Художник Пётр Павленский поджёг дверь. Нет, не дверь ФСБ на Лубянке — другую, в Париже. И не совсем дверь — два зарешёченных окна по сторонам от входа. Но не суть: дверь ли, окна ли, важно другое. То, что на этот раз он поджёг здание Банка Франции. И, во-первых, это всё ещё очень красиво: ночь, пламя, художник на фоне огненных врат. Во-вторых, это ремейк. Ремейков он, кажется, ещё не создавал. Один раз зашил себе рот. В другой — лежал обнажённый и завёрнутый в колючую проволоку перед Законодательным собранием в Петербурге. Затем в Москве прибил мошонку к брусчатке Красной площади. Снова в Петербурге жёг покрышки. И наконец поджёг ту самую дверь на Лубянке. После чего события развивались несколько странным образом, который и привёл Павленского к ещё одной игре с огнём и бензином. То есть к буквальному повторению уже осуществлённой акции. До неразличимости кадров. Что это? Дефицит новых идей? Вряд ли. Как ни относись к Павленскому и его творчеству, он умеет придумывать эффектные акции и выстраивать вокруг них контекст. И здесь он явно что-то хочет сообщить именно самоповтором.
Как заведено у акционистов, Павленский позвал на акцию фотографов, одна из которых опубликовала сделанный на акции снимок в своём twitter-аккаунте
Вспомним, как он вообще оказался в Париже. После каждой предыдущей акции Павленского задерживали и отпускали: причинение вреда себе сложно квалифицировать каким-либо образом, оправдывающим ограничение свободы. Был, наверное, вариант с принудительным лечением, но времена карательной психиатрии вроде как не вернулись пока, а по результатам соответствующих освидетельствований Павленский признан психически здоровым человеком. Его акции — не плод голосов в голове, кроме его собственного голоса. Но потом он поджёг дверь. И не просто дверь, а дверь на Лубянке. И тут многие подумали, что художника посадят. С ФСБ шутки плохи, да и горящая дверь — повод поудобнее, чем изображение полового члена на мосту, которое другие акционисты адресовали той же организации. Однако суд ограничился штрафом за порчу имущества — никакого терроризма.
А так выглядела акция на Лубянке осенью 2015 года
Общественность приготовилась ждать следующего художественного шага, когда случился неожиданный поворот. Актриса Анастасия Слонина обвинила Павленского и его жену (официально брак не зарегистрирован) Оксану Шалыгину в сексуальном насилии. В ответ Павленский заявил, что это провокация спецслужб. Прозвучало это неубедительно. Во-первых, сами Павленский и Шалыгина такого о своей жизни наговорили к этому времени, что сложно оценить их представления о границах допустимого. Во-вторых, Слонина — актриса гонимого властями Театра.doc. И участие его представителей в противоборстве с художником на стороне государства — это уже какая-то запредельная теория заговора. Впрочем, запредельность не предел, так что просто примем всё это к сведению. После того как новость об обвинении была озвучена, Павленский с Шалыгиной и детьми в мае 2017 года выезжают во Францию, где получают политическое убежище. И вот спустя полгода горит дверь банка в Париже. Так что же это?
Горящую дверь здания ФСБ сам художник определял как «перчатку, которую бросает общество в лицо террористической угрозе». То есть как ответ на запугивание общества со стороны ФСБ и прочих структур власти. У акции в Париже сейчас отчего-то два имени: «Огонь революции» и «Освещение», а содержание определяется местом действия — площадь Бастилии. Соответственно, приводя процитированные изданиями слова самого художника: «Банк Франции занял место Бастилии, а банкиры — место монархии», а «возрождение революционной Франции вызовет пожар мировой революции». Мировая революция в 2017 году? И даже без ИГИЛ (организации, запрещённой в РФ)? Серьёзно? Это же просто смехотворно.
Акции Павленского в России производили впечатление по двум причинам. Во-первых, они были эффектными визуально. Во-вторых, встраивались в понятный политический контекст. Что же до парижской акции, то её визуальная эффектность воспроизводит уже виденное в Москве, а с контекстом и вовсе какая-то засада. Но это вовсе не означает, что Павленский не смог придумать ничего нового и не разобрался в реалиях новой среды обитания. Само повторение акции могло бы интерпретироваться как простая проверка среды. Чем грозит художнику подобное в России и во Франции? С прогнозируемыми реакциями из России: арестуют и тут же отпустят — ну конечно, он же антироссийский агент, они ему там покровительствуют. Арестуют и посадят — ага, у них художников так же преследуют, как в России.
