Огромный десятый день: от ледяной ночи на Ледяном озере до ледяных струй Джело на вечерней переправе. Между ними – перевал Эренбурга со снежниками, будто пропитанными угольной пылью, маковое плато, где цветы пробиваются сквозь скальник и лошади в долине Джело на фоне одноименного ледника...
Закат мы упустили. Горы, хоть невысокие, но тесно так обступили, обняли озеро, что – словно бы в стакан – солнце не упало, не смогло, не задержалось…
Ушло за кромки, за края, а темнота еще… как будто бы задумалась и где-то чуть отстала. То и спутало: светло же ведь еще, и мы занимались… палатками: их негде было ставить.
ХИРОМАНТИЯ ЗАКАТА
Каменистая «ладошка» перед озером, как линиями жизни-смерти-здоровья и что там еще (спросить у хиромантов), покрыта сетью ручьев – невидимых и бурных, едва заметных и почти не переходимых. Их тихий щебет, как будто птичий в каком-нибудь лесу, как будто сообщал: здесь негде-негде-негде, здесь мы-мы-мы, а ну-ка не мешай-шай-шай… те.
Вот те на! Ручьи были повсюду. Некуда ступить. Притом, что «ладошка» – сверху, с верхотуры казавшаяся крошкой-пятачком, была просторна. От края и до края – идти-идти-идти. Верней – скакать по-перед-над-через-ручьи-ручьями да речками почти. Поэтому – в итоге – одной палаткой прижались к самому озеру. Борт в борт. Надеясь, что здесь приливов не бывает. Ребята «корчевали» камни: на крупных все же негладко спать. А я…
Я еще долго искал площадку номер два. Нашел. Гораздо выше. Причем ее как будто кто-то давным-давно уже подготовил, обработал и обжил. Она лежала в самых ручьях, парочка из них «растворялась», уходила в камни, не добегая до «спального места» двух-трех шагов. Тем не менее, я их подозревал: не хлынут ли, «набухнув» вдруг под самые «подушки»? Да вроде нет. Вдобавок площадка чуток приподнята над остальною – рядом – массой. И – сторожами – несколько камней побольше по углам. Уговорила. Здесь.
И вот – пристраиваясь, примеряясь, «договариваясь» с камнями, подвешивая и подстегивая палатки, – закат прошляпили. Обидно. Но… мы просто еще не ведали про утро (вы-то его уже видели – то самое, где зебры снежников скатывались в синь озера и «закавычивали» объятия прибрежных гор)…
КАК УМЕРЛИ РУЧЬИ
Утро: холод! Да если б только утро! Первую и единственную ночь за весь поход – замерз!
С перевала тянуло ветром. Он стелился по-над самыми ручьями. Ныряя в них, все больше леденел и остро, тонко, больно, словно нож, вскрывал палатки, подрезая их под юбками, казалось бы, надежно и тепло прижатыми камнями по всему периметру. Но нет, вот – ненадежно, не здесь, не в этот раз. Совсем почти как в ночь под ледником Абыл-Оюк. Но куда как злее. Ледяной, просто могильный, подземельный, стуженый, занудно непрерывный ветер, ток воздуха, «стелил» нам свои простыни. Нас словно кутало в этот холод, в этот лед.
Во флисках, в шапках, в шерстяных носках, теплом и сухом белье («нарядились», потому что холод ночи был понятен, ожидаем, но черт не настолько же!), Андрей – в двух спальниках, я в одном, но зимнем – мы мерзли! Словно в вечной мерзлоте. В Якутске за полсуток почти непрерывных съемок на морозе так не заколел. Да нигде. Ледяная ночь.
К утру замерзли все ручьи. ВСЕ! Вообще! До хруста тонкой корочки. Ручьи ЛЕЖАЛИ. Льдом. На камнях. И в озеро – все! – больше не текли. Их как будто смерть нашла. И «опечатала», слегка дыхнув… Вот так – и вынимают душу. А кроме что? Да только корка. Корка льда…
Солнце тииихо, как будто бы несмелыми скачками, с передышками, взошло на перевал (не пройденный, другой)… потом – чуть выше… возвращая жизнь. И… намечая путь. Нам – на него держать. Оно взошло над Эренбургом (кто-то в своих пост-заметках смешно «прописывал» этот перевал и вовсе Эдинбургом).
