Из отряда имени Кирова начальник штаба отправился к чапаевцам — и они дрались геройски. Вернувшись на КП, Барыкин доложил Кожару обстановку. Они пришли к выводу, что соединение успешно ведет позиционный бой с карателями. Теперь надо подумать о том, как лучше закончить его.
Емельян Игнатьевич все время прислушивался к звукам перестрелки, грохоту взрывов, словно опытный дирижер к игре инструментов в большом оркестре, пытаясь уловить малейшие изменения в ходе боя. И вдруг со стороны Осова, где позиции занимал отряд Федосеенко, донеслись сначала чуть слышные, а потом все более громкие, низкие, утробные, будто из-под самой земли, звуки.
— Танки? — Кожар вытер носовым платком вмиг вспотевшее лицо.
— Они самые, — сурово подтвердил Барыкин. Рука потянулась к гранате, подвешенной к поясу. Окинул взглядом всех, кто был на КП. Их немного, но, если надо будет, все они вступят в бой. Как там Федосеенко? Не дрогнет? В направлении Осова гулко и раскатисто грохнуло раз, другой, третий... Долетели отзвуки еще нескольких взрывов, будто кто-то взмахивал детской хлопушкой, редких автоматных очередей, одиночных винтовочных выстрелов. Гул моторов стал отдаляться, а вскоре и вовсе затих. Прекратилась и стрельба.
Кожар и Барыкин переглянулись, заулыбались, оживленно заговорили. Будто тяжкий камень с души свалился...
О том, что произошло, узнаем из дневника Барыкина: «От Осова пошли танки. Положение казалось опасным. До сих пор мы не можем понять, почему немцы не использовали полностью возможность прижать нас с тыла. Только ли потому, что на минах подорвались один танк, бронемашина, автомашина и несколько солдат? Или их пугали зловещая тишина с этой стороны и удобства места для засады, которые они очень не любят? А может быть, чувствуя упорное сопротивление наше со стороны Узножа, они боялись распылять силы, чтобы не оказаться битыми с двух сторон? Кто их знает. Ясно одно, что, не использовав осовское направление, они проиграли бой и дали нам возможность организованно отойти...»
Продолжая запись, отметил: «Прекрасно вели себя в бою командир отряда имени Кирова Виктор Яковлевич Шитман и командир роты чапаевского отряда капитан Гомарко, которые личной отвагой воодушевляли своих бойцов на смелые действия и дважды водили их в контратаки. Золотые люди».
Курская битва прогремела очистительной летней грозой. Красная Армия сломила врага и пошла вперед, чтобы теперь никогда уже не отступать — ни зимой, ни летом.
Освобождены Орловская, Курская, Белгородская, Харьковская области. Победоносные полки Красной Армии вступили в пределы Брянщины — родины Барыкина. Емельян Игнатьевич нетерпеливо ждал новых известий о стремительном продвижении советских войск. Однако к чувству огромной радости прибавилось все нараставшее чувство тревоги. Где его жена и дочь? Живы ли? Или их, как и многих членов семей партийных работников, командиров, уже нет на свете? Барыкин слишком хорошо знал, как беспощадно расправлялись гитлеровские бандиты с такими людьми. Запросил Большую землю. Получил ответ: в деревне Тростная, куда в начале войны они должны были выехать, их нет. Он не знал, что и думать.
И вдруг из соседнего брянского отряда, которым командовал Труснов, сообщили: к ним пришел бывший лейтенант Красной Армии, который сражался с фашистскими оккупантами в рядах брянских подпольщиков. Он бежал из Брянска от расправы гитлеровцев. По его словам, он знает жену Барыкина Клавдию Петровну. Услыхав об этом, Емельян Игнатьевич тут же выехал в отряд, встретился с лейтенантом...
«Да, сомнений нет, он знает Клаву, — спустя некоторое время после разговора с лейтенантом записал Емельян Игнатьевич в дневнике. — Клава не имеет надежды встретиться со мной. Похудела здорово, появилась седина. Отчаянно курит. Все это на нее похоже. Не могла она вынести всего этого без надлежащего отпечатка на себе... Лейтенант говорит, что она три месяца сидела в тюрьме по подозрению в связи с партизанами. Били ее, в карцере держали.
Батюшки вы мои! Клаву бить... Этакое хрупкое создание! Да ведь она от одного грубого слова ежилась, как от удара хлыста...»
Клавдия Петровна и в самом деле была связана с брянскими партизанами. Кто-то ее выдал.
«Где ваш муж?» — допытывались гитлеровцы на допросах. «Погиб в Гомеле, при бомбежке вокзала», — твердила она.
И в Москве обеспокоены судьбой семьи Барыкина, дано задание разыскать ее. Освобожден Брянск. И наконец... «Радостная весть! Сегодня получил радиограмму от Калинина (начальника БШПД.— С. А.): «Жена и дочь живы, здоровы, находятся в Брянске...»
Целы, мои родненькие! Ведь я совсем было потерял надежду. И вдруг такое счастье! Теперь я по-новому буду жить, по-новому мыслить, — в порыве чувств исповедуется Емельян Игнатьевич. — Признаться откровенно, иногда подумывалось, что не жалко потерять и жизнь... потому что потеряна часть из жизни, а теперь нет. Во-первых, увеличивается желание работать. Во-вторых, хочется дождаться встречи, дождаться новой жизни. И я хочу верить, что дождусь этого. Сегодня же начну писать письма своим».
И еще одна радиограмма из Москвы. Пономаренко поздравлял Кожара с присвоением ему звания генерал-майора, а Барыкина — звания полковника.
— Звания не увеличат знания, — прочитав радиограмму, философски, как всегда спокойно сказал Илья Павлович. — Однако воевать надо еще лучше.
Понравилась статья? Поставь лайк, поделись в соцсетях и подпишись на канал!