22 ноября 1801 года в поселке Луганский завод (сейчас – город Луганск) родился Владимир Даль
Чуть не любой спор на тему "есть такое слово или нет", "можно так сказать или нельзя" в конечном счете оканчивается апелляцией к Далю: у него все есть. Полная коллекция русских слов как коллекция бабочек: обширная, разноцветная, включающая вымершие к нашему дню виды и редкие мутации. Коллекционер и классификатор — роль во всякой национальной культуре важная. Даль, однако, для российской культуры был больше, чем коллекционер и классификатор.
Текст: Ирина Лукьянова, фото предоставлено М. Золотаревым
Русский лексикограф, одаривший Россию полным словарем ее языка, даже и русским по крови не был — хотя, несомненно, был русским по духу. Отец его, датчанин Йохан Христиан фон Даль, был по образованию филологом и богословом. В Россию его позвала Екатерина II служить придворным библиотекарем, однако он понял, что больше пользы может принести как врач. Вернулся в Йену, выучился на доктора и вновь отправился в Россию. Работая врачом в Луганске, он боролся с антисанитарией, занимался профилактикой инфекций, устроил лазарет для рабочих. Затем семья переехала в Николаев.
Мать Даля, Мария Фрейтаг, дочь немца и беглой француженки-гугенотки, владела пятью языками. Йохан Даль знал семь языков, в том числе древнееврейский. Владимир унаследовал родительские таланты в полной мере.
Дети — а их в семье было шестеро — получали образование дома. Мать учила их и наукам, и рукоделию. Дочь Владимира Ивановича Екатерина писала: "Часто он говаривал, что никогда не быть бы ему таким искусным хирургом, если бы пальцы его не были приучены к мелкой женской работе". Даль очень любил мать и писал о ней: "Мать разумным и мягким обращением своим, а более всего примером, с самого детства поселила во мне нравственное начало, окрепнувшее с годами и не покидавшее меня во всю жизнь... Я сознаю это благое влияние материнского воспитания, и сын мой, ею же воспитанный, говорит о себе то же".
Мальчик писал стихи и проявлял, скорее, гуманитарные таланты, однако в 13 лет вместе с младшим братом, Карлом, отправился в телеге из Николаева в Петербург учиться в престижном Морском кадетском корпусе. Среди одноклассников и друзей Даля были будущий адмирал Нахимов, будущие герои сражения в Наваринской бухте Станицкий, Завалишин (ставший декабристом) и Рыкачев, автор воспоминаний "Год Наварина"... Владимир учился очень хорошо: был двенадцатым по успеваемости, но корпус не любил, бездушное и казенное воспитание претило ему. Впоследствии он написал о своих юношеских годах повесть "Мичман Поцелуев". Главный герой ее, Смарагд Поцелуев, "жаждал познаний, душа его требовала постоянных, урочных и полезных занятий — а между тем он носил ее с собою в караул, на знаменитую гауптвахту в молдаванском доме, иногда на перекличку в казармы у вольного дока, носил как гостью, как чужую, и сам видел, что этой пищи было для него недостаточно". Время учебы в корпусе Даль называл "убитыми годами". Учебное плавание по портам Балтийского моря в 1817 году убедило его в том, что море — не его призвание. Хотя бриг "Феникс" был прекрасен, командовал им один из лучших флотских командиров, лейтенант Дохтуров, программа практики была чрезвычайно обширна и включала знакомство с городами и жизнью иностранных гардемаринов. Двенадцать лучших учеников, взятых в плавание, должны были вести дневники, куда записывали впечатления. Вот писательство Владимиру было интересно (кстати, он еще во время учебы в корпусе собрал словарик кадетского жаргона из 34 слов). В программе практики был заход в Копенгаген; Даль очень ожидал встречи с родиной предков, но в Дании убедился, что родина его Россия, что с Данией у него нет ничего общего. Окончив курс и получив звание мичмана, он попросился служить на Черном море, в Николаеве, где еще жила его семья. Отправился через всю Россию к месту службы на лошадях, как тогда и путешествовали. "На этой первой поездке моей по Руси я положил бессознательно основание к моему словарю, записывая каждое слово, которое дотоле не слышал", — писал Даль, а Мельников-Печерский рассказал в своих воспоминаниях случай, который вошел даже в школьные учебники русского языка: "Ямщик... поглядел на небо и в утешение продрогшему до костей моряку указал на пасмурневшее небо — верный признак перемены к теплу. "Замолаживает!" — сказал он. По-русски сказано, а мичману слово ямщика не вразумелось. Ямщик объяснил значение незнакомого мичману слова. А тот, несмотря на холод, выхватывает из кармана записную книжку и окоченевшими от холода руками пишет: "Замолаживает — иначе пасмурнеет — в Новгородской губернии значит заволакиваться тучками, говоря о небе, клониться к ненастью..."