Пошли. Мы не решились медлить: озеро правым берегом непроходимо вовсе, а левым – снежники «стекают» в самую воду. Если, подтаяв, не удержат – «нахлебаемся» и без того отсыревшими ботинками еще до всех преград-препятствий дня.
Но снежники держали. Все шлось, все строилось, вовсю – опять! – светило солнце. «Хороший, видно, человек был этот Эренбург», – уже сказалось кем-то, но запомнилось потом…
Меж тем мы вышли к стенке.
КАК РОДИЛАСЬ АЛЬПИНИСТКА
«Подход» к перевалу был коротким. Короче – только под Абыл-Оюком, да и то – там все-таки ледник, а он считается: все, что до взлета – присказка. Здесь она была быстрее всех: вот карта, вот поворот – за второю от озера горкой и ручьем – наверх. Без всякой хиромантии, надежно.
Но… забирая ближе, ближе к предполагаемой точке взлета, мы забрались чуть выше, чем надо бы. И, чтоб дальше подниматься, пришлось… спуститься. По скале. Отвесной. Благо – невысокой. Метров пять… или семь. Скорее семь, три моих роста там – как минимум.
Нет, разумеется, можно было просто-напросто вернуться. Чуть-чуть. Спуститься, обойти, зайти… Час. Скорее полтора. Во-первых. Во-вторых, мы же ведь несем веревки. А зачем? Один раз пригодились, отлично. Почему не снова? Стенка не пугает. Прокинули одну, другая – для страховки, и вперед. Вернее, вниз.
Первым – в разведку – легкий Иоанн. Потом он нас еще устанет ждать. Дальше я, чтобы внизу всех и всё принимать, опять-таки страхуя. Лена, больше других (да, собственно, одна) сперва ворча и ратуя за «давайте отойдем и обойдем», спустилась чуть ли не ловчее всех. Заправски.
Внимание! Спускаем Димку… А к чему ей веревка? Котеночком цок-цок, цепляясь за выступы, цветочки, но все-таки привязанная и «висящая» на папе, как на столбе, – «скользнула» прямо мне в руки. «Еще! Еще хочу!» – понравилось… И Димка… полезла вверх! Чтобы опять спуститься! Как будто – в луна-парке. Аттракцион. Дима, Дима, Дима! Насилу остановили. На, держи, – прокинули ей специально веревку ниже, в камни – уже официально – перевального взлета: спускайся. Нам все равно туда. Придерживаясь чуть, Димка важно и торжественно сошла. Под вспышками «софитов» – Лена фотофиксировала каждый шаг: рождалась альпинисточка.
Спустилась? Так вперед, давайте на подъем! – решили. Лена, взяв утомленного ожиданием Иоанна и Димитрию, пошли на Эренбурга – авангардом: ну не все же им в хвосте.
Это – на самом деле – была хитрость. Андрей или Кристина – кто-то из них – должны были спускаться… без веревки. Это было ясно. И – возможно. Но Лена, само собой, переживала. Андрей уверил, что последним будет он. Хотя разумнее – Кристине бы: легче, моложе, цепче. Ну а мама… есть мама.
Когда ушла, они, отправив вниз один за другим все наши рюкзаки, спустились оба. И оба – без веревки: скала была углом, вдобавок – впадинки и выступы – нормально. Сухо, ясно, внизу – матрасом – вещи. Ну и я…
А Лена – издали – как будто б и не оборачиваясь, поверив, на самом деле… всё запечатлела! Наверное, чтоб лучше рассмотреть. И после раздать всем тумаки. Но – обошлось. И в этот раз, и после.
СЕРДЕЧНОЕ
Отсюда – с перевала Эренбурга – кто помнит, я писал, началась фотолетопись сердец. До этого мы экономили и батарейки, и флешки. Но шел 10-й день похода, стало ясно: хватит. А сердец… ну как нарочно, как будто в дар, как будто, чтоб уверились на тысячу процентов: вы молодцы! вы правильно пошли! и счастливо дойдете этим ходом! Давайте! – И сердец насыпали здесь столько, будто сеял кто: и мелких, и огромных. Но большинство – из ломкого, как хрусталь, но не удавшегося цветом серо-черно-зеленоватого скальника. Он формировался миллионы-миллионы лет, а мы… хрустели им, как в самом деле битым стеклом.
