Отрывок из рассказа "Когда я гуляю одна"
Когда я гуляю одна, мне встречаются странные люди. Например, сегодня ночью, когда я пошла в круглосуточный (мне ужасно захотелось клюквы, горького шоколада и содовой), я встретила вурдалака. Точнее, это был мужчина в маске выдуманного чудовища, решивший, что продавщица с ним не почтительна (о, надо заметить, она весьма приятная дама), и чихвостивший ее на чем свет стоит, пока не был выдворен за шкирку жилистым мужичонкой с пакетом молока и двумя батонами. Продавщица в руках с моей клюквой ревела, потому что не умеет принимать не близко к сердцу. Я взвесила ей триста грамм ободрения, и она улыбнулась. Новенькая. Здесь обычно задерживаются только безразличные. Оказавшись на крыльце магазина, я увидела вдрызг пьяного, искавшего что-то в урне. Это был тот “вурдалак”. Охранник спросил его, зачем тот берет из мусорки маску, к тому же носить ее совсем не смешно. “А мне до звезды!” (о, конечно, он выразился грубее, сами подумайте, спальный район, маленький магазин, какие звезды!) - крикнул он на всю улицу так громко, как будто это был его посыл всему миру.
Из магазина вышел мужичок с пакетом молока и двумя батонами, я смотрела на него в оба глаза. Он прошел сто метров, до киоска с мороженым, отодвинул пластиковую панель под витриной и куда-то юркнул.
- Единорога пошел кормить, - поймал мой взгляд охранник, затягиваясь сигаретой до красной светящейся бусинки на кончике.
- Ааа, - протянула я.
Он докурил и, издав звук, похожий на урчание голодного живота, превратился в черного дрозда с оранжевым клювом. В наших краях такие не водятся. В пятнадцати сантиметрах от моего ботинка дымился окурок, это, пожалуй, единственное доказательство, что здесь был охранник из круглосуточного. Я шмыгнула носом: октябрь, а уже снег и простуда, для которой я несу клюкву, как тот мужичок молоко и хлеб для единорога. Спустившись с магазинного крыльца, я направилась в сторону дома, он как раз за киоском с мороженым. Когда я подошла ближе, то пнула ту пластиковую панель. Она поддалась и на минуту открыла мне заснеженную траву и спуск. Ну его, мне бы домой, и не простудится. Я ведь не такая уж странная. Поежившись от холода и чуть было не свалившихся приключений, я пошла домой.
Когда я сижу дома, я становлюсь очень странной. Наверное, собой. Я вообще работаю дома, мне бы компьютер, выпить чего тепленького и чтобы соседи не бузили. Сказать что я, как замиокулькас, неприхотлива, язык не поворачивается, потому что сосед мой любит слушать музыку без наушников (надо сказать музыкальный вкус у него, как у колбасы из картона, то есть отсутствует) и мое желание тишины становится капризом. Сегодня у несносного этажом выше вечеринка (или если быть точной, утренник) с десяти утра, поэтому я складываю ноутбук в рюкзак и ухожу из квартиры. А когда я гуляю одна, ну Вы помните…
Что делать в начале одиннадцатого в спальном районе, где есть единственное приличное кафе, в котором можно заказать кофе и не подавиться им? А вот и нет, оно открывается в полдень, а сейчас я направляюсь в библиотеку, такую захолостную, что когда я прошу поискать по каталогу Пруста, мне выдают сборник Паустовского. К слову о Прусте, здесь есть только второй, четвертый и пятый тома “В поисках утраченного времени”. На резонный вопрос, где остальные, мне ответили, что они достались библиотеке на другом конце города, куда ехать с тремя пересадками на трамвае. “А чего, все равно ж никто не берет”.
