Разрекламированный путь развития искусственного интеллекта – восстание машин, миллионы «терминаторов» с пулеметами, голодные повстанцы... Но на самом деле умные машины могут заставить многих людей голодать совсем другим способом.
Роботам на промышленных предприятиях разной степени тяжести давно уже никто не удивляется. Сто лет назад инструментами заводского рабочего были гаечный ключ и кувалда, сейчас – джойстик или просто командная строка на экране. В этом смысле машины нас кормят. Производственные мощности растут, издержки сокращаются, эффективность человеческого труда высока как никогда.
Чем же стали заниматься люди, чью работу теперь выполняют роботы? Большинство подумает: «Ну, наверное, переквалифицировались». Тем более, что работа эта не самая приятная и уж точно не самая творческая. Так было. Так больше никогда не будет.
С бурным развитием машинного обучения под угрозой увольнения оказались работники не только цехов, но и офисов. А в ближайшем будущем с перспективой оптимизации могут столкнуться и сотрудники студий — звукозаписывающих, художественных. Сегодня простое приложение для смартфона превращает любую фотографию в произведение искусства, а завтра отпадет надобность в фотографии. Сегодня для того, чтобы подобрать нужную молекулу, химику достаточно выбрать десяток параметров и нажать «Enter», а завтра отпадет надобность и в самом химике. Представители большинства творческих и интеллектуальных профессий смогут быть заменены интеллектом искусственным — достаточно набрать необходимую обучающую выборку примеров и команду хороших программистов. Впрочем, гарантий того, что не отпадет надобность в программистах, тоже нет.
Гарантий нет, но надежда все-таки живет и развивается в нескольких направлениях. Это, во-первых, «авось». «Авось моей работе нейронную сеть нельзя обучить». Или, по крайней мере: «Авось моей-то работе нейронную сеть нельзя обучить на моём веку». Во-вторых, пока что можно успеть переучиться на программиста... Сценарии, при которых миллионы людей временно оставались без работы, случались в истории не раз и не два — чего стоит массовое разорение мелких фермерских хозяйств в США из-за распространения тракторов в 1930-е. Всегда как-то обходилось, удавалось найти себе другое применение, массово от безработицы никто не умирал.
Переучиться на программиста или полагаться на «авось» в принципе приемлемо, но в лучшем случае получится выход в ноль. На самом же деле благодаря машинному обучению человечество может остаться в серьезном плюсе. Искусственный интеллект, управляющий высокотехнологичными приборами, будет выполнять всю необходимую работу, а люди будут иметь возможность делать то, что хочется, в том числе ничего. Да, в советские годы подобное будущее предсказывалось постоянно. Но только сейчас появились реальные инструменты для его осуществления — в первую очередь, машинное обучение.
В своём «Ководстве» Артемий Лебедев предупреждает: «Все, что может быть софтверизовано, будет софтверизовано», – то есть всё, что можно заменить компьютерной программой, будет ею заменено. Остаётся надеяться, что прогноз дизайнера сбудется только по отношению к миру вещей. Единым двоичным кодом всё-таки сыт не будешь. Если ты не двоичный код. А сесть и выучить Python стоит – так, на всякий случай.
Давайте поговорим о презумпции лживости ребёнка, об отношении, которое редко формулируется таким образом, но на практике воплощается именно так.
Почему даже взрослого неприятно дёрнет фраза «не выдумывай»? Потому что это фраза из детства. Всегда – обращённая к ребёнку. Или к Ребёнку, если вы знакомы хотя бы в общих чертах с теориями Эрика Бёрна, считавшего, что внутри каждого из нас, условно говоря, существует Ребёнок, Взрослый и Родитель. Эта фраза никогда не произносится между равными, это фраза власть имеющего, обращенная к подвластному и перед обвинением во лжи практически беззащитному.
«Не выдумывай!». «Что ты врёшь?». «Ну да, конечно, лишь бы отлынить». «Ничего не жмёт». «Ничего не больно». «Не горько, а сладко». «Не ври давай!». «Что за чушь?».
Все это – не просто фразы из детства, а своеобразные маркеры. Отметины.