Подъем пологий был. Выстелен некрупными камнями вперемешку с намеком на сыпуху. По сути, это все – русло ручья. Им и поднимались, иногда «умывая» ботинки его водой. Иногда взлет подкидывал под ноги снежники. Здесь они были в тон камням – черные, как будто углем пропитанные. В завершенье, наверху, – и здесь все же белые – висели над ручьем карнизом. Этот край мы и видели вчера, планируя сюда рывок-наскок сыпухой с соседнего Томича.
Каменоломня – не заметили как – вынесла нас на самое седло. Но еще тянулись долго, подтягиваясь к самому-самому, где в самом деле перевал, то есть – скат на ту сторону. Здесь, на солнцепеке, на широких камнях, среди которых – конечно же! – опять сердца, и встали. Нет, легли. Да потому что – можно: мы взяли. «Хороший человек был этот Эренбург», – теперь, опять сказавшись, запомнилось…
Любовались высотой: все-таки не низко. Соседом Томичом. Он желтел совершенно по-домашнему. Окрестными горами. И – полем. Спуск с Эренбурга – это что тебе дорога, поле, скат, плато. Сразу вспомнился Орой, но только здесь – от всей той зеленки – лишь маки. Сквозь камни, этот вот хрустальный скальник – маки! Желтые! Ну невозможно же! И – тем прекрасней красота. Усиленная самою невозможностью того, что все же – есть: вот же, цветет. А «бордюром» – снег.
Здесь-то, сходящим снежником, ребятня особенно резвилась. Вот только хобы… отказывались ехать: рыхло, снег за полдень уже протаял верхом и не катил. Но побарахтались на славу.
«КРОКОДИЛ»
Он напал внезапно, сразу после обеда – на сытых. Лена едва встала, едва пошла, чуть-чуть запнулась за какой-то камень: стойте! Всё. Один ее ботинок «зевал» оторванной подошвой. Причем отошла вдруг вся и сразу, чуть не до каблука. Оглянулись – ни одной сапожной будочки кругом. Ну как назло.
Можно, конечно, подняться вон до того бугра, что по пути на пик Джело (если «пробежать» по заснеженному ребру, то казалось, что и до пика рукой подать – манил) и глянуть вниз, на одноименную долину – говорят, там уже водится жизнь… Но лучше уж просто быстрей спуститься. Ага! Шамкая «крокодилом»? Ну-ну… Недолго думая, «перебинтовали» пасть скотчем. Хватило только маковое поле перейти.
Поле кончалось уже нормальным таким спуском – с сыпухой, разумеется, как же без нее. Мы с Иоанном – почти сходу – покатились вниз. Все оказалось просто и легко. Андрей тем временем, внезапно вспомнив, что его прадед тачал сапоги (конечно, вру), решил прошить «крокодила» всерьез – проволокой. Прошил. Лена на том и спустилась.
Иоанн как раз нашел самое маленькое сердечко всего похода, я едва-едва успел его запечатлеть, как оно – прямо у него на ладошке – и рассыпалось. Подошли наши. Отсюда уже виднелась долина Джело. «Крокодил», больно исколотый, вел себя тихо…
Первое, что увидели в долине, – жизнь. Действительно. Слева, почти на фоне ледника Джело, на холмах паслись кони. Они были очень далеко от нас, но даже на таком расстоянии из всех выделялись черные – чуть более статные, чуть более поджарые, они явно «царили» в этом маленьком табуне. Сколько ни старались, пастухов не увидели – ни так, ни в объектив фотоаппаратов. Лошади паслись дико, в одиночестве. Но все равно – после двух суток полной пустоты и автономки – это была жизнь, ее приметы.
Однако до первых людей прошло еще две ночи…
ДЖЕЛО
Река занимала всю долину. Все так или иначе принадлежало ей, «строилось» вокруг нее, с нею считалось. И нам пришлось: нужно было перебраться на ту сторону – тому и посвятили остаток дня.
Долину венчал ледник Джело. Над ним платиновой короной с прожилками белого золота – снежниками – высился пик. Отсюда он был суров, хоть и приземист, коренаст. Вся теплая приветливая охристость осталась там, с той стороны, – см. вид из долины Карагема.
