Подробно, нет — очень подробно, рассказываем о главном шедевре Рембрандта, а заодно о героическом эпизоде истории Голландии.
Знаменитый рембрандтовский «Ночной дозор» за свою историю получил немало превосходных статусов. Его называли:
– самой таинственной картиной в истории – не вполне ясен ни общий замысел автора (хотя заказ-то был понятный, традиционный по жанру и сюрпризов не предвещал), ни присутствие с трудом объяснимых «лишних» персонажей и «подозрительных» символов, да и многое другое;
– самой парадоксальной: Рембрандт должен был написать роту амстердамских стрелков, но вместо строгой воинской дисциплины изобразил невообразимый весёлый хаос; а то, что несколько столетий воспринималось как ночь, совершенно неожиданно оказалось днём;
– самой многострадальной из тех картин, которые, несмотря на недосмотр при хранении или намеренный вандализм, всё же дожили до наших дней: мало того, что слой сажи изменил первоначальный колорит «Ночного дозора» и ввёл в заблуждение в отношении времени суток, так полотно еще и было урезано по горизонтали и вертикали, страдало от перемещений и неумелых реставраций, а в 1990-м году душевнобольной посетитель Рейксмузеума плеснул на картину кислотой. Согласитесь, редко какой картине «везёт» утратить и первоначальный колорит, и значительный объём от запланированных художником габаритов, и часть красочного слоя. И при всем при том остаться шедевром, объектом паломничества, подпиткой литературной и киноиндустрии – в общем, продолжать подтверждать свою парадоксальную репутацию;
– самой знаменитой и самой большой (379,5 см х 453,5 см!) картиной Рембрандта – именно так «Ночной дозор» обозначен на сайте Рейксмузеума, где сейчас хранится;
– самой барочной картиной в истории, настоящим апофеозом стиля барокко по настроению, энергии, движению;
– как следствие, самой «заразительной» для зрителя, практически интерактивной: по признанию многих из тех, кто оказывался лицом к лицу с персонажами «Ночного дозора» (а написан и повешен он так, что иных вариантов, кроме как оказаться лицом к лицу, и нет), если задержаться перед картиной, то через какое-то время становится трудно преодолеть желание влиться в эту шумящую толпу, бить в барабан, свистеть, притопывать, зычно смеяться, размахивать пиками и в довершение дать пару шальных выстрелов вверх из аркебуз;
– и даже самой переоценённой – тут мнения части заказчиков и некоторых критиков сходились: в чём-то хитроумный и своенравный господин ван Рейн перемудрил.
Для зрителя, отделённого от времени создания «Ночного дозора» почти четырьмя столетиями, недоумение и вопросы продолжают наслаиваться: а зачем вообще стрелкам понадобился такой гигантский групповой портрет? А для чего городу Амстердаму – столько непрофессиональных стрелков? Почему они одеты, вооружены и ведут себя по принципу «кто во что горазд»? Почему нарядная парочка на переднем плане нарочито отделена от остальных персонажей? Почему параллельно с Рембрандтом амстердамские стрелковые роты писали еще пять художников? Почему некоторые герои картины потребовали возврата уплаченных за неё денег, ведь общее мнение о работе Рембрандта было вполне одобрительным? Что делает среди стрелков жутковатая девочка в золотистом платье? Почему у неё лицо жены художника, а на поясе висит тушка курицы и птичий коготь?..
Попытаемся же, последовательно отыскивая в профессиональном и любительском (существует и такое!) рембрандтоведении ответы, проникнуть не только в атмосферу Амстердама середины XVI столетия, но и в творческую кухню Рембрандта, где зрели и оформлялись такие непредсказуемые вещи, как «Ночной дозор». Будем, однако, готовы, что на многие из вопросов «единственно правильного» ответа не существует.
Кто такие стрелки-аркебузиры и почему их так ценили в Голландии?