Итак, я прихожу в библиотеку и сажусь в дальний угол читального зала. Здесь никого. За окном слышно, как спешат трамваи. Библиотекарь отчего-то думает, что мне, как и ей, скучно, и пытается завести разговор. Я вежливо улыбаюсь, хотя недолюбливаю, когда меня отвлекают, и, я это знаю, лицо мое в эти моменты принимает такое выражение, будто бы я съела две ложки клюквы, и пытаюсь не показать окружающим, что она кислая. Библиотекарь вскоре догадалась, о моей неприязни, и погрузилась в чтение. Через четверть часа зашел невзрачный мужчинка лет сорока, он пошептался с библиотекарем, та кивнула на полку ближнюю полочку, он улыбнулся и протянул ей несколько пожелтевших листочков клена. Невзрачный выбрал на указанной полочке книжку, расстелил на одном из столов салфеточку и положил на нее издание, библиотекарь хихикнула: “Бон аппетит!”. Он улыбнулся и стал по-тихонечку откусывать странички, тщательно прожевывая. Хруст стоял на весь читальный зал, а у меня во рту появился привкус бумаги. Я поджала губы и, как одеялом, накрылась работой. Закончив с трапезой (он откусил с десяток страниц, а остальное забрал с собой), посетитель убрал салфеточку, подошел к фиалкам, вытащил из пиджака граненый стакан, немного наклонил горшок, и из раскрытых цветов тонкой струйкой полилось лиловое молоко. Невзрачный залпом выпил его и направился к выходу.
- А чего, сегодня книжка неинтересная была? - спросила его библиотекарь.
- Вы что, просто не голоден что-то.
Он ушел, а библиотекарь подмигнула мне и со смешком шепнула: “А бывает проглатывает всю серию за один присест”.
Я посмотрела на часы. Двенадцать. Уже можно идти кофейничать.
В кафе рядом с домом в обеденное время всегда уйма народу, все из местных контор, кто не носит “ссобойку” для разогрева в микроволновке, спешат перекусить здесь. Спецпредложение: двести сорок девять рублей и ты обожрался. Я иногда захожу сюда, когда готовить лень, некуда пойти (один сосед дрелит, другой - слушает музыку) или дома слишком много меня. Свободные места есть, “Мне у окна, пожалуйста”. Меню я знаю с закрытыми глазами, и большая часть этой еды стала для меня резиновой и безвкусной. “Кофе с молоком, суп сырный и картофельный салат”. Здесь вообще-то приятно, не забегаловка. Достаю ноутбук, начинаю работать. Мне приносят кофе, и когда официант отходит, я замечаю в нем рыбу. Знаете, такую маленькую, их еще продают в зоомагазинах, золотую. Она плавает в чашке с кофе кругами, будто размешивая сахар, который я не положила. Она мне говорит: “Привет, кофейная девочка! Чего хочешь?” Голос у нее немножко приглушенный и с бульканием, поэтому, чтобы разобрать ее слова, приходиться наклониться. Знаете, этот вопрос поверг меня в расплох. Я слышала, что такие умеют выполнять желания, взаправду, и найти золотую рыбку в своем напитке - к большой удаче.
- Мне сейчас ответить?
- Пожалуй, а то здесь жарковато.
Я закрыла глаза и представила себя через пару-тройку лет. Писать книги и купаться в море. Я озвучила, а сама думаю - только бы официант сейчас со своим салатом не приперся.
- Ну про писательство это вообще в легкую, только зайди к нашим, там справочку взять надо.
- Куда?
- У нас писателей, как производителей фантазий, ставят на учет. Тут ближайший филиал у киоска мороженого рядом с магазином на углу. Когда мороженщица уходит, открывается наш вход, ну у них там свои вопросы аренды.
- Ааа, - протянула я. - А с морем?
- Тебе на какое море-то надо?
Я задумалась и почему-то представила, как в Африке в считанные минуты тают шоколадные Деды Морозы.
- Ну давай хотя бы и наше, чтобы к климату сильно не привыкать.
- Там рейсы мечтателей несколько раз в месяц ходят, спросишь там же под киоском расписание, скажешь от меня, тебе билет и выпишут, но там в другом окне.
- А, ну хорошо. А писать-то уже можно?
- Можно.
- И получится?
- А чего не получится-то… Если захотеть, все получится!
И рыбка юркнула в кофе. Я помешала ложечкой - внутри ее не было. Попробовала на вкус, рыбой даже не пахло. Профессионал, что сказать.
Нет, я не ломанулась вечером в киоск с мороженым. Я обдумывала эти желания, сказанные рыбке, плававшей в кофе. Почему из всех своих фантазий я озвучила только эти? Собственно, для воплощения этих желаний не нужна рыбка. Все довольно прозаично - надо делать и уделять время. Вечером я просмотрела города и селишки у Черноморского побережья.
В сказках персонажи, загадывающие желания, всегда халявщики.
