Я с детства увлекался фотосьёмкой. Моя первая камера была очень далека от профессионального формата. С её помощью нельзя было получить красивый кадр, нельзя было нормально настроить резкость, нельзя было практически ничего из того, что я узнал потом.
Но я бегал по своему двору и пытался запечатлеть то, что мне казалось “красивым”. Родители относились к моему увлечению снисходительно. Некоторые мои фотографии они хвалили, некоторые даже ставили в рамку, а потом показывали гостям. Что-то им не нравилось. Впрочем, в большинстве случаев моё мнение совпадало с их.
В шестнадцать лет я впервые взял в руки более-менее серьёзный фотоаппарат. Как сейчас помню – это был “Canon” девяносто седьмого года выпуска. И с ним можно было столько всего делать! Не просто запечатлеть реальность, а выделить из неё то, что достойно внимания.
Человек, рано утром идущий на работу, теперь был просто тенью на светлом фоне, подчёркивающим его одиночество и тоску от однообразной жизни. Эта удивительная машинка превращала лес в место, где сходятся вместе альпийские горы и густые российские чащи. И даже серые девятиэтажки превращались из унылой обыденности в нечто, пусть и не красивое, но грандиозное и внушающее уважение.
Впрочем, сейчас я понимаю, что мой “Canon” был, мягко говоря, не рассчитан на профессионала. Максимум, на увлечённого любителя, как бы не хотелось отнести себя к великим мастерам фотографии.
Но по-настоящему всё изменилось, когда я купил себе свой “Nikon”. Родители не пришли в восторг от того, что я спустил все накопленные деньги на эту, как им казалось, дорогую игрушку. За это меня не ругали, но смотрели неодобрительно. Считали, что хорошему студенту-юристу такая дребедень никогда в жизни не пригодиться.
Знали бы они – как ошибались…
Это было зимой. Я ненадолго вернулся в свой родной город из Москвы. И по какому-то, мне самому неясному, порыву пошёл гулять в лес незадолго до того, как началась ночь. Не стоит и говорить, что это было дурацкая затея.
Я заблудился после первого поворота. Мои ноги увязали в неподатливом снегу, привычные с детства тропинки заканчивались тупиками, а ветер измывался надо мной, то дуя со всей силой, то даруя секунды покоя, которые на контрасте воспринимались ещё мучительнее.
И в момент, когда уже хотелось позвонить родителям, я вышел на обрыв. Передо мной открылась огромная снежная расселина. Ветер перешёл в заунывный свист. Один неловкий шаг и я полетел бы в пропасть. Внизу была полная тьма. Где-то по краям прятались хилые ели и кедры.
Но самое изумительное в том, как жуткая бездна контрастировала с равниной по другую сторону. Идеальное снежное поле, в конце которого можно было разглядеть свет фонарей далёкого города.
Падение в ад и вознесение в рай. Вот что передо мной предстало. Неудивительно, что я захотел это запечатлеть. И тут как раз под рукой недавно купленная камера. Навести, настроить резкость и… После щелчка, движение прекратилось.
Ледяной ветер остановил свою назойливую игру, деревья не качались на краю обрыва. Даже мерцание далёких звезд, казалось, потускнело. Я оказался в застывшем пейзаже, не понимая, что произошло. И держал в руках камеру, продолжая зажимать кнопку.
Я уже начал бояться того, как бы не оказаться навсегда похороненным в этом изумительном месте. Но тут палец соскользнул и в меня мгновенно ударила жизнь. И ветер, и свет, и холод, и боль, и привычная тяжесть в движениях.
Не стоит и говорить, что сам я из леса так и не выбрался. Меня нашли родители, до которых я всё-таки смог дозвониться.
Дома я снова нажал на кнопку, опасаясь, что чудо не повторится. Но я ошибся и снова предстал перед бездной.
Вдоволь её налюбовавшись, мне пришло в голову попробовать сфотографировать свою комнату. Жизнь в комнате остановилась. И я всё понял…
Дальнейшая моя судьба стала легче. Я мог приготовиться к любым экзаменам, не смотря на присущие мне лень и апатию. Я превратился в человека, который всё успевал, несмотря ни на что.
