У магаданских рыбачек Риммы Михайловны и Татьяны, как и у любого старожила-рыбака, было много разных приключений. И смешных, и трагикомичных. По своим темпераментам эта парочка разительно отличалась: Михайловна – «живчик», трудоголик и торопыжка, Татьяна на ее фоне казалась ленивой и размеренной, прежде чем что-то сделать, проворачивала в голове последовательность. Хотя особо медлительной ее тоже назвать было трудно. Обе прекрасно дополняли друг друга, и любое дело спорилось в их руках, особенно связанное с рыбой.
Татьяниной задачей было наловить рыбу в Дукче, потому что, как не пробовала Михайловна много лет научиться у нее рыбацкой сноровке в речной ловле, так ничего и не получилось. Разделывали улов уже вместе. А вот доводить «до ума» икру Михайловна бралась сама, никого к этому священнодействию не подпуская, хотя делали обе икру одинаково вкусно.
Михайловна всю жизнь любила, холила и лелеяла свою племяшку как родную дочь: своих детей у нее не было. После ночных приключений на речке она отправляла Таню спать, но та прикладывалась к подушке только после того, как заканчивали разделывать рыбу.
Как-то, обработав ночной Танин улов и посолив икру, Михайловна подвесила ее в марле в тенёк под крышей своей избушки на стечку, а сама решила пожарить рыбу. Одновременно она успевала делать еще массу всяких дел то в тепличке, то на огороде – их по хозяйству на даче всегда найдется много. Татьяна же в это время спала после ночной рыбалки.
Проснулась она от вопля тетки и выскочила во дворик. На печке стояла сковорода с шипящим маслом, а Михайловна крутилась на месте, отпуская фразы на определенном жаргоне и махая правой рукой. Основная мысль ее выступления сводилась к тому, что она – дура, и по своей дурости обварила палец.
Выяснилось, что, затопив печку, Михайловна поставила сковороду и побежала в тепличку что-то там срочно продергать. Через несколько минут, управившись, вспомнила про рыбу, выбежала и второпях, не подумав, сунула указательный палец в масло на сковороде. «Зачем пальцем-то?» - вопрошала Татьяна, намазывая обваренный палец тетки мазью и безудержно хохоча, потому что и сама Михайловна, невзирая на дикую боль, просто загибалась от смеха: «Спроси что полегче. Проверить решила, нагрелось оно или нет!» «Ну и как? Проверила? Масло-то нагрелось?»
На этом приключения Михайловны в этот день не окончились. Прошло часа два, «страсти по маслу» уже сошли на «нет». С работы приехал ее муж, и втроем родственники занимались домашней работой. На столе кухоньки стояли банки, приготовленные под икру. Они уже начали раздражать торопыжку – стоят без дела и мешают. А икра все стекает и стекает.
И тут опять произошло то, чего никто не ожидал. Михайловна выскочила на улицу прощупать состояние икры и чертыхнулась. Ждать нужно было еще немного – икра была сыроватая. То ли много сразу в одну кучку ее собрала, то ли просто время тянулось медленно… Не раздумывая и торопясь поскорее уложить икру в банки, человек действия Михайловна быстро подняла руки и схватила висящий ком, жамкнув его движением, напоминающим отжим тряпки…
Стоявшая за ней Татьяна изумленно вытаращила глаза, нижняя челюсть, как говорится, отвисла. Сама же Михайловна, уже до половины дожимая комок, поняла, что сморозила что-то из ряда вон, и отдернула руки, не успев в трудовом порыве раздавить все содержимое в марле.
«Ай да Михална! Ай да молодец! – сквозь хохот выталкивала из себя восхищенные формулировки в адрес тетушки Татьяна, перегнувшаяся пополам на спинке скамейки. На глазах через несколько секунд появились слезы истерического смеха, и она просто упала на лавку, не в силах остановиться. – Ой, не могу! Ой, держите меня!.. Миха-а-лна! Ой, батюшки!! Не могу!!! Михална-а-а!!!»
Михайловна, обалдевшая, впавшая в ступор, стояла столбом и смотрела на племянницу, все как бы осмысливая произошедший конфуз, не зная, смеяться ей или плакать, ругать себя или пожалеть...