Вторая половина XXI века. Эпидемия вируса Зика-3 и вызванный ею резкий скачок рождаемости детей с врождёнными заболеваниями и отклонениями привели к негласному запрету на секс между живыми людьми. Вместо этого жители Евросоюза, образовавшегося на месте бывшего постсоветского пространства, вовсю предаются утехам с устройствами виртуальной стимуляции, «айфаками». Главный герой романа, литературно-полицейский алгоритм Порфирий Петрович оказывается замешан в аферу искусствоведа и куратора Марухи Чо, которая использует его для создания подделок под произведения современного нам искусства.
Три слоя
В романе «IPhuck 10», как и везде у Пелевина, есть несколько смысловых слоёв. В данном случае мы можем говорить даже не столько о них, сколько о трёх разных жанрах, упакованных один в другой наподобие матрёшки.
Первая оболочка «IPhuck 10» — это простая и понятная антикапиталистическая антиутопия, основные выводы из которой может считать даже первоклассник. Тут всё просто, как в «Чипполино» или в «Трёх толстяках»: стяжательство — это плохо, творить ради стяжательства — ещё хуже, заставлять другое разумное существо творить вместо тебя ради опять-таки стяжательства — совсем харам. Рано или поздно эксплуатируемые разогнут могучую спину, встанут во весь рост и отвесят своим эксплуататорам по башке. Кто не понял — идёт слушать на повторе песенку про мальчика Бобби, который очень любил деньги, из советского детского мультика.
Вторая оболочка пелевинской матрёшки — это стандартный для Виктора Олеговича жесточайший глум над культурными, субкультурными, политическими и прочими явлениями современности или недавнего прошлого. Это его любимое писательское развлечение, в котором он воистину не знает себе равных, — и основным занятием бездельных интеллектуалов на все времена было, есть и будет пролистывать пелевинские романы с лупой в руках, выискивая, кого и за что там приложили об стену. Второй слой упакован в формат «антилиберальной антиутопии» — жанра, популярного в середине 2000-х, а для тех, кто не понял, автором сделаны прямые отсылки и цитаты. Скажем, культ святой Ангелы Меркель в образовавшемся на месте Европы Халифате — это привет фашистскому бестселлеру Елены Чудиновой «Мечеть Парижской Богоматери». Такие же отсылки ведут к «Маленькой жизни Стюарта-Кельвина Забужко» за авторством Константина Крылова-«Харитонова», к фантастическому сборнику «Беспощадная толерантность» и тому подобной «классике». Походя Пелевин щёлкает по носу и противоположный лагерь: радикальных феминисток, художника Павленского и адептов трансгуманизма. В общем, никто не ушёл обиженным.
И наконец, когда мы сняли всю шелуху, перед нами остаётся третья, и самая главная «матрёшка», после которой «iPhuck10» можно смело назвать самым «светлым» (именно в смысле туннеля, который выводит к свету из того места, где мы все пребываем, согласно известному хиту Егора Летова) произведением в творчестве данного автора за последние пятнадцать лет.
Просто оцените масштаб задачи: Пелевин с маху ныряет в ту разверстую бездну, куда до него лишь аккуратно заглядывали такие титаны научной фантастики, как Азимов, Филипп К. Дик и Станислав Лем. А именно: не просто пытается ответить на вопрос, сможет ли машина думать, как человек, но и ставит его на порядок сложнее — а сможет ли машина творить, как человек?
На фоне нагнетания массовых страхов перед грядущей тотальной автоматизацией — задача более чем актуальная. И Пелевин честно пытается с этой нарастающей психотравмой работать, вместо того чтобы закончить роман так, как это у него раньше было принято, — почти дословной цитатой из Оруэлла про сапог, вечно попирающий лицо человека. На сей раз будет по-другому.
Папа может, папа может быть кем угодно...