Представим себе Нидерланды («низинные земли») первой половины XVI века. Еще недавно они истекали кровью под властью испанских Габсбургов, костры католической инквизиции жгли кальвинистских проповедников, а Харлем, Амстердам и Лейден героически сопротивлялись испанским осадам, терпя непривычный для этих весьма богатых и развитых городов голод и даже решаясь пойти на крайнюю меру – открыть морские шлюзы и затопить часть территорий, но отстоять независимость. Южные провинции, Фландрия и Брабант, охотно покорились испанской короне. Но провинции северные оказались «крепким орешком»: семь из них объединились и взяли для себя название самой крупной из них – Голландия (другое название новорожденного государства – Республика Соединённых провинций). Испания больше не могла диктовать голландцам, как им жить: с кем вести торговлю, с кем вступать в политические союзы и как выражать свою религиозность.
Разумеется, в свете всего свершившегося Голландия времён Рембрандта переживала несколько даже эйфорический национальный подъём. Народными героями стали голландские ополченцы – люди, вставшие на защиту своих городов. Рембрандт и себя писал в латном нашейнике – дескать, и он, сын лейденского мельника, всегда готов встать под знамёна. Ополчение воспевали, о нём слагали легенды. Это казалось чудом: мирные бюргеры, торговцы, кожевенники, мельники, аптекари, зеленщики, суконщики в страшную для отчизны годину взяли в руки арбалеты и алебарды, научились стрелять из мушкетов и пистолетов-аркебуз (отсюда название аркебузиры) и подносить пушечные ядра.
Тем, кто познал воинское братство, не хочется лишаться чувства локтя и когда приходят времена поспокойнее. Голландские ополченцы продолжали и в мирное время собираться вместе, своими ротами, трансформировавшись в народную милицию. Они могли «выходить в дозоры» – следить за порядком в городе. Они продолжали числиться подразделениями, ротами таких-то командиров, поддерживая иллюзию, мол, случись что, голландские города снова будет кому защитить.
Это именно они – герои рембрандтовского «Ночного дозора».
Для чего стрелковой роте такой огромный коллективный портрет?
А это – как раз следствие общенационального отношения к стрелкам как к народным героям. Голландцы будто спрашивали себя: как увековечить их, точнее наш всеобщий подвиг? И вот для этого решено было построить новое здание штаба гильдии стрелков с парадными помещениями и нарядным фасадом. Главный зал гильдии стрелков с шестью высокими окнами, выходящими на реку Амстел, был на тот момент самым просторным и презентабельным помещением во всём Амстердаме. Там даже принимали английскую королеву – более подходящего помещения в городе не нашлось. В конце 1630-х – начале 1640-х гг. высокие стены зала решено было украсить масштабными групповыми портретами шести стрелковых рот, чтобы они, торжественно стоящие в антураже мушкетов, пик, барабанов и знамён, сделали славу стрелков немеркнущей.
Для работы были приглашены 6 художников. Помимо Рембрандта, это были его ученики и последователи Говерт Флинк и Якоб Баккер, а также Николас Элиас Пикеной, немец Иоахим фон Зандрарт и лучший специалист Амстердама в этом жанре Бартоломеус ван дер Гельст, о котором говорили, что он постиг формулу группового портрета.
В общем, Рембрандту было с кем соревноваться, и он наверняка воспринимал того же ван дер Гельста как соперника. Работа была рассчитана на несколько лет. Замысел Рембрандта был чрезвычайно рискованным: в то время как все мастера станут традиционно выстраивать стрелков в ровные ряды и детально выписывать их костюмы, регалии и раскрасневшиеся от пива лица, он задумал написать что-то особенное, то, чего никто до него не делал, – портрет роты на марше. Будто бы солдаты стекаются с улиц города в высокий арочный проём и, направляемые своими командирами, устремляются куда-то по важным делам – может быть, просто охранять покой города, а может быть, опять выступать за независимость страны.
