Ник Кейв: «Наверное, у каждого в жизни случается момент настоящего откровения. У меня это был «The Boatman’s Call»
«The Boatman’s Call» стал десятым студийным альбомом коллектива Nick Cave And The Bad Seeds, а также самым личным и откровенным на тот момент творением Кейва как автора песен.
Идея пластинки зародилась в 1995 году и тогда же была воплощена. Уже в декабре месяце в Лондоне прошли первые репетиционные сессии. «В то время, когда мы записывали «Murder Ballads» я написал несколько песен, которые были совершенно иными по духу, – говорил Кейв. – Когда группа записывала музыку к «Murder Ballads», я зашел в соседнюю студию с Мартином Кейси (бас-гитара) и Томми Уайдлером (барабаны), сел за фортепиано и записал несколько песен, которые были тихими и очень личными».
Они начали жить в тени чудовища – «Murder Ballads», наполненного смертью и жестокостью, а после воплотились в тонком и трепетном «The Boatman’s Call». Песни были очень медленными, лишёнными безудержности некоторых треков с «Let Love In» или «Henry’s Dream». Томми Уайдлер вспоминает, что Ник постоянно просил его снизить темп: «В целом это были достаточно легкие сессии, но я никогда не играл так медленно!»
«Для того, чтобы записать этот альбом нам нужно было изменить свой подход к музыке» – Мик Харви.
В июле 1996 года группа арендовала студию Abbey Road в Лондоне. Тогда все понимали, что они создают совершенно иной альбом The Bad Seeds, такой, которого раньше не было. Все композиции были написаны единолично Ником Кейвом. В силу своей чрезмерной интимности, коей до этого Ник в своих текстах не допускал, он хотел изменить подход к написанию музыки и поставил группу в строгие рамки, ограничив только теми музыкальными набросками, которые были написаны им самим на старом пианино Casio. Несмотря на то, что участники группы не всегда были довольны новым музыкальным курсом, Ник был непреклонен.
«Для того, чтобы записать этот альбом нам нужно было изменить свой подход к музыке, – говорил Мик Харви. – Особенно после записи Murder Ballads, потому что тогда Ник давал группе полную свободу и мы придумывали партии практически на ходу. Здесь же у музыки были строгие рамки, ничего лишнего. Группа должна была полностью передать переживания Ника, не добавляя ничего от себя». Bad Seeds на этом альбоме превратились в аккомпаниаторов, а не полноценных партнёров Кейва.
Об этом также говорил и перкуссионист Джим Склавунос: «Я думаю, что сложнее всего во время записи было сдерживать себя. Музыканты, естественно, хотят играть, и поэтому трудно было подавлять энтузиазм, возникающий в процессе игры. Но по-своему это был интересный опыт, нам нужно было специально одёргивать себя и оставаться в рамках. Мы внимательно изучили каждую композицию, сосредоточив внимание на нюансах и мелких деталях. Я очень горжусь этим альбомом».
Ник Кейв хотел, чтобы альбом был записан быстро без излишней возни с дублями, наложениями и перезаписями. Он должен был стать этаким мгновенным эмоциональным выбросом, чья энергетика и первобытность не были бы сглажены обработкой. Скрипач Уоррен Эллис видел свою прелесть в подобном подходе к записи: «У инструментов очень чистый звук, а вокал очень естественный, практически без обработок, непринуждённый. У него прекрасный оттенок».
Тяжелее всех при подобном подходе к записи чувствовал себя гитарист Бликса Баргельд, для которого этот альбом стал последним в составе The Bad Seeds. Для решения этой проблемы он построил себе небольшую лачугу прямо в студии, вывел туда отдельный микшер и мог играть всё что взбредёт в голову. «Фактически я пользовался методом проб и ошибок, – поясняет Бликса, – я пробовал разные идеи, а затем, уцепившись за подходящую, доводил её до совершенства. У меня был доступ ко всем другим каналам, чтобы я мог регулировать звук инструментов всех остальных, но при этом когда я играл, они меня не слышали».
У Кейва было очень четкое видение того, чего он хотел достичь. «Это был первый альбом, который я построил полностью на рефлексии. Песни описывали драматизм определённых событий в моей жизни, и хотя это отлично сработало на альбоме, я не хотел бы повторить этот опыт», – вспоминает Ник (увы на «Skeleton Tree» пришлось).
Каким же получился альбом?
Наверное самое близкое к нему слово – личный. И эта открытость, даже правильнее сказать – обнажённость, не всем пришлась по вкусу. Люди, казалось, не хотели даже пытаться понять, что это за песни, о чём они. Порою чрезмерное откровение может напугать. Но стоит немного обособиться от личности автора и слова, которые поёт Ник, станут понятны практически всем людям с жизненным опытом. В них заложены те эмоции, которые свойственны каждому. Этот альбом можно назвать сборником писем, адресованных конкретным людям. Раньше Кейв часто писал песни находясь под влиянием прочитанных им книг, но на «The Boatman’s Call» впервые в его лирике появились явные душераздирающие и острые проблески того, что происходило в его личной жизни, происходило именно с ним.
