Нервно вздрагивать при очередных северокорейских испытаниях ядерных зарядов и ракет в последнее время стало чуть ли не хорошим тоном. Каждый второй эксперт просто обязан выступить с рассуждениями в стиле «безумный диктатор угрожает миру и стабильности на планете». Но так ли это на самом деле?
Основная идея заключается в том, что руководство КНДР спит и видит, как ему переиграть войну шестидесятилетней давности. Но с 1949 года боеспособность южнокорейской армии выросла в десятки раз. Она занимает седьмое место по численности в мире и вооружена по последнему писку военно-технической моды: истребители поколения 4+, спутники, боевые дроны и так далее. На этом фоне армия Севера, болтающаяся где-то на уровне советской образца середины семидесятых, смотрится, прямо скажем, бледно. В случае войны между двумя Кореями в режиме «версуса» её исход можно считать решенным заранее. Единственное, что сдерживает возможную агрессию с юга, — вовсе не хилая ядерная программа, а развёрнутые вдоль тридцать восьмой параллели дивизионы тяжёлой артиллерии Севера. В случае чего эти ребята за полчаса просто сотрут Сеул с лица земли — правда, и сами при этом, конечно же, погибнут.
При любом сценарии на стороне Юга гарантированно выступят США. Все бумаги на сей счёт давно подписаны, все стратегические планы отработаны, а армия РК просто перейдёт под прямое управление Пентагона. А на стороне Севера выступит Китай. Может быть. Дело в том, что КПК давно уже наполовину состоит из «коммунистов» только по названию, и пока самые пламенные всё ещё тянут старую шарманку про братство, скрепленное кровью, другие спокойно и деловито прикидывают на счётах, «во что нам обойдётся и дальше тащить эту бабушку».
А теперь представим себе, что Северная Корея начнёт войну с атомной бомбардировки территории Юга или ближайших американских военных баз. В глазах мира это мигом выведет нарушителя за грань человеческого, и к «антикорейской» коалиции в этом случае подключатся буквально все желающие. А у Китая как раз появится весомый повод остаться в стороне, особенно если он получит гарантии того, что грядущий погром соседской посуды никак не зацепит его территорию.
Солнцеликие Кимы вполне способны прикинуть свои шансы на выживание в этом конфликте. Тогда зачем они активно «раскачивают лодку», развивая ядерную программу, и постоянно провоцируют США? Вот для того, чтобы это понять, нам придётся взять лопату и слегка ковырнуть пласты относительно недавней истории.
Бомба для Пака
Первой раскачивать маятник ядерной гонки начала вовсе не КНДР. В 1958 году американцы довооружили свою группировку на Юге «спецбоеприпасами» тактического назначения, тем самым грубо нарушив Соглашение о прекращении огня, остановившее Корейскую войну. Один из пунктов этого документа прямо запрещал всем сторонам конфликта ввозить на полуостров новые типы вооружений. «Ну и что? Это ваши проблемы!» Северянам пришлось привыкать чувствовать себя мишенью, тем более что ответить им было по сути нечем. Пришлось учиться строить бомбоубежища и подземные бункеры для стратегически важных производств.
А позже собственной бомбой решили обзавестись и южане. После того, как в конце шестидесятых США провозгласили переход к «доктрине Никсона» (союзники должны позаботиться о своей обороне сами) и сократили размещенный на Юге контингент почти в два раза, перепуганный Сеул дал своей ядерной программе «зелёный свет». Уже в 1974 году в Вашингтоне осознали, что РК находится на пороге создания первого заряда. Началась форменная шпионская чехарда, достойная Голливуда: агенты ЦРУ и американские дипломаты бегали по всему миру за южнокорейской агентурой, буквально в последний момент срывая многочисленные сделки или просто попытки украсть завершающие элементы ядерных технологий. Всё это происходило без малейшего шума, в формате «схватки бульдогов под ковром» — союзник всё-таки.
После того, как президент Пак Чжон Хи заявил, что Южная Корея обладает всем необходимым для создания собственной бомбы и воздерживается от этого шага лишь потому, что подписала Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), американцы начали даже угрожать Югу полным разрывом союзнических отношений, прекращением любой военной и технологической помощи — не помогло. По слухам, первый южнокорейский ядерный боеприпас должны были показать миру на военном параде 1981 года. Но в 1979 году великого реформатора убили, а с его преемниками у США получилось договориться.
Суть договора вкратце была такова: Юг откажется от бомбы в обмен на сохранение и усиление американского ядерного зонтика, инвестиции и дополнительные миллиарды долларов на оборонные расходы. На том формально всё и закончилось, хотя уже в середине 2000-х неожиданно всплыла информация о том что южнокорейские учёные всё это время продолжали эксперименты по обогащению урана и выделению оружейного плутония — на всякий случай.
