Знакомим с Гойей-гравером и поясняем смысл сатирических, гротескных и одного сентиментального офорта художника.
Мы слышим «Гойя», и перед глазами возникает «Обнаженная Маха». Потом «Сатурн, пожирающий своих детей», «Расстрел повстанцев», возможно, «Похороны сардинки». Но великий испанский художник писал не только картины, он достиг невиданных высот в графике. В творческом наследии Франсиско Гойи на 500 картин приходится 300 гравюр и 1000 рисунков.
Работы Гойи сложны и глубоко противоречивы. Его экспрессивная манера, изображение разнообразных проявлений зла, насилия, образы несправедливости и страданий, несмотря на очевидную гротескность подачи, отражали реальные переживания лучшей части испанской национальной элиты, не способной вначале осуществить так необходимые Испании демократические преобразования, а затем – отстоять страну в период французской оккупации. Образы на работах мастера часто аллегоричны и архетипичны: они опираются на глубочайшие слои народного сознания, используют народные сказания и легенды.
Все это характерно как для картин, так и для гравюр Гойи. Кстати, в своих графических работах он соединял технику офорта и акватинты. Художник покрывал металлическую пластину кислотоупорным лаком и процарапывал иглой в слое высохшего лака рисунок; следующий этап – погружение пластины в азотную кислоту; места, процарапанные иглой, протравливались кислотой, после чего заполнялись краской и оттискивались на бумагу на специальном станке. Представили? Адский труд.
Рассмотрим несколько гравюр Франсиско Гойи вблизи.
Жуткий офорт Гойи «Они другой породы» (№61) из серии «Бедствия войны», где из кучи умирающих и полумёртвых поднимается человек в саване с ввалившимися глазами и щеками, почти живой мертвец, а рядом стоят благополучные хорошо одетые господа, – этот офорт не просто болезненная фантазия Гойя, а, что называется, based on real events, «основан на реальных событиях».
Сохранились записи младшего современника Гойи, писателя Рамона де Месонеро Романоса «Воспоминания 17-летнего» о голоде в Мадриде 1811 года:
«Мужчины, женщины и дети, умирая, лежали на улицах. Они умоляли дать кусочек хлеба, ломтик картофеля, немного зелени. Это был раздирающий спектакль отчаяния и боли. Потрясал вид бесчисленных людей на улицах, тщетно боровшихся со смертью, вопли женщин, плач детей, умиравших бок-о-бок с их отцами. Два раза в день приезжали телеги, чтобы увозить трупы. Беспрерывные стенания несчастных в последней агонии ужасали тех, кто осмеливался выйти на улицу. Но они и сами имели вид живых трупов. Ядовитым саваном смерти одет был город».
Лист 53 из серии «Капричос» называется «Какой златоуст!». Гойя изобразил проповедующего с кафедры попугая. Раскрыв рты и затаив дыхание, ему внимают довольно безобразные льстивые слушатели. Их мимика и жесты выражают предельное восхищение.
Обратите внимание, что персонажи офорта одеты в рясы, а у попугая на голове пилеолус – маленькая круглая шапочка, традиционный головной убор католического клира. Считают, что офорт «Какой златоуст!» - злая сатира на лицемерие и дешевое трюкачество монахов-проповедников.
Почему художник использует в главной роли именно попугая? Высказывалось предположение, что Гойя вдохновлялся популярной в его время французской карикатурой «Отец Окэ, знаменитый капуцин-проповедник» и заложенным в ней каламбуром: по-французски Пер Окэ – это «Отец Окэ», а перрокэ - попугай.
«В офорте "Что может сделать портной" Гойя запечатлевает религиозные предрассудки народа, – считает искусствовед, специалист по истории искусства стран Пиренейского полуострова Татьяна Каптерева. – Толпа в страхе склонилась перед грозной, надвигающейся на нее фигурой монаха, но это лишь пустая ряса, напяленная на засохшее дерево. Однако темные, пугающие воображение силы отнюдь не иллюзорны, как бы говорит далее Гойя: из складок капюшона возникает образованное рисунком коры дерева жуткое лицо призрака, к нему слетаются из пустого пространства светлого неба гнусные существа, оседлавшие летучих мышей».
Название листа № 50 из серии Капричос переводят по-разному: «Сурки», «Хомяки», в литературе встречается название «Ленивцы», хотя Гойя назвал этот офорт Los Chinchillas – «Шиншиллы».
Но изображены тут не животные. Точнее, не вполне. Мы видим двух человекообразных, которые могут напомнить нам персонажей каких-нибудь фантастических мультфильмов. Их глаза закрыты добровольно, а на ушах – еще и замки, зато они охотно раскрывают рты, чтобы поглощать варево, которым их пичкает некто с завязанными глазами и ослиными ушами.
Комментарий Гойи: «Те, кто не хотят ничего знать, видеть и слышать, принадлежат к многочисленному семейству шиншилл (ленивцев, сурков, хомяков), которые никогда ни на что не были полезны».
Подумать только, а ведь Гойя ничего не мог знать о таких явлениях, как, к примеру, телевизионная пропаганда или сетевые «хомячки»!
Лист № 3 из серии «Капричос» - «Тихо, бука идёт!», другой перевод – «Привидение!»
Судя по резким теням, перед нами ночь. Некто, укрытый плащом с капюшоном, чьего лица мы не видим, явился в дом, где есть маленькие дети. Мальчик испуганно выглядывает из-за материнского плеча, а девочка с криком порывается бежать. Вот только почему у их матери совсем иное выражение лица? Оно не столько даже любопытное, сколько томное.
Во времена Гойи в Испании были очень популярны байки и анекдоты о том, как горячие синьоры впускают ночью в дом своих любовников под видом привидений. Дети со страху прятались по своим комнатам и поглубже зарывались под одеяло, в то время как их темпераментным мамашам больше ничто не мешало предаться греховным радостям. Похоже, именно это и стало темой для офорта Гойи.
Лист №16 из серии «Капричос». Называется «Да простит её Бог, это была её мать», или «О Боже! Это была её мать!»
Прекрасно одетую сеньориту (в перчатках, мантилье, туфельках на каблучках и с веером) преследует нищая оборвака. На лице первой – смесь недоверия и омерзения, вторая что-то говорит, предъявляя чётки, вероятно, апеллирует к христианской заповеди накормить голодного.
Собственноручный комментарий художника к гравюре сообщает: «Ребёнком покинула родной дом; выучилась ремеслу в Кадисе; переехала в Мадрид и там «вытащила счастливый билет». Во время прогулки по Прадо к ней пристала старая и грязная нищенка. Она прогоняет её, но потом зовёт обратно. Старуха оборачивается: кто бы мог подумать, что убогая попрошайка - мать этой модницы!»
Сентиментальный сюжет этого офорта Гойи мог бы с успехом лечь в основу латиноамериканской мыльной оперы. Кстати, сходный эпизод есть и в фильме режиссёра Милоша Формана «Призраки Гойи». И мать-нищенку, и красавицу-дочь там сыграла Натали Портман.
Автор: Анна Вчерашняя, artchive.ru
Подписывайтесь на канал Артхив в Яндекс.Дзен!
Другие интересные истории о картинах и художниках – в телеграм-канале Артхив.