Так бы всё и продолжалось, если бы не моя прабабушка… Она работала художницей и была достаточно известна в моём городе. С самого детства, мама водила меня к ней. Я помню, как было сначала неуютно и страшно.
Но потом начал получать удовольствие и даже немного учиться у неё. Художник из меня был так себе. Но быть вместе с человеком, который превращал цветные пятна и холст в нечто изящное, в то, чем можно восхищаться, было изумительно.
Однажды бабушка сильно захворала. Я был очень расстроен. Ведь она сподвигла меня восхищаться фотосъёмкой, ведь её дар убедил меня в том, что мир может быть по-настоящему прекрасным.
А теперь… Она становилась всё слабее с каждым днём. И было понятно, что ей мало осталось. Как же так получается? Даже с моим “даром”– я ничего не могу сделать? Мне совершенно незаслуженно достался великий дар, а она всю жизнь трудившаяся над собственным счастьем… Умрёт?
Умрет – так и не узнав…
В один из таких мучительных дней, я сидел и возился со своим фотоаппаратом. Как вдруг мне пришла идея. Я зарядил “Nikon” кадром, где был запечатлён тот самый пейзаж, через который я впервые познакомился с чудом. После чего бегом отправился к прабабушке.
Буквально ворвавшись внутрь её старенькой квартиры, я подошёл к ней. К той, что познакомила меня с чудом рисования. К той, что продолжала меня наставлять даже тогда, когда уже было понятно, что я выбрал себе другую дорогу.
- Миша… - Пробормотала она, слегка хмурясь.
Славу Богу, сегодня она выглядела получше, чем раньше. Только летняя, утомительная жара мешала ей в полной мере чувствовать себя хорошо.
- … Ты чего это сегодня? – Я помотал головой.
- Бабушка… Я хотел показать тебе одну фотографию. – Она поморщилась. – Знаю, что ты не любишь этого, но… Просто посмотри.
Я достал свой фотик и поднёс к её глазам. Она попыталась всмотреться в зимний пейзаж. Времени у меня было предостаточно.
Я взял её за руку и мы, уже вместе нажали на кнопку.
Исчезла летняя духота, исчезли старые, облезшие обои, исчез запах пшённой каши и огромного количества лекарств. Вмиг улетучилось тягостная атмосфера боли и смирения с собственной смертью. Лишь зимний пейзаж – ад и рай – оказался перед нами.
Прабабушка больше не выглядела изможденной женщиной в возрасте около восьмидесяти лет. Теперь её волосы не седые, а светлые, а лицо не покрыто сотней мелких морщинок, а молодо – как и должно было быть.
- Милый мой… Миша… - Шептала она, слегка трясясь от нахлынувших впервые за долгое время чувств. - … Ты…
И вот глядя на эту юную девушку – красивую и удивительную в своей изящности: c тонкой аккуратной талией; с белой, напоминающий лист бумаги, кожей; с голубыми глазами, наполненными желанием познавать и открывать для себя этот чудесный мир… Я возненавидел смерть. Я возненавидел старость, способную превратить это чудо в нечто, похожее на злобную усмешку над былой красотой.
- Да… - Я говорил тихо. - … Я не знаю, что будет, если ты тут останешься. Честно… Но мне всегда казалось… Что угодно будет лучше смерти. – Она немного поколебалась. Слишком уж быстро всё произошло.
Но, после недолгих раздумий, кивнула.
- Ты прав… А теперь – убери мою руку…
Я всё ещё сжимал её, еле борясь с готовыми нахлынуть слезами.
– Ты чего это? Я же не умру, Миша. Даже если ты меня никогда больше не увидишь, ты уже обхитрил эту костлявую дуру с косой. – Я улыбнулся. И, зажмурившись, стараясь действовать быстро, убрал руку.
И вот я в старой и немного увядшей от долгого времени квартире. Стою, с мокрыми щеками, зажав в руках фотоаппарат. Сжимая в пальцах маленькое чудо. Ведь всё, что будет запечатлено им, больше никогда не достанется этому чудовищу по имени “небытие”.
А кадр, на которой остался зимний лес, до сих пор почему-то отдаёт странной теплотой при прикосновении…