Далю тогда едва шел восемнадцатый год. Так началась работа над словарем, которая длилась более полувека.
ПОИСКИ СЕБЯ
В 1821 году умер отец семейства, Иван Матвеевич, как его звали по-русски. Большая семья осталась почти без средств к существованию: старшие братья были юны и только начинали карьеру, младшие еще не вышли из детского возраста. Брата Льва взял в свой полк муж старшей сестры; мать с братом Павлом уехала в Дерпт и зарабатывала там репетиторством.
В 1823 году у Владимира Даля случилась крупная неприятность. Он написал хлесткую эпиграмму на главнокомандующего Черноморским флотом вице-адмирала Грейга, эпиграмма широко разошлась по городу, и начальство решило принять меры. При обыске у Даля обнаружили рукописный черновик стихотворения, так что молодого моряка разжаловали в матросы и посадили на полгода под арест. Затем суд его оправдал, ему присвоили следующий чин, лейтенанта, но оставаться в Николаеве Владимир Иванович не мог: Грейг препятствовал его продвижению по службе. Даль перевелся в Кронштадт, а в 1826 году, отслужив положенные 7 лет отработки обучения за казенный счет, он вышел в отставку. Он еще и качки не выносил. Двадцать пять лет, отставка, ни дела в руках, ни дохода — по сути, надо начинать жизнь заново. Он уехал в Дерпт к матери и там поступил в университет на медицинский факультет. Зарабатывал частными уроками русского языка, жил на чердаке, однако свои студенческие годы всегда вспоминал добром: "Каждый сам располагает собою и временем своим как ему лучше, удобнее, наконец, как хочется... Нас не секли, не привязывали к ножке стола... Это не школа, здесь нет розог, нет неволи". Здесь уже его однокурсником был Николай Пирогов, будущее светило хирургии и друг Даля на всю жизнь.
Даль продолжал писать стихи и маленькие комедии, причем стихи его в первый раз появились в печати в журнале "Славянин", который издавал Воейков. Именно в это время студент-медик вошел в литературные круги и свел знакомство с известными литераторами, в том числе с Жуковским и Языковым.
"На этой первой поездке моей по Руси я положил бессознательно основание к моему словарю, записывая каждое слово, которое дотоле не слышал".
МОЛНИЕНОСНЫЙ ХИРУРГ
В 1828 году в мирные планы Даля вмешалась русско-турецкая война. Всех медиков, которые учились за казенный счет, отправили на фронт фельдшерами. Далю, отличному студенту-энциклопедисту, позволили в виде исключения сдать экзамены досрочно и ехать в армию врачом; он блестяще сдал экзамены — и на степень доктора не только медицины, но и хирургии. В армии новоиспеченный хирург получил большую практику и огромный опыт. После того как русские войска заняли крепость Силистрия, на поле боя осталось две тысячи раненых, и Даль, уже чуть не падавший от усталости, "резал, перевязывал, вынимал пули"... За турецкую кампанию он получил орден Св. Анны.