«Когда наши ракеты полетят на Юг»
Первые свои ядерные технологии Северная Корея получила от СССР в виде исследовательского реактора, построенного в 1965 году. В 1982 году американцы вроде бы нашли на кадрах спутниковой разведки нечто похожее на подземный завод по обогащению урана, но в 1985 году КНДР благонамеренно подписала ДНЯО и возмущённый ропот на время умолк — до марта 1993 года, когда Пхеньян заявил о своём намерении из этого договора выйти.
Но вот на каком фоне это произошло. СССР постепенно поворачивается спиной, затем распадается, а оставшаяся на его месте Россия старается иметь с Севером как можно меньше общих дел. Китай активно договаривается с США и собирается пустить к себе корпорации бородатых варваров, чтобы стать новой «мастерской мира». А что же США?
В январе 1993 года Пентагон объявил, что перенацеливает часть стратегических ракет с территории бывшего СССР на Северную Корею. Сразу же после триумфального завершения операции «Буря в пустыне» в ряде американских газет и журналов, известных у экспертов как органы внутренней переписки Госдепартамента и президентской администрации, стали появляться намёки на то, что следующей после Ирака будет именно КНДР. Тогда же в политический лексикон было введено словосочетание «страна-изгой». Именно двусмысленность этой ситуации и спровоцировала первый виток ядерного кризиса.
Надо заметить, что в тексте ДНЯО специально на этот случай есть оговорка о праве выхода: «в случае если условия Договора противоречат интересам национальной безопасности и суверенитета страны-участника». И Северная Корея честно этим пунктом воспользовалась. При этом Кимы были готовы вести диалог. Процесс выхода из договора о нераспространении был максимально растянут, а фактически — заморожен, при единственном требовании к США: сесть за стол переговоров и подписать нормальный мир по итогам Корейской войны, признать за КНДР право на существование и дать ей хоть какие, но гарантии безопасности. Ну и по мелочи: забрать с полуострова своё ядерное оружие и прекратить совместные с южанами ежегодные манёвры у 38-й параллели. Кстати, американцы всё-таки вывезли свои «спецбоеприпасы» в начале 1990-х годов. Правда, этот шаг был связан в основном с переходом к доктрине «дистанционной войны», для которой ядерное оружие переднего края уже не требовалось.
Танцы вокруг Женевы
Заключить окончательный мир с Пхеньяном ни Буш, ни сменивший его Клинтон не смогли бы при всём желании: в этом случае их заклевали бы в Конгрессе уже свои, американские «ястребы». Решив, что лучшая дипломатия — это та, которая подкреплена громом пушек, КНДР в мае 1993 года проводит испытания ракеты средней дальности.
Для США рёв её двигателей стал ушатом холодной воды на голову. Клинтон был готов воевать немедленно, но тут к нему на стол лёг доклад с цифрами возможных потерь: пятьдесят тысяч военнослужащих США, полмиллиона южнокорейских, и чуть ли не три четверти населения КНДР — и это только за первые три месяца. Американцы снизили накал риторики, а в Пхеньяне тут же заметили удобную для себя лазейку и предложили полностью свернуть свою ядерную программу в обмен на поставку реакторов на лёгкой воде — то есть таких, которые нельзя использовать для извлечения плутония. США сделали шаг навстречу и в 1994 году начали переговоры, результатом которых стало Женевское рамочное соглашение.
Если попытаться передать смысл этого документа в нескольких строках, то он будет таким: Север перестаёт покушаться на военный атом и соглашается на международный контроль в обмен на гарантии безопасности и создание у себя американцами, японцами и южанами мирной ядерной энергетики. Но если для КНДР это был полноценный договор, то для американцев — лишь протокол о намерениях. Который традиционно республиканский при президенте-демократе Конгресс попросту не ратифицировал. Одновременно в мир иной отошёл Ким Ир Сен, вследствие чего американские и южные аналитики заразили свои правительства мыслью о том, что северокорейский режим должен пасть буквально в течение пары лет. А раз так — то зачем стараться и выполнять какие-то там рамочные соглашения?
Когда в 1995 году в КНДР начался голод, Южная Корея и вовсе заморозила усилия по строительству договорных АЭС, следуя принципу «чем хуже — тем лучше». Но режим не рухнул, а Ким Чен Ир оказался далеко не тенью своего отца. Зато нереализованная «Женева» серьёзно подкосила любые дальнейшие переговоры по северокорейской ядерной проблеме в самом их начале. Пхеньяну стало ясно, что американо-южнокорейско-японская коалиция не готова ни к каким принципиальным соглашениям и если и садится за стол переговоров, то только с одной целью — прощупать КНДР на предмет дальнейших уступок, не давая ничего взамен.