Есть и третий, даже более интересный вариант: адвокат Павленского уже заявил об угрозе депортации из Франции. И тут акция обретает другой объём: Павленский самоповторяется, чтобы вернуться туда, где у его искусства было содержание. Если так, то у нового поджога появляется ритуальное измерение. А мог бы и просто купить обратный билет. Тем более что вряд ли подобный вариант возвращения способен как-то перекрыть разрушительный для фигуры художника эффект от обвинения, которое ждёт его дома.
Фотография: Ольга Иващенко / Wikimedia Commons / CC BY-SA 4.0
Один из главных вопросов актуальной политики во всех её сферах сводится к формуле «если не XXX — то кто?»: «Если не Путин — то кто удержит страну?», «Если не Навальный — то кто возглавит оппозицию?». Руси нужен царь. Без него инда совсем пропадём, горемычные. А уж с ним-то мы ого-го, и расправим плечи, что твой Атлант.
Современная психология трактует желание вступить в патерналистские отношения со своим партнёром вполне определённым образом: в детстве эти несчастные недополучили ласки от одного из родителей и находились в остром конфликте с другим, а теперь на автомате ищут того самого «доброго папочку» (или мамочку), которых им так не хватало в период формирования личности. А как быть, если те же самые поведенческие паттерны демонстрируют целые государства, общественные движения и политические партии?
Вот это всё и называется неприятным словом «инфантилизм». К сожалению, он бывает массовым и заразным. Как правило, инфантилом становится человек, которого в детстве лишали субъектности, а любое его действие обесценивали: «Ты у меня идиот, из тебя ничего не выйдет». После такой обработки, даже повзрослев, жертва продолжает автоматически искать того, на кого она смогла бы переложить тяжкий груз ответственности. Такой же деформации развития может подвергнуться и всё общество в целом. Именно отсюда растут и тоска по сильному лидеру, и тяга к рассуждениям о роли личности в истории.
К сожалению, «лидерская» политика имеет массу разложенных в нужных местах грабель, на которые поклонники «айн райха, айн фолка, айн фюрера» радостно наступают в каждом поколении. Первое, что делает «сильный политик», взобравшись на вожделенный трон, — это варварски корёжит отвёрткой систему передачи власти. Но человек, увы, смертен, а потому на смену сильному лидеру приходит либо гражданская война, либо распад созданной им империи, либо кто-то кто отменяет 90% его достижений.
То же самое происходит и на общественном уровне: убили Немцова — и «Солидарность» исчезла из политического поля. Посадили Удальцова — и распался «Левый фронт». Вот ещё один подводный камень: замкнув все нити управления государством или структурой на себя, но не имея возможности воспользоваться ими сполна, «сильный лидер» оказывается не столько главноуправляющим, сколько главноуговаривающим, занятым в основном поиском баланса между интересами придворных группировок. А иногда он и вовсе превращается в удобную ширму для беспредела выстроенной им вертикали. «Россией правлю не я, а сто тысяч столоначальников», — как сказал однажды Николай I.
В такой системе её винтики несут ответственность перед своими непосредственными начальниками, и лишь формально — перед лидером. Но поскольку начальство интересует не столько компетентность, сколько лояльность, то и весь механизм этой ответственности сводится к редким показательным расправам над самыми зарвавшимися, при сохранении системы в нетронутом виде. То же самое происходит и в общественных движениях: взгляните, к примеру, на сложный треугольник отношений между Навальным, его начальником штаба Волковым и региональными координаторами.
Наконец, лидер может попросту отказаться от своих изначальных принципов — и тогда всем остальным приходится либо колебаться вместе с «генеральной линией», либо становиться предателями и отщепенцами. Так, глава курдского сопротивления Оджалан уже давно не имеет ничего против капитализма или турецкого правления, но всё равно остаётся чем-то вроде светоча как для своих соратников по РПК, так и для множества левых по всему миру. Несогласных с этим периодически убивают. Примерно та же история сложилась и у Трампа с «альтернативными правыми».
Важно понимать, что лидер нигде и никогда не давал обязательства соблюдать наши с вами интересы. «Масса — она как женщина», — любил говорить Гитлер, вкладывая в эти слова максимум сексизма. Нельзя отказываться от права на собственный голос и возлагать все свои надежды на постороннего человека, пусть даже он вам и очень нравится.
Кадр: Waiting for the worms / Pink Floyd, 1979
Источник: https://storia.me/ru/@symeonofpolotsk/polemika-1be4jz/pavlenskii-zhzhet-dver-2-2p0vnx