Восьмая глава повести "Господин Снотворное"
(первая, вторая, третья, четвертая, пятая, шестая и седьмая глава)
Выйдя из «двушки», Гоша первым делом позвонил Коту. Накопилось немало долгов. Его уже искали и не раз наведывались домой, так что надо было подсуетиться и все поскорее раздать.
Гошина мама тоже не теряла времени: она пошла напрямую к районному военкому и договорилась о поступлении в ряды военнослажущих нового призывника. С самим призывником обещала дело уладить. Военком, неравнодушный к воспитанию молодежи и хорошему коньяку, был категорически «за».
На проводы Гоша собрал друзей: одноклассники, с которыми мало-мальски поддерживал связь; их подружки, что повзрослели и стали аппетитнее с тех пор, как он покинул родную школу; ребята с района, с кем когда-то пьянствовал по квартирам и подъездам под гитару и водку из пластиковых стаканов.
Друзьям из торчковой компании места, само собой, не было. Вот только Кот хотел зайти, попрощаться. Гоша договорился с мамой, что он ненадолго заглянет и уйдет.
Мама ненавидела его, люто. «Он тебя на иглу посадил. Он во всем этом виноват, ему скажи спасибо». Но проводы есть проводы, с прошлой жизнью покончено. Все же они дружили, и теперь можно поставить в их общении жирную точку. Мама махнула рукой: «Пусть приходит, козёл».
Гости собрались в зале за столом, веселье и спиртное полились рекой. Кто-то сломал табуретку, Гошин друг Димка, художник-неудачник, окосев, развлекал толпу невпопадными пьяными шуточками. Зашел Кот, от стопки отказался, сел поодаль, ближе к коридору, как бы не желая вникать в общий гомон. Потом все вышли покурить и разбрелись кто-куда: кто в подъезд, кто на кухню к тете Тамаре, ну а Гоша зашел в ванную. Немного погодя и Кот туда же, типа помыть руки. Под шумок в ванной задвинулась щеколда.
Через пару минут мама спохватилась: Гоша куда-то пропал. Забарабанила в дверь, стала кричать:
— А ну сейчас же выходите… Игорь, выходи, я сказала!.. Открой дверь!
Когда на крик подбежали парни, дверь резко открылась, и Гоша оттолкнул мать, давая Коту проскочить. Уворачиваясь от отчаянных шлепков и расталкивая остальных, тот прошмыгнул из ванной сразу в подъезд. А Гошу скрутили и положили мордой вниз.
— Сосать. — по-армейски командовал уже отслуживший Юра, заламывая Гоше руки.
— Иди н... на х*й.—от обломанного прихода Гоша еле ворочал языком, и сил выбраться у него не было. Пришлось лежать, а когда Юра отпустил, он молча пришел в себя, надел куртку и ушел. Лера за ним. Гости разлили остатки спиртного, неудобно помолчали и разбрелись. В маленькой двухкомнатной квартирке на ночь застыл ужас.
За пару дней, остававшихся до отъезда, Гоша оправился. После проводов Лера сграбастала его к себе — жалеть и заботиться перед долгой разлукой. На следующий день, когда она уехала в техникум, а ее папа и мама ушли на работу, Гоша набрал горячую ванную и лег отмокать, запуская в воздух кольца дыма. Он чувствовал себя виноватым, в первую очередь, перед своей матерью, и подумывал о том, чтобы и вправду завязать. Послать все куда подальше, уехать и через два года вернуться другим человеком.
— Сделаю это, — твердил он. — ради мамы.
Когда поезд отправлялся, мама плакала, Гоша нет. Армия не пугала его, тем более, что уезжал он недалеко, километров на четыреста от дома. Он стоял, опустив нос, и потупив взгляд в трещину на асфальте, из которой бился наружу бледно-зеленый пучок травы; ему было тошно и тоскливо. Лера не приехала.