На утро я нашла компанию, которая занимается обменом вторичного жилья в разных городах. Нахлобучив шапку и накинув куртку, я быстрым шагом дошла до киоска мороженого, купила клюквенный пломбир с пыльцой фей. Ох уж эти маркетологи! Пришла домой и, откусывая пломбир и запивая кофе, зажмурилась. В Анапе октябрь. В Геленджике октябрь. В Орхипо-Осиповке, Витязево и Ольгинке тоже промозглый октябрь. Зачем мне в их октябрь? Там тоже холодно. Могу ли я изменить свои желания? Или их нужно согласовывать с рыбкой? Надо не забывать, что я нормальная. Не странная. Со мной все в порядке. Я смогу решить и позже. А пока поработаю.
Когда я закончила с работой на сегодня, идея встать на учет по писательству мне показалась неплохой, даже наоборот. А что, в этом же ничего такого нет? Кажется, что это самый безобидный повод посетить филиал этих странных. А что с собой нужно? Паспорт? На всякий случай, я еще взяла СНИЛС, сейчас его везде требуют.
Я вышла из дома без пяти до закрытия киоска. Он был так близко рядом с моим домом, что я дошла за две минуты (при этом копошась с ключами). Мороженщица собиралась домой, но еще сидела в киоске. Чуть в стороне от ларька я увидела по одному стоящих людей, кто-то курил, кто-то ел пломбир, другие слушали музыку в наушниках или ковыряли носком тонкий слой снега на тротуаре, всего человек пятнадцать. Время щипало мои щеки морозцем. И вот, наконец, задняя дверь киоска отворилась - на снег скользнула яркая полоска света, через мгновение исчезнувшая. Бабушка, одетая так, будто собралась на уличное дежурство - в тулупе, крепких ботинках с мехом и коричневой волосатой шали, тихонько отдалялась от киоска. Она невзначай обернулась, оглядела всех собравшихся - доедавших пломбир, докуривавших сигарету, доковырявших крохотный карьер в снегу - и со вздохом пробормотала так, что было слышно всем: “Наркоманы, ух, наркоманы”.
Когда бабушка скрылась за поворотом, один из них (или из нас?) докурил, легонько придавил окурок и уверенно пошел к киоску. Он деловито отодвинул панель, и, с той же повседневной уверенностью, с которой жители мегаполиса восходят на эскалатор, протиснулся внутрь. Другие, не все, поступили так же, они выглядели спокойными, будто это обычное дело и они сейчас переходят дорогу на долгий зеленый. Я влилась в их ряды, постаравшись принять такое выражение лица, будто собираю в пакет свои покупки в магазине. Я же не странная. Горстка оставшихся, наверное, новичков, пялилась на нас с тем выражением лица, которое принимают перед первым спуском с самой высокой горки аквапарка. О, для меня даже придержал панель-дверь идущий впереди джентльмен в спортивном костюме. Мы, не толкаясь, спускались по лестнице, такие лестницы можно узнать сразу - они бывают в старых доперестроечных зданиях и всегда ведут в подвал или на цокольный этаж. Обычно без перил, или с одной лишь железкой вместо них. Даже если во всем здании лестницы с острыми ступеньками, вытянутые, как стройные комсомолки, лестница в подвал всегда будет в сравнении с ними милой пышкой, с уютными округлыми ступенями, на которых легко поскользнуться неправильно поставив ногу. Пахло сыростью, лимоном (как будто кто-то нарезал и чуть подсахарил его для чаепития, которое вот-вот начнется) и отутюженными занавесками, этот запах из бабушкиной квартиры я узнаю за долю минуты. Тусклый свет освещал лишь идущего передо мной человека и затылок следующего.