С ледника множеством петляющих потоков стекали воды, чтобы обогнув пригорки, горки, холмы, прорвавшись сквозь расселины, разбившись водопадами, в итоге слиться в одно русло, родив одну мощную, в верховьях мутную и – довольно скоро от истоков – злую, широкую, стремительную Джело. Она неслась так уверенно, как будто сама пробила, пробурила, прорыла себе это русло и – если надо – пророет другое, в другую сторону – куда захочет. Река была уверенная, здесь она решала все. Таких мы еще не встречали.
Обогнув озеро, раскинувшееся сразу после спуска, почти на пути, чуть-чуть увязнув в болотинке, запечатлевшись – всей группой – на фоне сурового ледника Джело, над которым слоями висели облака, мы вышли к… падению.
Внезапно – к падению водопада. Падало озеро. Стремительно, отвесно, безнадежно. Громко. И очень красиво. Но главное – внезапно: водопад как будто бы шел тою же дорогой, что и мы, тоже к реке, но до поры оставался прикрыт пригорком. И вдруг – он слева! Бабах-шааах-ша-а-а-а! – несется вниз. Нет, падает. Обрушивается. А потом уже – несется. Но недолго: Джело подхватывает его буквально на лету, мешая в свою муть всю им «доставленную» ослепительную прозрачность… Жаль.
Спустившись параллельно, мы перескочили речку, в которую он превращался, и, с немыслимым усилием все же отказавшись от соблазна разбить палатки тут же, на цветах, с видом на роскошный водопад, с Джело за спиной, пошли – вдоль нее – дальше. Выше. Нам – на тот берег. Но пока – никак. Поднимаемся к истокам, ждем пока река станет младенчески покладистой…
...Ну ждите…
ПЕРЕПРАВА
Но нас не сбить: верность пути подтверждают сердца, они по-прежнему рассыпаны под ноги. Здесь – уже не серые. Окрасилась долина, окрасились они. Долина – преимущественно – в зеленый. Сердца – в песчано-серо-красноватый. В полоску, так, немного пятнами. Но куда красивее, чем на перевале Эренбурга… А впрочем, раз на раз.
Джело меж тем и не думала сдаваться. Дошли до места, где она хотя бы дробилась на два рукава. Но и здесь мелела не особо. И стремительности не утишала. Джело была Джело. Взобрались на пригорок: где? когда? куда? Да вверх все.
Внизу Димка, собрав букет из всяких-всех цветов для мамы, почти спала на рюкзачке. Поколебавшись: здесь переходить? Дерзнуть? Или все же – выше? Решили – выше: нам все равно туда. Не этим берегом, так – тем, какая разница. Мелей, Джело, давай! Мы все равно перетерпим.
И перетерпели. К исходу солнца – оно падало как раз у нас перед глазами – дошли до широкого разлива. Джело здесь не было. Здесь была как будто станция, где одна ветка «расшивается» на россыпь путей, прогонов, тупиков… Но «переход» возвести забыли, и – только вброд. Все равно.
Оставив рюкзаки, пошли сперва вдвоем с Андреем: Джело и в рукава разбившись, могла снести. Все же «нащупали» наш зигзаг удачи и сами же, держа друг друга, перешли – проверить. Да, он. Пойдет. Пройдем. Рукав за рукавом. В ледяной воде. Нет, в лееедяяянной (зубы стучат и сводит мышцы) – вот до такого льда ледяной воде – челночили: пришлось. Мелких перетащили на себе, рюкзаки, перевели девчонок.
Отличная река! Да, хороша. Джело! Сюда бы еще баньку! Не говори. Сначала баньку, а потом – Джело. Ага. Кто баньку не построил?! Какое упущенье! Да.
Переоделись. Штаны с кроссовками – на рюкзаки: еще авось быть может хоть чуть-чуть подсохнут в уходящем солнце… Снимать на переправу не рискнули: в штанах хоть все же чуть-чуть теплее, вода как-то не сразу «втекает» в кожу. А босиком – совсем не вариант.
Здесь – на взъеме берега – тоже сердца. Одно – с собой: до ужаса красиво. И – память о Джело.
Ушли недалеко. Закат, опять оставшись за горами, дал ночи знак: спускайся. Мы, уловив, решили остановиться. На цветах. За день набрав и сдав обратно высоту, понимали: завтра – сходу – снова вверх. И круто. Там, над долиной, над-за холмом, укутанным зеленкой, – Купол. Перевал. Последний. Но он пока – невидим…
У нас будет еще много интересного. Подписывайтесь на канал Русский следопыт, ставьте лайки