Это изменение в подходе к созданию лирики заметил журналист Стюарт Берман: «Создавая на протяжении своей карьеры песни из чужих эмоций и переживаний, Кейв – пройдя через развод с женой и роман с Пи Джей Харви – приводит себя в порядок. Он много раз флиртовал с балладой, но в то время как предыдущие обращение к этой песенной форме, такие как «Straight to You» и «The Ship Song» создавались через призму звука The Bad Seeds, то здесь атмосфера настолько свободная и интимная, что возникает ощущение будто ты свернулся калачиком внутри пианино. Но даже несмотря на то, что этот альбом является самым исповедальным в дискографии Кейва, его чувство печали и катарсиса выходит за рамки личности автора, они универсальны».
Открывающая альбом «Into My Arms», как и большинство песен на диске, написана в виде молитвы. «Я часто пишу о том, что мне нужно, а не о том, что у меня есть. Так было всегда. Творчество становится своего рода балластом, стабилизирующей силой в моей жизни», – рассказывал Кейв. («Into My Arms» – это великолепная медитация на темы любви и веры, а «Where Do We Go Now But Nowhere?» – достойный соперник лучшим работам Леонарда Коэна). Также Ник признает, что он был глубоко увлечён Новым Заветом, поэтому темы искупления и библейской иконографии перешли в песни. На этом альбоме он откровенно говорит о христианских проблемах: «В то время я был по-настоящему соблазнен большей частью того, что я читал в Новом Завете, слова Христа оказали на меня огромное влияние». Композиции «There Is a Kingdom», «Far From Me» и «Brompton Oratory» показывают сильную связь Кейва с Богом, его Богом и любым Богом вообще.
И хотя многие воспринимают этот альбом, как мрачное творение, движущая сила всей пластинки – любовь. Он весь о любви: о потери любви, о желании любви, о попытках её удержать, и больше всего о страхе перед ней. Эти песни могли бы быть очень воодушевляющими, если бы каждая из описываемых в них эмоций не проходила бы через тёмное и разбитое сердце автора.
После выхода 2 марта 1997 года пластинка вызвала неоднозначные отклики. Те, кто ожидал продолжения предыдущего релиза, были очень разочарованы. Тем не менее, для тех, кто не жил ложными ожиданиями, «The Boatman’s Call» был подарком –замысловатым портретом, который нельзя сразу забыть.
«Некоторые мои друзья не понимали этот альбом. Они говорили, что он слишком грустный и эмоционально тяжёлый», – вспоминал Уайдлер.
«Для некоторых людей было очень сложно примириться с этим звуком. Тем не менее, большинство в конце концов приняло альбом», – Ник Кейв.
Уоррен Эллис согласен с Кейвом: «The Boatman's Call» стал отличным альбомом. Он был построен совершенно иначе чем «Murder Ballads». Это признак того, что группа не боится меняться и выходить за свои рамки».
И если рядовому слушателю потребовалось время, чтобы принять такого откровенного Кейва, то критики наперебой хвалили альбом и продолжают делать это до сих пор.
Джеймс Олдэм (NME): «Если театрализованная автобиографичность альбома «Let Love In» рассказывала о надвигающейся буре в семейной жизни Кейва, то «The Boatman's Call» имеет дело с ее трагическими последствиями. Необузданные пьяные признания заменены гораздо более трезвым тоном, как лирически, так и музыкально. На обложке хоть и указаны все участники The Bad Seeds, но их присутствие на этом альбоме не совсем очевидно. Это музыка, лишенная всякой бравады, записанная небольшой группой людей при холодном утреннем рассвете. Такая близость идеально отражает те темы, о которых поёт Кейв. Эти песни показывают власть людей над чужими жизнями, не всемогущего Бога, который требует возмездия, а людей, которые нам не безразличны. Они – те, у кого есть сила, чтобы уничтожить вас. («No God up in the sky/ No devil beneath the sea/ Could do the job that you did/ Of bringing me to my knees» – Brompton Oratory).
Все, на что были намёки в прошлых записях Ника, предстало здесь: любовь – это невозможная мечта, Бог может существовать, но он никогда не поможет вам, и люди по своей сути эгоистичны, возможно, даже злы. Так оно и есть, и все, что вы можете сделать – принять это.
Стивен Томпсон (AllMusic): «Песенный цикл, в равной степени вдохновленный неудачными романтическими отношениями и религиозными сомнениями. «The Boatman's Call» захватывает своей честностью и отчаянием, и в то же время в нём много готических и библейских образов, в нём мало театральности, которая делала прошлые альбомы группы эмоционально отстранёнными (они были взглядом со стороны). Музыка прямолинейна, но у нее много текстур и оттенков, от блюза до джаза, которые создают великолепную основу для текстов Кейва. «The Boatman’s Call» является одним из его лучших альбомов и, возможно, шедевром, который он обещал на протяжении всей своей карьеры».
Можно ещё долго говорить о лирике альбома, о роли The Bad Seeds в его записи, но лучше просто послушать эти откровения, ведь как очень точно высказался Сет Джекобсон: «Это звук, с которым ломается сердце человека».
Архивная статья журнала Distortion (18)