Рембрандт явно хотел, чтобы в результате получились не просто выстроившиеся в ряд аркебузиры, застывшие вдоль горизонтальной оси (ведь так их будут изображать все остальные!), а некая пьеса, этакий «вечный двигатель», где всё время что-то происходит: кто-то размахивает пиками, кто-то заряжает ружьё, кто-то нечаянно выстрелил вверх, и собачка у его ног от испуга заходится истеричным лаем, кто-то соображает и переспрашивает у других, где его место в этом построении, кто-то бьёт в барабан, а капитан Баннинг Кок приоткрывает рот и поднимает ладонь, чтобы отдать своим людям какой-то приказ.
А что известно о персонажах первого плана?
Список солдат роты Франса Баннинга Кока сохранился на обороте картины, и сейчас любой интересующийся может установить соответствие между их именами и лицами на картине, поклонники «Ночного дозора» даже составляют для этого специальные таблицы (правда, нужно учитывать, что Рембрандт, чтобы сделать «Ночной дозор» динамичнее, самовольно добавил туда и вымышленных персонажей).
Стрелковые роты, как правило, возглавлялись капитаном и лейтенантом, и рембрандтовская не исключение. Капитана в чёрном костюме с ярко-красной перевязью звали Франс Баннинг Кок. По левую руку от него – его помощник, лейтенант Виллем ван Рёйтенбург.
О Баннинге Коке известно, что он, хотя и был всего лишь сыном богатого аптекаря, сумел получить степень доктора права и умудрился жениться на дочке одного из самых богатых и влиятельных политиков Амстердама, превратившись из простого бюргера в патриция. Жена Кока передала ему аристократический титул, и он стал делать быструю карьеру – в городской милиции стал сначала лейтенантом, вскорости капитаном, а в городском управлении имел важный пост – главный уполномоченный по заключению брачных контрактов.
Лейтенант ван Рёйтенбург тоже мог стать живым свидетельством перспективности голландской демократии: его родители-зеленщики разбогатели настолько, что их сын мог позволить себе жить в роскошном палаццо на улице Херенграхт и носить столь вызывающе дорогой, ослепительного вида костюм – колет из жёлтой тисненой кожи, светлую шляпу и панталоны, калерийские ботфорты.
Эксперты считают, что Рембрандт очень тонко передаёт особенности голландской патрицианской иерархии: хотя лейтенант и разряжен в пух и прах в сравнении с простым черным мундиром капитана, но он намеренно изображён ниже ростом. А тень от руки капитана, падающая на костюм лейтенанта прямо в районе паха, не обязательно указывает на их гомосексуальную связь (озвучивалась даже такая версия!), но точно указывает на его более высокое социальное положение и доминирование.
Их подчинённые, рядовые и сержанты, в основном принадлежали к гильдии амстердамских суконщиков. Именно поэтому, а еще потому, что ополчение не имело единого стандарта формы, все они одеты так по-разному.
Так сколько же Рембрандт получил за свою работу?
Очень часто можно встретить такой расчёт: известно, что Рембрандт запросил с каждого из стрелков, которых изобразил в «Ночном дозоре», по 100 гульденов; в роте Баннинга Кока их было 16, следовательно, и гонорар художника составил 1600 гульденов. Но на самом деле эта нехитрая арифметика – просто укоренившаяся легенда. Всё могло быть запутаннее и сложнее. Во-первых, должна была быть еще сумма, которую заплатили капитан и лейтенант – с командиров, изображённых на первом плане, традиционно брали больше. Во-вторых, кто-то из тех, кто отказался где-то «на задворках» или чье лицо было не слишком хорошо видно (из-за экспериментов Рембрандта со светом и с расположением стрелков) мог и отказаться вносить свою часть платы за недостаточно подробное освещение его личности, наружности и военной доблести на полотне. И хотя документальных свидетельств об этом всё же не сохранилось, второй миф о картине утверждает: некоторые стрелки отказались платить Рембрандту. Существует и третий миф: жадный Рембрандт еще и торговался с вояками и варьировал плату в зависимости от того, насколько выгодное положение на полотне занимал тот или иной аркебузир.