Солдатики в госпиталь попадали из всех уголков России, и чуткое ухо доктора продолжало автоматически ловить интересные словечки. "Речь простолюдина, — замечал тогда Владимир Иванович, — с ее своеобразными оборотами всегда почти отличалась краткостью, сжатостью, ясностью, определительностью, и в ней было гораздо больше жизни, чем в языке книжном и в языке, которым говорят образованные люди". Он постоянно собирал новые слова, пословицы, сказки. Даль писал: "Беседа с солдатами всех местностей широкой Руси доставила мне обильные запасы для изучения языка..." Записи свои он возил в тюках на верблюде, который однажды пропал. Даль был безутешен — однако через 11 дней казаки привели к нему отбитого у турок верблюда вместе со всеми драгоценными записями.
Даже после войны Даль продолжал работать в опасных местах. В 1831-м лечил холерных больных и занимался профилактикой распространения холеры; врачей на холере и тогда, и позже бунтующий народ мог убить. Затем он оказался в Польше, на подавлении восстания. Здесь он отличился: когда войскам нужно было перебраться на другой берег Вислы, но инженера для постройки моста не было, доктор Даль сам создал понтонный мост, защищал его, пока войска переправлялись, и затем разрушил. Начальство вместо благодарности объявило ему выговор: врач должен раненых лечить, а не мосты строить; однако император Николай I наградил Даля орденом Св. Владимира с бантом. После войны Владимир Иванович пошел работать ординатором в военно-сухопутный госпиталь в Петербурге. Здесь его прозвали "молниеносным хирургом": наркоза еще не было, операции делали по живому, но на столе у Даля ни один раненый не умер от болевого шока. При этом талантливый врач, как некогда и его отец, воевал с казнокрадством, антисанитарией, бюрократизмом (кое-что из его опыта воплотилось в повести "Вакх Сидоров Чайкин").
Мельников-Печерский пишет о годах его работы в госпитале: "Здесь он трудился неутомимо и вскоре приобрел известность замечательного хирурга, особенно же окулиста. Он сделал на своем веку более сорока одних операций снятия катаракты, и все вполне успешно. Замечательно, что у него левая рука была развита настолько же, как и правая. Он мог левою рукой и писать и делать все, что угодно, как правою. ...Самые знаменитые в Петербурге операторы приглашали Даля в тех случаях, когда операцию можно было сделать ловчее и удобнее левою рукой".
В Военно-сухопутном госпитале в Петербурге его прозвали "молниеносным хирургом": на столе у Даля ни один раненый не умер от болевого шока.
СКАЗОЧНИК
В столице у него было больше времени заниматься литературой и больше возможностей печататься. Бывший моряк, хирург, он вошел теперь в круг литераторов, познакомился и подружился с Пушкиным, Крыловым, Гоголем, Одоевским.
Первая повесть Даля, под названием "Цыганка", вышла в еще 1830 году; в 1832-м он издал книгу лично собранных и пересказанных сказок с кучерявым названием: "Русские сказки из предания народного изустного на грамоту гражданскую переложенные, к быту житейскому приноровленные и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром Луганским. Пяток первый". Писатели приветствовали новую книгу, Пушкин горячо обсуждал с ее автором красоту и поэзию русского фольклора. Однако Фаддей Булгарин усмотрел в ней насмешки над правительством и нецензурщину и написал донос. Книгу запретили, а самого Даля взяли в печально известное Третье отделение. За него заступился Жуковский, служивший при дворе. Николай I опять сыграл роль доброго царя: Даля освободили уже через несколько часов. Более того, освободили и от предстоящей тяжелой командировки на эпидемию глазной болезни в военно-сиротских заведениях: царь счел, что это будет уж очень похоже на ссылку.
