Гитлеровцы уже в который раз пытались очистить свои тылы от партизан. Вот и зимой 1942/43 года фашистское командование предприняло крупную карательную операцию против Гомельского соединения. Прорвав кольцо блокады, соединение ушло в Октябрьский район соседней Полесской области — эту своеобразную «столицу» обширного партизанского края. Сколько встреч состоялось тут! Одна из них с секретарем ЦК ЛКСМБ Михаилом Васильевичем Зимяниным, прибывшим во вражеский тыл с мандатом уполномоченного ЦК КП (б) Б. С Кожаром, Барыкиным, Рудаком он встретился, как со старыми друзьями. (Они не виделись с конца августа 1941 года, после того как расстались в лесу под Гомелем.) Михаил Васильевич подробно расспрашивал их о партийном и комсомольском подполье, о боевых делах гомельских партизан, о структуре соединения.
С Большой земли самолетом доставили пакет на имя секретаря подпольного обкома партии Кожара. Начальник Центрального штаба партизанского движения, первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко требовал еще шире развернуть партизанскую борьбу в Гомельской области, создать новые отряды и соединения, резко активизировать их боевую деятельность, усилить удары по железным дорогам.
В этом письме сообщалось о том, что Кожар назначен уполномоченным ЦК Компартии Белоруссии по партизанскому движению в Гомельской области, а Барыкин — его помощником. Одновременно Илья Павлович становился командиром соединения. Барыкин же, по совету Михаила Васильевича Зимянина, с должности комиссара перемещен на пост начальника штаба Гомельского партизанского соединения. С авторитетным мнением уполномоченного ЦК Компартии Белоруссии согласились единодушно.
Забот у Барыкина прибавилось. Он понимал, что штаб — это мозг соединения, его коллективный разум. Штаб — рабочий орган военного руководства. Исходя из этого и надо строить его работу. Он должен действовать четко, слаженно, как хорошо отрегулированный часовой механизм. Но, чтобы штаб успешно справлялся с задачами, возложенными на него, он должен знать очень многое. И о состоянии партизанских сил, и о том, что делается в стане врага. Поэтому прежде всего необходимо усилить разведку.
Разведчики стали систематически доставлять в штаб исчерпывающие сведения о противнике, и сведения эти вызывали тревогу, настораживали: гитлеровцы снова усиленно гнали к линии фронта эшелон за эшелоном с воинскими частями, боевой техникой, боеприпасами. О резко возросших перевозках врага штаб немедленно радировал в Москву. Оттуда последовал приказ: умножить число диверсий на коммуникациях противника, не пропускать фашистские эшелоны к фронту.
Начальник штаба запросил у командиров отрядов сведения о диверсионной деятельности на железных дорогах. Выяснилось, что с того самого дня, когда соединение вернулось из Полесья, под откос был сброшен только один эшелон. Это сделали подрывники речицкого отряда.
— М-да, не густо, — выслушав доклад начальника штаба, сказал Кожар. — Как ты думаешь, в чем причина?
— Мне кажется, главная причина в силе инерции. Каждый отряд все еще действует по старинке, в одиночку, сам по себе. А штаб недостаточно контролирует их. Думаю, Илья Павлович, с этим ненормальным явлением пора кончать! — и, развивая свою многократно обдуманную мысль, начальник штаба предложил от одиночных, случайных ударов перейти к планомерным операциям на коммуникациях врага.
Кожар одобрил идею Барыкина. Он дал ему карандаш, пододвинул листки бумаги: — Пиши приказ!
Крупным, размашистым почерком Емельян Игнатьевич пишет приказ № 6 от 14 марта 1943 года. В него он вложил весь ранее накопленный опыт, знание противника, специфики диверсий на железной дороге. Этот приказ стал краеугольным в деятельности соединения, заложил основы будущих успехов в битве на коммуникациях. Он и сейчас доносит до нас горячее дыхание того далекого, грозного времени, помогает понять, о чем размышляли руководители партизан.
«Двадцать дней четыре отряда дислоцируются вблизи железной дороги,— гласит приказ. — Отряды имеют все необходимое, чтобы подрывать эшелоны противника и тем самым если не прервать, то затормозить переброску на фронт техники и живой силы противника. Однако эшелоны немцев десятками беспрепятственно следуют к фронту днем и ночью. Несмотря на походы к дороге многих диверсионных групп партизанских отрядов, ни один из вражеских эшелонов не потерпел за этот период времени крушения. Такое совершенно недопустимое положение с выполнением главной задачи партизанских отрядов свидетельствует о неудовлетворительном руководстве диверсионной работой командирами и комиссарами отрядов».
Штаб требует представить подробные сведения о дислокации вражеских частей и о системе охраны гитлеровцами железных дорог, выяснить слабые, наиболее уязвимые места. Каждому отряду дано конкретное задание, сколько вражеских эшелонов пустить под откос.
Не забыта и партийно-политическая работа. Последний параграф приказа гласит: «Командирам и комиссарам отрядов просмотреть вновь состав диверсионных групп, обеспечить их партийно-комсомольским влиянием, выделяя в диверсионные группы наиболее смелых, инициативных, предприимчивых товарищей».
Приказ, подписанный командиром соединения Кожаром и начальником штаба Барыкиным, обрел силу партизанского закона.
По радио связались с центром и попросили прислать взрывчатку. Вскоре в ночном небе загудели моторы и на лесную площадку спустились парашюты с грузом. Одновременно партизанские умельцы продолжали выплавлять тол из неразорвавшихся снарядов и бомб. В отрядах наладили подготовку минеров. Емельян Игнатьевич настойчиво добивался, чтобы приказ о диверсионной работе на железных дорогах неукоснительно выполнялся. «Всеми силами стараемся сейчас привить вкус к диверсионной работе всем отрядам, но это не просто так дается, — записывал Емельян Игнатьевич в дневнике. — Нужны система и усилия. Однажды, — утверждал он, — будут гомельцы больше всех валить поездов».
Меры, принятые штабом, принесли хорошие результаты. Барыкин отметил в заветной тетради: «В апреле хорошо, активно работали отряды на железной дороге, сброшено тридцать поездов. От Центрального штаба мы уже получили благодарность и одобрение за диверсионную работу».
Гитлеровцы пытались обезопасить коммуникации, принимали контрмеры. Одна из них — спереди к паровозу прицепляли платформы с балластом. Поэтому прежнего эффекта взрывы мин не давали. Полыхнет пламя под платформой с балластом, поезд останавливается. Из вагонов выходит ремонтная бригада, разбирает завал, укладывает запасные шпалы, рельсы, и эшелон снова трогается в путь.
— Что делать будем? — Емельян Игнатьевич, как всегда в особо затруднительных случаях, обратился к опыту подрывников. Народная мудрость — великое дело!
Выход удалось найти. Подрывники стали применять приспособление, получившее название «удочка». На мину ставили взрыватель от гранаты, к кольцу привязывали шнур, закладывали мину под рельсы, а сами прятались в кустах, держа в руках конец шнура. Пропускали платформы с балластом, а когда над миной проходил паровоз, дергали за шнур.
Одним из первых это приспособление использовал Федор Котченко. На перегоне Гомель — Жлобин на его «удочку» «клюнул» воинский эшелон. А через несколько дней тот же Котченко между Буда-Кошелево и Потаповкой взорвал фашистский бронепоезд. Вслед за Котченко и другие подрывники с успехом применяли «удочку».
Понравилась статья? Поставь лайк, поделись в соцсетях и подпишись на канал!