваться. И снова звучит это гуттаперчевое слово — нормально.
А вот то, что Санжаровский считает ненормальным, — так это стоимость угля для отопления домов. Он втрое дороже, чем по ту сторону баррикад. В этом есть некая логика: весь антрацит остался там. Но еще недавно местным разрешалось завозить его напрямую.
“Два года назад перевозили тачками,— уточняет Санжаровский.— Тот уголь, что приходит сейчас сюда, нам говорят, что он из‑за рубежа. Но все здесь уверены, он приходит оттуда. Кто‑то на нем поднимается?”
Как раз в эти дни в мариупольском офисе Агентства ООН по делам беженцев было принято решение выделить помощь для 390 домохозяйств на покупку угля. По 7,8 тыс. грн под каждую холодную крышу. Это не решение проблемы, но ее смягчение.
С заходом солнца поселок погружается в темноту. Пора возвращаться домой. В целях безопасности пользоваться электрическим освещением здесь запрещено. Так ежевечерне серая зона превращается в черную. Привычка жить нормально, то есть плохо, становится плохой привычкой.
“Они хорошие,— говорит нам на прощание Даша о своих земляках.— Но они всего боятся. Они все позакупоривали. В шесть вечера со двора не выходят. В 20:00 ложатся спать”.
НОРМА ЖИЗНИ: Валентин Михайленко, специалист по вопросам жилья Мариупольского офиса Агентства ООН, показывает НВ последствия обстрела поселка Гранитный