После того как в Вашингтоне все поняли, что время для военного решения уже упущено, а политика открытого давления ни к чему не приведёт, ставка была сделана на втаскивание Севера в международные процессы с последующим «удушением в дружеских объятиях». Ряд европейских стран установил-таки с КНДР дипломатические отношения. На радостях от наступившей «оттепели» Ким Чен Ир устроил большую пресс-конференцию для южнокорейской прессы, где, в частности, заявил, что готов сдать ракетную программу, если США станут сами запускать «северные» спутники. В том же 2000 году начали происходить вещи, ранее немыслимые: в Вашингтон прибыла делегация высокопоставленных северокорейских военных, а в конце октября Пхеньян посетила госсекретарь США Мадлен Олбрайт.
Быть может, на этой волне и удалось бы вдохнуть в Женевские соглашения новый импульс, но тут демократы в США проиграли президентские выборы — и вся эта конструкция с грохотом рухнула. Буш-младший немедленно обозвал Кима Второго пигмеем и заявил, что работа на разрушение северокорейского режима станет одним из приоритетов американской внешней политики. Приоткрытые створки ворот в закрытую страну снова захлопнулись, США прекратили поставки нефтепродуктов по Женевским соглашениям, а Север вышел из ДНЯО и отменил мораторий на ракетные испытания. Продолжение этой истории более или менее известно тем, кто в последние десять лет следил за выпусками новостей.
Но событие, окончательно поставившее Север на ядерные рельсы, произошло только в 2011 году, и вовсе не на Корейском полуострове. Речь идёт о гибели Муаммара Каддафи — того самого лидера, которого в обмен на отказ от собственных разработок и допуск инспекторов МАГАТЭ в самые глухие закоулки едва ли не озолотили, сняли санкции и простили ему все прегрешения, включая взрывы самолётов и поддержку терроризма. Обошедшие весь мир кадры с истерзанным ножами трупом вчерашнего «хорошего парня» наглядно продемонстрировали сомневающимся, что в современном мире атомную бомбу лучше иметь, чем не иметь, и не соглашаться ни на какие размены. В Пхеньяне этот урок усвоили.
И что теперь?
Судя по последним новостям, Северная Корея уже точно может сделать и ракету, и «бомбу» таких размеров, чтобы её можно было запихнуть в боеголовку. Поезд ушёл, и сделать с этим ничего нельзя. При этом говорить о каком-то безумии северокорейских лидеров не приходится. Ядерные испытания и запуски ракет Пхеньян использует для «разморозки» ситуации на полуострове, с целью заставить говорить о себе, сесть за какой-нибудь круглый стол и вернуться в международную повестку — а там, глядишь, и вопрос о снятии санкций удастся обсудить под шумок. Но ни сами испытания, ни поступающие от очередного Кима угрозы, ни жёсткая реакция США не имеют никакого отношения к реальным военным планам. Это просто фигуры экстремальной политической риторики, при помощи которой каждый решает свои задачи.
А вот военное решение северокорейской проблемы приведёт к чудовищным людским потерям в обеих Кореях, а заодно — и в Японии, толпам обезумевших беженцев и навсегда отравленной экологии пограничных территорий России и Китая. Такая цена за крах одиозного по всем меркам режима всё равно выглядит чрезмерной. Как историк, изучающий опыт недавних военных конфликтов, автор этих строк полагает, что даже плохие, затянутые на целую вечность и ни к чему не ведущие переговоры всё равно лучше любой, даже самой «хорошей» войны.
Фраза «Вам что-нибудь подсказать?», как и «У нас сейчас проходит акция», ассоциируется с постсоветским сервисом и продавцами-консультантами, от одного вида которых сводит скулы. В 2017 году поход в большой торговый центр скорее повинность, а не развлечение. Зачем ехать на окраину города, долго искать парковку, а потом нудно бродить между одинаковых витрин, когда любую вещь сегодня можно найти и купить в интернете?
От мегамоллов к миллениалам
Миллениалы и следующее за ним поколение Z хотят покупать только те вещи, которые сигнализируют окружающим о их непохожести на остальных, а не безликий продукт в готовой упаковке. Двадцатилетние бы вообще уничтожили торговые центры как вид, уж больно противно выглядят эти бетонные коробки без окон с искусственным освещением.
Ещё недавно всё было совсем иначе. В 2002 году открываются «Мега Тёплый Стан» и «Атриум», за ними следует череда одинаковых огромных магазинов, начинается бум строительства торгово-развлекательных центров в регионах. «Бойцовский клуб» уже вышел, но до отрицания пассивного потребительства ещё далеко. В обиход входит слово «шопинг», а мегамоллы становятся музеями потребления, куда приходят развлечься и отдохнуть. Детей туда водили, как на новогоднюю ёлку, а провести все выходные между витрин, фудкортов и развлечений типа боулинга считалось в порядке вещей. Для подростков ТРЦ были комфортным аналогом двора: можно поглазеть на людей и витрины (потому что денег всё равно нет) и выпить спрятанный алкоголь, сидя на скамейке под искусственной пальмой.