Дверь. Старая железная дверь, которая, если не придержишь, бахнет так, что звон в ушах простоит еще с минуту. Я придержала ее, холодную и шершавую, для того, кто шел сзади, как это сделали для меня впереди идущие. Маленькая вежливость в месте, где она, в общем, не предполагается. Мы очутились в саду, похожем на бюджетное учреждение. О, Вы, конечно, знаете такие места и помните то чувство, которое возникает при их посещении - ожидание очереди, смирение перед бессмысленными действиями ради сомнительного результата (справочки, например) и готовность ловить плевок в лицо по поводу решения своего вопроса. О, Вы, наверняка, знаете эти места! Длинные коридоры и сиротливые скамеечки в них, двери, двери, двери и таблички возле них, туалеты с повелительными объявлениями уборщиц, о, не отнекивайтесь, Вы, как и я, сейчас вспомнили парочку. Что же, в таком помещении был сад. На полу - маленькие холмики земли, где все еще цвели яблони, в октябре-то! Вдалеке я увидела кустики малины, на стенах рос ковер густого зеленого мха, кое-где с цветами, я не видела раньше таких, маленькие белые, они горели крохотными огоньками замещая светильники. Под потолком одинокие стоватки на проводе соседствовали с птичьими гнездами, в которых яйца, величиной с мой ботинок 38 размера, теплыми светом освещали коридор. Своего рода фонари. Люди, с которыми я зашла сюда, тонким ручейком встали в регистратуру. Из-за плотных занавесок на окнах администраторских стоек, я не видела, что там происходит. По правую руку в небольшой выемке была полянка, на ней был накрыт круглый стол, за которым сидели плюшевый кролики, Господи, живые! И бледноватый вахтер в шляпе. На столе было множество кружечек, заварочников, дешевых печенек, распродажных рулетиков и посахаренные ломтики лимона. Чего стоять в очереди? Мне захотелось чаю.
- Садись, - широко улыбнулся вахтер. - Стоять в очереди и вправду гадко. Тебе чай с клюквой?
- Можно и с клюквой.
- А с клюквой нет, я с бергамотом налью.
И он налил мне чай с бергамотом. Странный такой чай, вроде как и Эрл Грей, но в нем плавал маленький заводной бегемотик. Когда я хотела вытащить его ложечкой, вахтер поцокал и сказал, что все дело не в заварке, а в этом бегемотике. Без него чай - не с бергамотом. Ну ладно. Пару раз к нам подсаживался кто-то еще. Мы все молчали и улыбались, у вахтера каждый раз были хитрые глаза, когда он спрашивал, какой чай налить. Тот, который он предлагал первым, всегда отсутствовал; в этой неловкости нового собеседника, а скорее - сомолчальника, состоял вахтерский юмор. Очередь скоро совсем поредела, вахтер подмигнул мне и кинул маленький контейнер с бахилами. Ты, говорит, хороший собеседник, молчишь во всех нужных местах.
Я надела бахилы и встала в регистратурную очередь. На высоких замызганных стеклах, которые были занавешаны изнутри шторами, висели объявления, смешные и странноватые: “За волшебство в вашей жизни ответственности не несем!”, “Влюбленные обслуживаются вне очереди”, “Учет лиц, производящих фантазии, производится ежедневно. Буйные - вне очереди!”, “Мечтатели-путешественники, просьба не забывать удостоверение! Посадка на рейсы по предъявленным паспортам!”, “Оформление желаний в каб. 131, записываться заранее”, “Золотая Рыбка принимает по пятницам”.
- Следующий, говорите!
Внутри меня что-то дрогнуло так, будто в тихой темной комнате кто-то неожиданно открыл шоколадку с шуршашей фольгой.
- Мне на учет по фантазии, - сказала я тоном, которым говорят “Пакет не надо” в продуктовом.
- Паспорт, - таким же тоном ответила администратор, блеклая простушка лет двадцати пяти с куцым хвостиком .
Я передала ей паспорт, она что-то переписала, проштамповала, приклеила, просунула мне обратно в окошко:
- Прямо по коридору, увидите колодец, садитесь в ведро, просите дежурного гнома спустить вас до регистрации фантазеров, отдаете ему вот эту дубовую веточку, - показала она на прикрепленную к какой-то справке палочку. - Там выходите на своем ярусе, идете до серой комнаты. Внутри отдайте в окошко кусок хлеба, сплюньте три раза, понюхайте макушку администратора и зажуйте сушенную фиалку. Ну не потеряйтесь, вам подскажут. Вобщем, до дежурного гнома, - она протянула мой паспорт и справку из плохонькой бумаги с веточкой и прямоугольным кусочком хлеба, я буднично взяла, как чек в магазине, кивнула и пошла прямо по коридору, слегка шурша бахилами. Прямо по коридору, куда я направилась, пролетали небольшие разноцветные птички не из наших широт, они мелодично чирикали и несли в клювиках свитые в трубочки справки и веточки, несколько раз я увидела летящие самолетиком документы, невидимой рукой они были запущены аккурат в сторону регистратуры. Отчего-то мне нестерпимо захотелось овсяной каши и проехаться в трамвае.