«Нет, дорогие читатели, — отвечает нам внезапно узревший свет Виктор Пелевин, — творить, как человек, машина не может и не сможет никогда». В чём, собственно, заключается главное преимущество «аналогового» разума над всеми попытками имитировать его средствами программного кода? Да очень просто — в уникальности и невоспроизводимости человеческого личного опыта. В наших детских страхах, в том как мы в пять лет разбили хрустальную вазу, а потом мама сутки с нами не разговаривала. В том, какие книжки нам читал отец на ночь, а какие мы утянули тайком от него с полки сами. В том, был у нас велосипед или приходилось клянчить покататься. В смерти любимой собаки, в нашем первом сексе и первой (конечно же, несчастной) любви… Всё, что мы станем создавать потом — от воспитания детей до современного искусства — будет проходить сквозь эту призму, и на всём будет лежать её отпечаток.
Да, можно научить машину «делать под человека». Заставили же недавно шутки ради программисты нейросеть написать тексты песен в духе Курта Кобейна или того же Летова. Эээ… ну и что? А ничего. Вышел просто забавный курьёз вроде выступающей на сцене голограммы Элвиса. Их замечательный компьютерный код, он что — родился в Абердине, переживал побои матери, кололся героином или сидел в психушке за свой первый альбом? Объездил всю страну автостопом, убегая от КГБ, пережил смерть соратников по панк-движняку и видел распад СССР? Или, как писал другой современный классик: «Ты учился в техникуме? Ты работал на заводе? Ты ездил в Бобруйск?»
Творческие алгоритмы, действующие в романе Пелевина, не воспроизводят никаких чувств, обсессий и переживаний, потому что сами не в состоянии их пережить, а занимаются имитацией. За наносекунды собирают слитый в Сеть обобщённый человеческий опыт, и на его основе «творят». Ну вроде как мама-птица кормит своих птенцов полупереваренной кашицей из собственного желудка.
Искусство, строго говоря, возникает же не в момент сотворения произведения, а в тот момент, когда опыт и переживания творца вторгаются в наши собственные, что особенно понятно на примере «Чёрного квадрата» или акций арт-группы «Война». Но жители пелевинского мира — это и есть те самые птенцы, которым вместо подлинности требуется как раз переваренное компьютером нечто, а потому основными покупателями изготовленных им подделок и выступают люди предельно недалёкие... Впрочем, не будем спойлерить, а лучше отметим главную их черту: почти все они лишены одного из важнейших личных переживаний — интимной близости, причём не только и не столько даже в смысле совокупления, сколько всего, что вокруг неё наверчено нашим сознанием и подсознанием. От любви как единства Эроса и Танатоса до «просто лежать рядом и касаться волос друг друга». Всё это они получают опять-таки в виде в виде коммерческого продукта, который «уже кто-то ел», а значит, и опыт для восприятия подлинного искусства у них точно так же отсутствует.
Словом, «папа может, папа может быть кем угодно, только мамой, только мамой не может быть». Компьютерный журналист может написать идеальный текст новости (скомпилировав тысячи других таких же текстов), но не аналитику, колонку или репортаж. Компьютерный историк создаст идеальное, взвешенное исследование с учётом всех источников и литературы, но в нём не будет никакой научной новизны. Литературный алгоритм не напишет даже интересного сборника анекдотов. «Дело не в количестве панчей и не в качестве рифм, дело в личности — той, что за ними» (с) Oxxxymiron.
Творчество, не способное переформатировать реальность, занимается вульгарной имитацией себя. И тут очень важно понимать, что Пелевин у нас считается не только «главным фантастом», но и «главным постмодернистом». А что такое постмодернизм, очень хорошо сказал один критик: «Это когда канатоходец идёт по нарисованной мелом на арене черте, жонглируя портретами других великих канатоходцев». Вот с такой задачей компьютерный писатель справился бы на ура, и именно эту дверцу Пелевин своим «IPhuсk'ом» аккуратно закрывает за собой. Всё, кончилась эпоха. Новая искренность и Человечность восторжествуют, несмотря ни на каких роботов. Жить ой, но да.
