Рекорд.
Один. Два. Три. Четыре.
Начал чеканить дворовой мяч - Сашка.
- Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, - считал кто-то из пацанов в слух, и буквально вся толпа пацанов повторяла его счет про себя.
Сорок один. Сорок два. Сорок три. Сашка чеканил коленками, новенький кожаный мячик.
- Семьдесят три, семьдесят четыре, - считал кто-то в слух.
- Вот черт, - на семьдесят пятом ударе выругался худощавый паренек и заронил.
Мяч неудачно отскочил от левого ботинка и залетел в палисадник. Вся детвора, наблюдавшая за постановкой рекорда по набиванию, возмущенно ругала ботинок, левую ногу Сашки и в то же время подбадривала соседа по дому, для ещё одной попытки.
- Сергей! – послышался звонкий женский голос, за большим каштаном, скрывавшим окна нашей с братом квартиры, - Домой! – так же громко и протяжно прокричала женщина.
И мы с братом, пошли обедать. На обед был борщ. Он вкусный, но эти куски мяса с белым жиром, это было мучение. Поэтому я всегда съедал юшку первой, а потом картошку, капусту, свеклу, морковку и под конец если заставляли силком – мясо. Жир – зажмурившись я откусывал в самом начале обеда, и аккуратно ложкой отодвигал на край тарелки. В тот обед мы впервые с братом попробовали горбушку черного хлеба, натертую молодым чесноком. Сладкий черный хлеб, резкий обжигающий небо - вкус чеснока, и всё это так обволакивающи подчёркивали кристаллики соли – это было даже вкуснее конфет. С жадностью съев по горбушке хлеба, мы пока не видят взрослые, неровно отрезали себе ещё по одной порции, обрекая на высыхание свежую булку хлеба, добротно натерли их чесноком с двух сторон, обильно присыпали солью, и сломя голову понеслись во двор, где назревала сенсация.
- Мам, мы на улицу, - крикнул я и хлопнув дверью, мы с братом, понеслись во двор.
Все парни как один молчали, открыв рты наблюдая как сосредоточенный Сашка набивал мячик. Мы с братом тихо подошли, кусая черный хлеб, кто-то без слов попросил половину, кто-то, унюхав запах чеснока, шарахнулся словно это тот самый сваренный жир из обеденного мяса в борще, наотрез отказавшись пробовать горбушку. Мы с братом и не расстроились, такому отказу. И влившись в общее молчание, дабы не сглазить, стали считать про себя, каждый новый удар Сашки.
- Ай нет! – закричал Сашка и уже в падение достал неудачно отскочивший мячик.
Растянувшись на асфальте он наверно минуту лежал неподвижно, уставший, с закрытыми глазами, со стертой в кровь коленкой от падения, он лежал пока с неба крупными каплями не пошел дождь. Ливень заставил его подняться и спрятаться от стихии под козырьком соседнего подъезда. Все сначала молчали, наблюдая как буквально на глазах появляются лужи, и летний дождь стеной, что есть сил лупасит повядшую листву на каштанах.
О рекорде первым заговорил Санек. Как выяснилось он набил одну тысячу триста два удара по мячу. Это было в десять раз больше прошлого рекорда в сто тридцать ударов по мячу.
- Тысяча триста два удара!!! – не веря услышанному, но при этом чрезмерно гордясь другом, повторял и повторял я, - Тысяча триста два удара!
И это без ложной скромности было главным событием того лета. В тот день настроение испортил только телик, по нему почему-то вместо мультиков показывали балет, лебединый танец. И это было по всем каналам. В то лето взрослые не сразу, но заразили нас своим страхом за светлое и беззаботное будущее. И началась совсем другая жизнь, в уже совсем другой стране.