Но вскоре Даль оставил не только Петербург, но и медицину: оставаться в госпитале, где с попустительства начальства творились безобразия, он уже не мог и не хотел. Он попросил о помощи Жуковского, тот переговорил со своим другом Василием Перовским, военным губернатором Оренбурга и братом писателя Алексея Перовского (мы его знаем как автора "Черной курицы" Антония Погорельского). Губернатор предложил Далю место чиновника особых поручений. Эта работа под началом человека образованного и мыслящего означала свободу от утомительной казенщины. Перед отъездом в Оренбург Даль женился на 17-летней Юлии Андре. Когда в Оренбург приезжал Пушкин, собирая материалы о Пугачевском бунте, Даль несколько дней ездил вместе с ним. В воспоминаниях Даля о Пушкине есть уморительный эпизод: поэт расспрашивал старожилов о Пугачеве и одарил одну старуху, которая ему особенно много рассказала, золотым червонцем. Местные жители испугались, отвезли старуху с ее червонцем к начальству и наябедничали: "Вчера-де приезжал какой-то чужой господин, приметами: собой невелик, волос черный, кудрявый, лицом смуглый, и подбивал под "пугачевщину" и дарил золотом; должен быть антихрист, потому что вместо ногтей на пальцах когти". Антихрист Пушкин, который обычно отпускал длинные ногти, немало смеялся. Кстати, именно Даль подарил Пушкину сюжет "Сказки о рыбаке и рыбке". Пушкин написал Далю на новенькой книжке: "Твоя от твоих. Сказочнику Далю от сказочника Пушкина".
К вопросу о том, каким Даль был сказочником: "Курочку Рябу" именно он написал.
НАТУРАЛИСТ И ЭТНОГРАФ
По службе Даль много ездил по губернии и встречал самых разных людей. Он внимательно вглядывался в необычную для него азиатскую, степную жизнь. Он написал повесть о башкирах и повесть о казахах. Собрал две богатые коллекции флоры и фауны губернии, которые получили высокую оценку Академии наук. Замысел "Толкового словаря" тоже вызрел в Оренбурге. При этом Даль продолжал оперировать — за семь лет своей службы в Оренбуржье он бесплатно сделал более 50 операций на глазах.
Город стоял на пути из России на восток и был центром торговли со Средней Азией; Даль увлекся востоковедением, тюркскими языками, которые заинтересовали его еще в русско-турецкую войну. Его описания особенностей тюркских языков — едва ли не первые лингвистические работы в русской тюркологии. Даль собирал старинные тюркские рукописи, одну из которых, редкое и ценное историческое сочинение XVII века, тоже передал Академии наук.
Он основал в Оренбурге естественно-научный музей, перевел на русский язык с немецкого "Естественную историю Оренбургского края" Эверсмана и приобрел такие обширные познания в области биологии, что по возвращении в Петербург начал работу над учебниками для военно-учебных заведений. Его "Зоологию" и "Ботанику" высоко оценили и преподаватели, и ученые. В 1838 году Петербургская Академия наук избрала Даля своим членом-корреспондентом за его естественно-научные труды.
СВИДЕТЕЛЬ
В 1836 году Даль ненадолго приехал в Петербург.
П.И. Мельников-Печерский рассказывал: "Незадолго до смерти Пушкин услыхал от Даля, что шкурка, которую ежегодно сбрасывают с себя змеи, называется по-русски — выползина. Ему очень понравилось это слово, и наш великий поэт среди шуток с грустью сказал Далю: "Да, вот мы пишем, зовемся тоже писателями, а половины русских слов не знаем!.." На другой день Пушкин пришел к Далю в новом сюртуке. "Какова выползина! — сказал он, смеясь своим веселым, звонким, искренним смехом. — Ну, из этой выползины я не скоро выползу. В этой выползине я такое напишу...".