Таким образом, точной суммы, полученной художником за «Ночной дозор», мы не знаем. Одно несомненно: эта картина, прославив его имя среди потомков, сослужила ему плохую службу при жизни. После «Ночного дозора» прибыльных заказов у Рембрандта поубавилось, поскольку во всем мире и во все времена абсолютное большинство тех, кто платит за портрет, хотят чтобы было «красиво» и «похоже», а вовсе не стать объектом чужих и непредсказуемых художественных экспериментов.
Для чего Рембрандту понадобилась девочка в золотом?
Невысокая девчушка с рыжими локонами в золотистом платье по правую руку от капитана Банинга Кока – самая загадочная фигура «Ночного дозора». Что она делает среди аркебузиров? Возможно, она маркитантка – мелкая торговка из тех, что сопровождали солдат в военных походах, а тушка курицы (или петуха) на поясе – её товар? Нет, неубедительно, ведь сейчас мир, а не война. Или она что-то вроде «дочери полка», его талисман (к этой версии, пожалуй, склоняется большинство, ориентируясь на пистолет на поясе девочки)? Или она проститутка-карлица (ведь висящий у неё на поясе петух – символ похоти)? И такие гипотезы тоже имеют право на существование.
Но, похоже, мы неизбежно попадаем в смысловой тупик, если пытаемся найти для присутствия девочки строго натуралистическое объяснение. Между тем, она ведь не единственная, хотя и самая заметная, нереальная фигура в «Ночном дозоре». Два человека в латах и шлемах (один за плечом капитана, а другой – лейтенанта) тоже не имеют никакого отношения к реальной роте Банинга Кока, и не случайно Рембрандт даже не изображает их лиц. Их принято называть эмблематическими фигурами. Но снова возникает вопрос: а для чего тогда художник их вводит?
Два самых очевидных ответа: во-первых, чтобы увести композицию от заранее запрограммированной статики, внести в неё элемент неразберихи и динамики, а во-вторых, чтобы сообщить картине какие-то дополнительные смыслы.
Первое действительно удалось: новые персонажи добавили картине непресказуемость и интригу, хаотичные движения этих шлемоносцев работали на общую идею – превратить неподвижное полотно в вечно живой театр.
Второе – только внесло дополнительную сумятицу, запутало исследователей, и виной всему – злополучный петух на поясе. В голландском языке есть еще одно обозначение стрелков – кловениры, происходящее от слова «кловен» – мушкет. Оно созвучно со словом, обозначающим птичий коготь, и не случайно эмблемами стрелковых подразделений нередко становились горделивые хищные птицы – ястребы или соколы. Но погодите-ка, это что же, Рембрандт намекает, что эмблема, лучше всего подходящая роте Баннинга Кока, – всего лишь дохлый петух?! Дескать, какие воины – такова и эмблема? И, стало быть, тогда Рембрандт не прославляет амстердамских стрелков, а подтрунивает над ними? Делает вид, что восхищён, как и все, а сам втайне смеётся? Какое низкое коварство! И главное – ничего ведь не докажешь, остаётся только продуцировать гипотезы...
В 1642-м году, когда Рембрандт заканчивал «Ночной дозор», его жена Саския, в прошлом году родившая четвёртого ребёнка, умирала от туберкулёза. Её не стало летом, 14 июня. Тело Саскии, облачённое в ночную сорочку, которая была надета на ней в её первую брачную ночь, еще 5 дней, до 19 июня, находилось в доме Рембрандта. Всё это время он писал своё громадное полотно. У девочки в золотом платье – узнаваемое лицо Саскии. Возможно, она казалась вдовцу лучезарным ангелом, на короткое время озарившим окружающую темноту, как Саския несколько лет озаряла его жизнь?
Оригинал статьи был размещён по адресу artchive.ru
Автор: Анна Вчерашняя