Это третья часть романа "Коммуна Руси: жить хорошо!"
Это было теплое майское воскресенье. Рафаэль проснулся рано, без двадцати девять: сегодня в двенадцать он встречается с Мятой у библиотеки. Он сидел в растянутых темных трусах, белой майке, стиранной неделю назад, пил молоко с засохшим овсяным печеньем и рассеянно смотрел по сторонам. Иногда взгляд его падал на какую-то мелочь - немытую вилку, ободранную столешницу, пакет с пакетами, висящий на дверной кухонной ручке, и он надолго погружался в никуда - неосознаваемые ощущения протекали в нем, как густой кисель. Если бы его спросили: “О чем задумался?”, он бы поднял правую бровь, выпятил нижнюю губу и покачал головой - ни о чем. Он просидел на кухне так около сорока минут, потом отправился в душ. Все повторилось. Он намылился и уставился в желтоватые стыки между старыми бабушкиными плитками. Вода лилась и лилась, а он так и смотрел на один из стыков, будто увидел в нем что-то важное. В действительности он ухватился за эту неровную черту замазанной шпаклевки фокусом внимания, чтобы не погрязнуть в себе. Так прошло еще сорок минут. В это утро в голове его не было никаких четких мыслей, он вылез из постели, но все еще спал. Еще час он посвятил тщательному бритью, долгой - до крови из десен - чистке зубов и подбору одежды - лишь бы без дырок и была недавно выстиранной. Он остановился на невзрачных джинсах, серой футболке и легкой светло-зеленой рубашке с коротким рукавом. Он вышел за час до назначенного времени, хотя до библиотеки было около семи минут неспешного шага. Дома становилось невыносимо.
Улицы были наполнены упоительными майскими запахами, когда ласковый ветер трепал волосы прохожих, по воздуху летали снежинки яблоневых лепестков. Рафаэль пошел дворами: на лужайках выгуливали собак, на детских площадках - детей, в трех из пяти дворов, где он прошел, горстка мужчин, реже женщин располагалась на скамеечке: они мирно попивала пиво, будто лимонад, или распивали чекушку, жмурясь от лучей майского солнца. Изредка по тихим дворам проезжали машины - бесшумно или наоборот разрывая спокойствие безвкусной музыкой. Весь спальный район казался огромной кроватью, в которой нежится несколько сотен людей.
Рафаэль твердо пошел к самому ближнему от его дома цветочному ларьку, тот соседствовал с пивным и остановкой. Раф не заходил туда ни разу, и толком не знал, какие цветы дарить женщинам, кроме вычитанных в книге роз, а у Гессе - орхидеи. Но приценившись под молчаливое чавкание флориста, Ложкин решил, что в книжках писали про богатых, а хризантемы подойдут вполне. Хотя он и косился на гвоздики по сорок рублей за штучку, презрительный взгляд продавца, даже прекратившей жеваться на одно мгновение, спас его от сей опрометчивости. Он вовсе не понимал прикладного значения цветов, но осознавал, что эта охапка белых хризантем нужна. Букет в понимании Ложкина на свидании был необходим, как копия паспорта для прописки, галочка “Ознакомлен” при установке программы, в конце концов как индекс на почтовом отправлении. Забрав цветы, Раф пошел к библиотеке и сел на скамейку перед входом. Оставалось полчаса.
Тем временем за его спиной, в доме, располагавшемся напротив библиотеки, Мята готовилась к свиданию. Она тоже встала рано, да что там - она почти и не спала всю ночь с субботы на воскресенье. Только тревожная дремота без сновидений, и та часто прерывались позывами проверить будильник. Будь ее воля, она позвонила бы Рафаэлю посреди ночи и позвала бы гулять, потому что не могла больше выдержать этого напряжения! Но ее представления о приличиях маминым взглядом смиряли это вздорное желание, делая его, как нарочно, все более пылким.
Вчера она все же нашла нежно-зеленое платье, но не в магазине, а на базаре. Примерять его на пыльной картонке в плохо прикрытом тряпьем от посторонних глаз закутке за прилавком было неловко и женственной себя почувствовать не получалось никак, однако, на этом рынке были ее размеры и даже больше. Так, померив платье, которое было велико ей на три размера, она почувствовала себя стройной. Впрочем, в этом мирке, где зеркалом, пользующимся наибольшим доверием, был взгляд продавщицы, существовало, как в анекдоте, только три размера: на вас, не на вас, надо мерить.
Итак, нежно-зеленое воздушное платье с атласной лентой под грудью и светлыми ажурными оборками сидело на ней чудесно, как бы мама не хмыкала. В закромах антресоли были найдены туфли, неношеные лет сто, их-то Мелисса и надела. Мята расчесала волосы и завила их в кудри. Она долго старалась накраситься так, как это было описано в Интернет-статье, которую она нашла по случаю, но, потратив на это битые полчаса, решила только припудрить прыщи, да и дело с концом. Мелисса слышала, что нужно бы опоздать, но когда увидела в окно сидящего Рафаэля, да еще и с цветами, выпорхнула раньше времени. Чего ждать-то?