Когда Даль услышал, что Пушкин ранен на дуэли, немедленно помчался к нему. Как врач и как друг, он стоял у постели Пушкина, которому тогда медицина ничем не могла помочь. Он просидел с умирающим всю ночь, поил с ложечки, подавал лед — у поэта был жар. Даль подробно описал эти тяжкие часы для потомства — пушкинскую тоску и боль, смирение и готовность встретить смерть. "Ужас невольно обдавал меня с головы до ног, — я сидел, не смея дохнуть, и думал: вот где надо изучать опытную мудрость, философию жизни; здесь, где душа рвется из тела, где живое, мыслящее совершает страшный переход в мертвое и безответное, чего не найдешь ни в толстых книгах, ни на кафедре!" Именно в эти часы Пушкин перешел с Далем на ты — навсегда. Впадая в забытье, поэт брал друга за руку и звал — пойдем, пойдем со мной, выше! Приходя в себя, рассказывал: мне показалось, что мы лезем с тобой по книжным полкам... И снова звал — подними меня, пойдем, пойдем! Даль сохранил последние слова Пушкина: "Кончена жизнь" — и "тяжело дышать, давит". И расслышал его тихий, незаметный последний вздох.
Пушкин завещал другу свой перстень с изумрудом, который называл своим талисманом, и простреленный сюртук, ту самую "выползину"; похоронили поэта в сюртуке его друга Нащокина. Понимая ценность этих реликвий, Даль заботился о том, чтобы сберечь их для потомства; и перстень, и сюртук сейчас находятся в Музее Пушкина на Мойке.
"У столичных чиновников даже нет и понятия о той грязи, с которой мы возимся. Но унывать нельзя, а надо бороться день и ночь до последнего вздоха".
УПРАВЛЕНЕЦ
В Оренбурге родились сын и дочь Даля. После рождения дочери умерла жена. Даль остался вдовцом с двумя малыми детьми. В 1839 году Даль принял участие в походе против хивинского хана, который окончился трагедией: большая часть войска не вернулась обратно. Оставаться в Оренбурге он больше не собирался: Перовский, измученный неудачным походом, уходил в отставку, и его команда, как сейчас говорят, задумывалась о новых местах службы.
В 1840 году Даль снова женился — на Екатерине Соколовой, и в 1841 году переехал в Петербург. Вторая жена родила ему трех девочек.
В столице он продолжал свои естественнонаучные изыскания — работал над учебниками, писал для журналов статьи о повадках животных. Писал повести и рассказы, много публиковался и именно в это время стал известным писателем. Работал он теперь начальником особой канцелярии Министерства внутренних дел; министром был третий брат Перовский — Лев.
К этому времени Даль уже дослужился до статского советника; он довольно много сделал для совершенствования системы больниц, создал и ввел в Петербурге "городовое положение", написал исследование о скопческой ереси. Пользуясь своим служебным положением, Даль придал своей работе над словарем всероссийский масштаб: он мог рассылать запросы в регионы и получать материалы с мест. Писцы их переписывали и сортировали по губерниям; один из служащих канцелярии писал потом, что "самый воздух в ней был пресыщен филологией".
Гости у Далей собирались по четвергам. И были они замечательные, цвет страны: мореплаватель Врангель, хирург Пирогов, актер Щепкин, поэт Шевченко, писатель Одоевский. На одном из таких "четвергов" родилась идея создания Русского географического общества.
В 1847 году Даль попросил читателей журнала "Отечественные записки" присылать ему народные слова, сказки, пословицы, описания праздников. Общество откликнулось — материалы ему присылали многие литераторы, ученые, чиновники.
Вот это еще в нем замечательно: он не только собиратель, писатель, доктор — но и неутомимый, опытный, умелый организатор; не только в лексикологии, но и в лечебном деле, и в этнографии, и в изучении естественных наук; не только самому узнать, но и поставить дело так, чтобы принести максимальную общественную пользу, — вот доминанта его служения.
ЗАЩИТНИК
В 1848 году в "Москвитянине" вышла маленькая повесть "Ворожейка" о цыганке-мошеннице. Кончалась она словами: "Власти, как всегда, бездействовали". Повесть очень не понравилась царю: от литератора это стерпеть можно, от чиновника — уже никак. Царь велел поставить автору на вид. Министр Перовский сказал Далю афористически: "Выбирай что-нибудь одно: писать — так не служить; служить — так не писать". Деваться было некуда — Даль попросился в провинцию. Он хорошо помнил предыдущий арест с обыском — и загодя сжег все свои бумаги, о чем потом жалел.