У нас в стране процветает настоящая культура недоверия детям. Дети – нечто изначально испорченное. Они врут. Манипулируют. Ноют. Плачут, чтобы прогнуть родителей. Притворяются больными, чтобы не идти в школу, потому что лентяи. Ноют, что туфли тесные — просто капризничают. Наговаривают на знакомых, потому что уже испорчены телевизором и любое слово или прикосновение истолковывают самым отвратительным образом.
То есть, конечно, иногда они говорят правду. Но первая мысль у многих родителей: не врёт ли? Очень подозрительные это существа – дети.
И сколько мам и пап нашего поколения прочитало полезнейшие родительские журналы, где психологи по полочкам раскладывали, почему лучше сначала поверить, а потом огорчиться, если что. Но всё равно лезет на свет из нас это «не выдумывай».
По улице идёт мама с малышом лет четырёх.
– Мама, мне идти больно…
– Не капризничай.
– Мама, наступать больно.
– У меня сейчас терпение лопнет.
Из сандалика ребёнка торчит сбоку обломок ветки. Ребёнок не может остановиться и посмотреть – его буквально тащат за руку. А ведь приостановиться, кинуть взгляд – дело пары секунд. Может быть, у мамы дело жизни и смерти, но что тогда мешает ответить по-другому, дать ребёнку понять, что ему верят и проблему намерены решить? «Подожди, в автобусе посмотрим», например.
Отец потчует семилетнюю дочь дыней. Девочка кривится:
– Она горькая… Резкая…
– Дыня сладкая! Что ты выдумываешь? Ешь!
Потом обнаружится, что у девочки аллергия. Именно на дыню. Не переваривает она её совершенно буквально. Но даже если бы и переваривала, если девочка не хочет есть, зачем заставлять? Но ни то, ни другое не важно, а важно показать ребёнку, что он несёт чушь, и заставить прекратить ломаться, капризничать, выдумывать.
У десятилетней девочки характерно втягивается шея спереди, она задыхается, воздух идёт с хрипами и сипами, пока ещё тихими. Бабушка тут же отчитывает её за истерику: «Изображает тут!». Мать рядом с ухмылкой кивает. Девочке отчётливо дурно, и у неё не получается «прекратить». Бабушка, приступ астмы изобразить невозможно! Страшно подумать, что будет, если случится приступ посильнее.
Это не умозрительные ситуации. Это я как всегда подглядывала за людьми.
А сколько ситуаций не подсмотришь? Сколько мы вспомним откровений подруг, рассказывавших, как их по-особому несколько лет назад трогал пьяный дед, или дядя, или просто сосед, и как на робкие попытки рассказать маме или папе они получали отповедь: показалось, придумываешь, как ты смеешь такую чушь нести?
У психологов, наверное, есть наготове ответ на вопрос, почему сложилась такая традиция – считать ребёнка лжецом, верить, что даже младенцы манипулируют, уверять, что ребёнок не ощущает того, что ощущает, потому что по родительским прикидкам должен сейчас чувствовать совсем другое. У меня нет ответов, но я знаю последствия, к которым приводит то, что ребёнок по умолчанию лжец.
Необязательно это смерть от запущенной болезни или многолетний хронический бронхит аллергического характера. Более частые последствия — слишком позднее обращение к врачу, когда то, что могло быть сразу вылечено коротким курсом, требует теперь стационарного лечения.
И почти всегда – отчуждение тела, неосознанный отказ от восприятия его своим со всеми последствиями. Жизнь, проведённая в плоти как в надоедливом, грузном, мокроватом, неудобном в движении мешке, зачем-то надетом сверху на душу. Неумение распознать боль, болезнь, голод, страх и оттого неадекватные реакции на сигналы организма о проблемах, запущенные травмы и так далее.
И святая уверенность, передаваемая дальше, из поколения в поколение, что дети лгут и любые слова ребёнка надо проверить, чтобы не обжечься, чтобы не надул, чтобы не захватил тут власть.
По матерьялам https://storia.me/ru/@lev.inozemtsev/polemika-1be4jz/grozdya-mashinnogo-gneva-46etlb