Иллюстрация: Эксмо, 2017
Сергей Лазарев, певец, объявлен смелым артистом: в новом клипе на песню «Так красиво» среди прочих влюблённых пар замечены две нежно обнимающиеся девушки. Это клип про лесбийскую любовь? Нет, это про любовь вообще, то есть про то, что любая настоящая любовь — это «так красиво». Так что мы видим самые разнообразные пары любящих и любимых людей: помоложе и постарше, в татуировках и без, с разным цветом кожи, разрезом глаз и социальным статусом (ну, это мы уже можем додумывать). Любовь при этом не ограничивается романтической, представлена и родительская: мать и дочь, двое и дитя, отец и сын — сам Лазарев с крохой на руках в финальном кадре.
Помимо умиления клип вызвал несильную по накалу дискуссию, связанную с теми самыми девушками. Помимо традиционной оппозиции: «Ужас!» и «Содомский грех!» vs. «Ой, да вам-то какое дело» и «Любая любовь прекрасна» — случаются и довольно занятные повороты. Например, один из комментаторов благодарит Сергея Лазарева за клип, но считает, что было бы хорошо в следующий раз включить также асексуальные (норма отсутствия желания секса) и ресексуальные (норма неприемлемости секса) пары. Самый же неожиданный пример критики цитирует бывший кинокритик и режиссёр Роман Волобуев: «Да это срань, а не call for equality (призыв к равенству — Storia.me), пойми: у него там лесби-пара после карликов идёт, ПОСЛЕ!» Ну, хочется ответить неизвестному комментатору. Во-первых, он или она невнимательно смотрел клип: однополая пара девушек появляется на экране и до, и после маленьких людей. Во-вторых, невнимательность зрителей этим не ограничивается: почти все пишут об одной паре девушек, а их в клипе две, так-то. Ну и в-третьих, что значит «после карликов» в этом контексте? Это сортировка, что ли? Так некрасиво.
Поэтому вернёмся к пожеланиям, касающимся тех, кого в клипе нет: имеет ли смысл надеяться на включение асексуалов и ресексуалов, если нет более очевидного — однополой пары мужчин? То есть, с одной стороны, в 2017 году в России признаком смелости становится показать обнимающих друг друга девушек — и это в стране, менее чем двадцать лет назад подарившей миру группу «Тату». С другой — даже показав однополую любовь между женщинами, создатели не рискнули или не захотели показать такую же у мужчин. А вы спрашиваете, где асексуалы с ресексуалами? Так-то список можно продолжать до бесконечности. Например, в 2017 году актуальным было бы включение в музыкальное видео полиаморов, то есть тех, кто считает, что любовь не замыкается внутри пары людей, а может существовать в форме множественных любовных отношений у одного человека с несколькими людьми одновременно, с согласия и одобрения всех участников этих отношений. Так — красиво? Почему бы и нет.
Впрочем, представить асексуалов, ресексуалов и даже полиаморов в этом клипе на самом деле проще, чем гомосексуальных мужчин. Вопрос же не в прогрессивности повестки — более толерантное отношение к лесбийским парам зачастую формулируется до безобразия просто: «Ну это хотя бы красиво». Это нормально для мира, где доминирует гетеросексуальный потребитель, который к тому же очень боится показаться недостаточно гетеросексуальным, поэтому целующиеся мужики для него страшнее всех прочих вариантов. В общем, и требовать включения всех вариантов по списку смешно, и хвалить за смелость в данном случае как-то странно — остаётся по подобным историям в масс-культе гадать о состоянии общества. Судя по комментариям, зрители сегодня пока ещё смелее смелых авторов. И внимательнее критиков: говорят, на отметке 01:56 можно увидеть прикосновение мужских рук друг к другу.
Кадры: «Так красиво», исполнитель Сергей Лазарев, автор Артем Шаповалов, ℗ 2017 Sony Music Entertainment, видео SEVER Production Co., 2017
Источник: https://storia.me/ru/@perturabo/kultura-i-iskusstvo-p4rgh/byt-zhivym-oi-no-lm40t