Он уехал в Нижний Новгород управлять удельной конторой — ведать делами крестьян, принадлежащих царской семье. В губернии их было 37 тысяч, и нового управляющего ожидало бескрайнее море бед и проблем. Даль писал друзьям: "У столичных чиновников даже нет и понятия о той грязи, с которой мы возимся. Но унывать нельзя, а надо бороться день и ночь до последнего вздоха". Здесь он чем только не занимался: от систематизации сведений о губернии до собственноручного выдергивания больных зубов крестьянам! И все это время он продолжал работать над словарем. Бродил с записной книжкой по Нижегородской ярмарке, собирал, классифицировал; писцы писали, длинные списки слов укладывались в коробочки... В Нижнем же он опубликовал статью "О наречиях русского языка", несколько статей о вреде одной грамотности без просвещения и сотню очерков из русской жизни (потом он издал их отдельной книгой).
Когда в 1853 году началась очередная русско-турецкая война, Даль создал в Нижнем Новгороде добровольческий полк, один из первых в России, и в составе этого полка на фронт поехал его сын Лев.
С ранних лет Даль не выносил несправедливости и дурного устройства дел, поэтому постоянно ссорился с начальством. В Нижнем он конфликтовал с губернатором, которому прямым текстом однажды написал: "Чиновники Ваши и полиция делают, что хотят, любимцы и опричники не судимы. Произвол и беззаконие господствуют нагло, гласно". Отношения с губернатором обострялись, и наконец после очередной ссоры с ним Даль подал в отставку. Служить в условиях тотальной неправды и несвободы ему надоело. Он хотел заниматься своим делом — словарем. В Нижнем он закончил обработку материалов до буквы П включительно.
ЛЕКСИКОГРАФ И ПИСАТЕЛЬ
В 1859 году семья Даля переехала в Москву. Здесь его уже ничто не отвлекало от словарной работы. Наконец он выступил с докладом о ней на заседании Общества любителей российской словесности; Общество признало работу важной и решило изыскать средства для публикации словаря. К этому времени Даль разбирался в словечках, диалектах, акцентах как русский профессор Хиггинс, куда позднее придуманный Шоу; по говору он безошибочно определял происхождение человека — и однажды неожиданно вывел на чистую воду двух бродяг с фальшивыми паспортами, которые пытались выдать себя за вологжан-монахов. Даль собирал материалы для украинского словаря. Знал немецкий, французский, английский; в Дерпте выучил латынь; говорил на украинском, польском, белорусском; в Оренбурге научился объясняться с татарами, казахами и башкирами на их языках. Зная несколько славянских языков, смог читать и на других — болгарском и сербском.
Публикация словаря началась в 1861 году и продолжалась семь лет; в 1862-м вышел в свет второй фундаментальный труд — "Пословицы русского народа", появилось его Полное собрание сочинений.
"Речь простолюдина с ее своеобразными оборотами всегда почти отличалась краткостью, сжатостью, ясностью, определительностью, и в ней было гораздо больше жизни, чем в языке книжном и в языке, которым говорят образованные люди".