В конце коридора я увидела колодец, о котором говорили в регистратуре, обычный колодец со срубом, барабаном, рукояткой и цепью; рядом в синей униформе с золотистыми лентами скучал плечистый коротышка с рыжеватой бородой, в которую были вплетены ромашки. Настоящие! Где он взял их в октябре? Бородач был мне по плечо, и весь наш короткий разговор мне хотелось погладить его по голове, как котенка.
- Здравствуйте, мне до регистрации фантазеров.
“Котенок” пробасил:
- Дубовая веточка?
Вот, - протянула я палочку, он осторожно взял ее и убрал запазуху.
- Прыгай в ведерко, прокачу!
Я залезла в шатающееся ведро, оно раскачивалось так, что мне стало страшновато, чего доброго выпаду, ведь в него уместились только мои ноги. А ромашкобородый тем временем уже крутил рукоятку. Рывками я погружалась в колодец, стены которого были из разных кусочков зеркал - разные оттенки, формы, где-то искривленные, но чаще четкие изображения моей съехавшей набекрень шапки, завитушек темных волос, удивленных синих глаз, шарфика, который связала мама, трясущихся коленок… Здесь было столько меня с тех ракурсов, с которых я себя и не узнавала. Наконец ведро остановилось, сверху донеслось басистое “Вылазий!”. Напротив моего лица была дверь, белая невзрачная с потертой хромированной ручкой, на ней табличка “Регистрация лиц, производящих фантазии”. Покачиваясь на ведре, и, к счастью, не упав, я отворила дверь, в проем виднелся короткий пустой коридор, в конце которого занавешанная стойка регистрации и виднеется в просвет окошко, рядом с ним на табуреточке сидит лысенький полненький мужычок с добрыми глазами, пушистыми ресницами и румяными щеками, он был в такой же форме, как гном. Увидев, что я испытываю затруднения с тем, чтобы залезть в дверь, он, с грацией рыси, совершенно неугадываемой в этом толстячке, ринулся ко мне и подал руку. Ухватившись за нее, я смогла подняться. Когда я поднялась, то сразу же поцеловала его в макушку, он, еще больше порозовев, сказал: “Это не сейчас”. Мы оба были смущены. “Пройдемте?” От него пахло домашним печеньем и мягким одеколоном. Человек, голову которого целуют приходящие сюда прибабахнутые, интересная должность. Мы дошли до окошка, и он сел на свой стульчик, достав откуда-то из воздуха полную на три четверти пузатую кружку чая и розовую жестянную коробку с кривенькими, сразу видно что домашними печененками. В его присутствии мне стало очень уютно. Я заглянула в регистрационное окошко, отодвинув плотную шторку, и, да простят мне мою бестактность, тихонько ахнула - внутри был аквариум. Целый отдел морских обитателей! Глаза разбегались. Администратор, сидящий рядом, протянул мне теплую, словно выпеченную печеньку, рекомендацию: “Протяните в верхннюю щель, над поверхностью воды справку и хлеб”. Завороженная и оттого немножко заторможенная, я потянулась к верхней части окна. Когда я опустила справку в воду, тут же подплыли две медузы, что лениво лежали рядышком, они облепили справку с разных сторон и вскоре она получилась ламинированная, ах только теперь я пожалела, что не прочла ее! Но наверняка там было бы тоже, что и везде в направлениях: такая-то такая-то отправляется туда-то туда-то. Кусочек хлеба, который упал в воду следом за справкой, тут же заглотнула большая желто-оранжевая рыба с зелеными ромбиками на пузе, появившееся откуда-то из дальнего угла аквариума, там где стояли маленькие замки со справочками, подобно моим. Желто-оранжевая задела плавником водоросль, а та оказалась миногой, которая ловко присосалась к моей заламинированной справке, и последовала за большой рыбой. Я проследила взглядом, куда они направлялись. Баа! Между стеллажей со справками, в окружении ракушек сидел осьминог, все его руки-ноги были заняты - двумя верхними он сортировал справки, средними конечностями местный трудоголик подписывал справки, а четырьмя нижними набирал новые документы на печатной машинке. Такого осьминога бы да в нашу местную поликлинику!