Когда мы с отцом впервые приехали в Германию на ПМЖ, она ему совсем не понравилась. И люди другие, и языка толком не знал – понимал только диалект, на котором говорили дед с бабкой. Правда, сам на нём говорить не мог. Да и далёк был тот диалект от литературного немецкого.
Всё ему не нравилось. Тосковал по России, смотрел русские телеканалы, стал верным сторонником Путина. В конце концов, после 2,5 лет в Германии сказал: «Всё, возвращаюсь». Купил себе билет и, несмотря на все мои протесты, улетел на Родину.
Сам не знаю, как я протянул следующий год без него. С трудом нашёл себе жильё по-дешевле, стал брать дополнительные смены на шинном заводе, где работал. Вроде бы справился и даже не запил с горя. Наш бригадир, сам турок по национальности, мне говорил: у тебя голова светлая, молодая, тебе бы учиться, профессию получить. Да вот только, с каких денег? Совсем я один в этой Германии, некому мне помочь.
И вот в один прекрасный день получаю я от отца телеграмму: «Сынок, пришли денег на билет». Хотелось мне, после пережитых трудностей, телеграфировать отцу, чтоб сидел дальше в своей России, но совесть не позволила. Отец всё-таки.
Отправил ему денег, он прилетел и, ничего не говоря мне, распаковал вещи и стал спрашивать, остались ли ещё места на шинном заводе, где я работал.
- Пап, а как же Россия, Владимир Владимирович?
Отцовское лицо наполнилось краской и необыкновенной злобой, какой я раньше за ним никогда не замечал. Далее последовала долгая матерная тирада, полная эротических и прочих анатомических подробностей интимной жизни как Путина, так и самих россиян.
Оказалось, что у отца в россии за этот год много чего приключилось. Сначала, с немецкими деньгами, он жил там как король. Ситуация поменялась, когда все подряд стали тянуть с него деньги. Один раз на улице его избила местная шпана, прослышав, что человек вернулся из-за границы с деньгами.
- Мне в ментовке – продолжал отец. – так и сказал участковый: чего приехал, чего тебе там, дурак, не жилось? Это ещё ласково, мягко. Иные чуть ли не предателем Родины называли.
- Это менты что ли?
- Нет, не менты. Соседи наши, мать их. Что, мол, не добился там ничего, прибежал, как собака побитая. Вот тебе, мол, урок. Ну ничего…
Процедив последние два слова со злобной жаждой возмездия, скрипящей на зубах, отец внезапно закрыл лицо ладонями и, отвернувшись… заплакал. Последний раз он плакал на похоронах матери.
- Пап, ну ты чего… хочешь, у меня это… водка есть. В холодильнике.
Отец как-то сразу успокоился и, быстро утерев слезу, шмыгнув носом, предложил мне на русском матерном засунуть ту бутылку в женский половой орган.
- Распоясался без отца, я смотрю. – продолжил он уже по-хозяйски строго. – Водочку пить стал. Небось ещё, в компании этих черномазых с завода, да?
- Да чего ты их так называешь? Они такие же люди, как мы.
- Чтоб я этого всего в нашем доме не видел. Пойди, выкинь говно это.
Я на автомате подчинился, хотя и был удивлён такой переменой в настроении отца. Доставая бутылку из холодильника, я продолжал слушать сухой монолог отца, оглядывающегося по стенам.
- Ну и халупу ты снял, ну и бомжатник…
- Да нормальная хата. Зато по средствам.
- Так, ты давай не умничай. Мы с тобой тут ремонт сделаем. А то хозяйской руки тут не чувствуется.
Так мы и стали снова жить с отцом в Германии под одной крышей. Полгода он работал на нашем заводе, подучивал язык, ремонтировал квартиру. А потом ушёл с завода, сколотил бригаду строителей и стал ремонтировать квартиры уже на профессиональной основе.
Вместо телевизора освоил интернет, стал читать и слушать всякие «Эхо Москвы» и «Каспаров.ру» (в России он запрещён, а с территории Германии доступен) и прочих навальных.
Случилось однажды, что он пропал на несколько дней. Я обзванивал больницы и морги всех ближних пригородов Берлина, пока мне, наконец, не позвонили из полиции.
Пришлось заплатить за отца залог, чтобы его из той полиции выпустили. Оказывается, впервые со времени своего возвращения он вдруг решил напиться и не нашёл ничего лучше, как пойти в какой-то русскоязычный бар-ресторан. Где, конечно же, устроил драку с какими-то местными патриотами-путинистами – такими же ностальгирующими и больными эмигрантским синдромом, как и он когда-то.
С тех пор он зарёкся больше никогда не пить и старался вообще не говорить по-русски, благо его теперешний немецкий это позволял. А меня заставил уволиться с завода и пойти учиться, получать профессию. А заодно и подыскивать себе невесту. С одним только условием. «Сынок, хоть черномазую, хоть какую – главное, чтоб её батёк поклонником Путина не был!».
Такой был мой отец. Уезжал в Россию, чтобы снова осознать себя немцем.