Всё было в новинку — от только пришедшего в Россию масс-маркета до промоутеров с листовками. Что же такого произошло за эти десять лет, что теперь в предложении съездить в «Мегу» на выходных слышится издёвка, а громадные пространства из стекла и бетона с рядами одинаково безликой одежды больше не вызывают никаких эмоций, кроме раздражения и усталости?
Очевидных ответа два: бум интернет-торговли и мода на крафтовые товары и эстетику DIY. С первым всё более или менее понятно. Когда в конце нулевых с приходом соцсетей люди узнали, что выглядеть, оказывается, можно по-разному, а любую увиденную в интернете вещь — купить, не вставая с дивана, мегамоллы начали сдавать свои позиции. Со вторым трендом всё куда интереснее.
Просьюмеры и мир декора
В 1980 году в работе «Третья волна» Элвин Тоффлер вводит термин «просьюмер» (от слов producer — производитель и consumer — потребитель) для описания смешанной формы производства и потребления. Просьюмеры работают по принципу DIY (do it yourself), то есть производят продукты или услуги в первую очередь для себя или для продажи близким людям. Горизонтальные связи для просьюмера важнее вертикальных, а сделанный своими руками штучный товар, пусть и далёкий от идеального, — круче заводской штамповки. Тоффлер называет просьюмеров профессиональными потребителями. Это человек, который скорее приготовит и поест дома, чем пойдёт в ресторан, скроит и сошьёт себе рубашку сам, посмотрев видео на YouTube, чем купит её в Zara. При этом такой человек обычно имеет постоянную работу, никак не связанную с лепкой тарелок. Важно лишь, что увлечения и работа для него одинаково важны.
Интернет стал просто удобным видом коммуникации между просьюмерами, до этого общавшимися друг с другом только в рамках локального сообщества. В действительности DIY — это не столько товары и инфраструктура распространения «для своих», сколько специфичные отношения между людьми. Их объединяет симпатия к малому и неказистому, которое они противопоставляют глобальному ширпотребу. Просьюмеру отвратительно само слово «потребитель».
За последние семь лет весь этот локальный крафтовый пафос уже успел порядком надоесть, а сторонники «натурального, органического хэндмейда» вызывают разве что иронию. Но у этой медали есть и другая, любопытная сторона.
Запрос на вещи, буквально кричащие об уникальности своего хозяина, быстро разглядели и корпорации. Они заменили неотёсанность крафта и любительский запал его создателей заводским качеством, оставив только образ и упаковку. Сегодня в редком магазине не встретишь предметов ручной работы, для пущей аутентичности обвязанных бечёвкой.
Крафт как синоним разнообразия
Однако, даже помещённые во враждебный контекст, эти товары, как и сама идея просьюмеров, не теряют своего очарования. К крафтовой революции может быть много претензий. Её уже клеймили за отсутствие профессионализма, излишний снобизм, эзотеричность. Но всех привлекает разнообразие, которое она принесла в нашу жизнь. Достаточно взглянуть, как за последние десять лет изменилась улица любого европейского города. Начиная от маленьких магазинов чего угодно до людей, чей внешний вид десять лет назад показался бы по меньшей мере странным. Теперь подростки, у которых по-прежнему нет денег, гуляют не под стеклянными сводами мегамоллов, а демонстрируют на улицах эклектичные образы из независимых марок одежды, модных кроссовок и свитеров из девяностых.
Выбрать после такого разнообразия торговый центр можно только для того, чтобы купить несколько базовых вещей гардероба на распродаже. Лучше — с семидесятипроцентной скидкой. Сегодня из-за подобного поведения покупателей в США разоряются крупные магазины и бренды масс-маркета. Над миром крафтового декора можно иронизировать до бесконечности (например, как McDonald’s в недавнем ролике про хипстерские кофейни), но пока он не собирается сдавать своих позиций. Наполнять свой дом и гардероб необычными вещами и попутно выкладывать всё это в инстаграм, строя из себя тонкого ценителя, чертовски приятно, знаете ли.
Книга Дэвида Брукса «Бобо в раю: откуда берётся новая элита», ставшая своего рода апологией хипстерства, заканчивается забавным пассажем: к главной героине, недавно купившей дом в американской глуши, приходит ангел смерти. Он придирчиво оценивает каждый предмет интерьера (естественно, аутентичный и купленный не на распродаже в Walmart), хвалит хозяйку за вкус и ответственное отношение к природе. После ревизии ангел смерти спокойно сообщает женщине, что она только что умерла и теперь может остаться среди всех этих милых вещиц навечно.
Источник: https://storia.me/ru/@perturabo/polemika-1be4jz/ne-nado-boyatsya-koreitsa-s-raketoi-1xqzhv