Работу Даля страна оценила по заслугам: он стал почетным членом Петербургской Академии наук, Общества любителей российской словесности, Императорской Академии наук... Вообще, к концу жизни награды посыпались на Даля как из рога изобилия; сам он оставался человеком скромным и перечислять свои ордена и регалии не любил. Составляя их перечень по просьбе академика Грота, Даль писал: "Сам испугался учености своей, переписав все почеты эти... Да для чего вам все это, право, не понимаю... Судите дело, а личность откиньте, что вам до нее?" Ученые-языковеды, однако, считали труд Даля далеко не безупречным. Сергей Булич, автор статьи о Дале в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, отзывается о "Толковом словаре" без всякого пиетета: "Его словарь, памятник огромной личной энергии, трудолюбия и настойчивости, ценен лишь как богатое собрание сырого материала, лексического и этнографического... не всегда достоверного". Булич ставит Далю в вину отсутствие фундаментального филологического образования, неспособность систематизировать и объяснить собранный материал научно. "В природе Даля, несмотря на естественно-историческое образование, полученное в Дерптском университете, было что-то мешавшее ему сделаться спокойным и точным ученым", — пишет Булич, излагая довольно популярный в научном сообществе начала ХХ века взгляд на роль Даля в русской лингвистике.
Кажется, "спокойным и точным ученым" Далю мешало сделаться его постоянное стремление действовать, приносить непосредственную пользу здесь и сейчас. Не было описания края — составил; увидел больного крестьянина — прооперировал; коллекцию собрал и подарил академии; нашел любопытный сюжет — передарил тому, кто им лучше распорядится; увидел интересное — описал и напечатал. Сюжет Пушкину, песни Киреевскому, сказки Афанасьеву, собрание лубочных картин — Императорской публичной библиотеке... Коллекции, собрания, редкие рукописи раздавал щедро и бескорыстно: берите, пользуйтесь!
Литературное творчество Даля Булич тоже ценит невысоко: "Многочисленные повести и рассказы его страдают отсутствием настоящего художественного творчества, глубокого чувства и широкого взгляда на народ и жизнь. Дальше бытовых картинок, схваченных на лету анекдотов, рассказанных своеобразным языком, бойко, живо, с известным юмором, иногда впадающим в манерность и прибауточность, Даль не пошел, и главная заслуга его в этой области заключается в широком пользовании этнографическим материалом". А вот иного мнения придерживался Гоголь: "По мне он значительней всех повествователей-изобретателей". Белинский называл его "живой статистикой русского народонаселения". В литературе Даль занимает свою нишу — "физиологического очерка", считается основателем и типичным представителем "натуральной школы". Когда Россия Даля ушла в историю, эти очерки, повести, сказочки, перечислять которые здесь будет слишком долго, стали живым и непосредственным свидетельством канувшей в Лету пестрой и многообразной жизни.
Недаром и в заглавие словаря своего Даль вставил ключевое слово "живой" — "живого великорусского языка". И словарь с его огромным количеством контекстуальных примеров дает полную и подробную картину богатого и щедрого языка; в этом смысле он — произведение более художественное, нежели научное. Большое, говорят, видится на расстоянии. С расстояния в полтора века, отделяющих нас от первой публикации Даля, уже хорошо видно, какая это громада.
И не только словарь, но и автор его человек поразительный, возрожденческого масштаба: вышивать, оперировать глаза, сколачивать табуретки, устраивать разумную систему здравоохранения, писать учебники по ботанике и изучать татарский язык — все он умел, все ему давалось. И все его многолетние труды были не для собственной славы, карьеры, богатства. А для чего — сегодня хорошо видно.
Как заспорим, есть в русском языке какая-нибудь "каралька" или нет, — так пожалуйте к Далю.
ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ ЖИВОГО ВЕЛИКОРУССКОГО ЯЗЫКА
В.И. Даль составлял "Толковый словарь" 53 года. До сих пор он остается одним из крупнейших и авторитетнейших словарей русского языка. Содержит около 200 тысяч слов и 30 тысяч пословиц, поговорок, загадок и присловий. Последние четыре новых слова, услышанных от прислуги, Даль внес в свой словарь за неделю до смерти.
"...Это не есть трудъ ученый и строго выдержанный; это только сборъ запасовъ изъ живаго языка, не изъ книгъ и безъ ученыхъ ссылокъ; это трудъ не зодчаго, даже не каменщика, а подносчика его; но трудъ цtлой жизни..." — из речи Даля "О русскомъ словарt", зачитанной в Обществе любителей российской словесности 25 февраля 1860 года.