Энциклопедист, просветитель, музыкант масштаба эпохи Возрождения, титан — если к кому и можно приложить такие эпитеты, то, конечно, это прежде всего к нему, к Рождественскому. Его знания были уникальны и всеобъемлющи, чутье — феноменально, вклад в популяризацию самой разной музыки — огромен. И дело не только в количественных параметрах, хотя они поражают воображение — 700 записанных дисков, 150 мировых премьер, 300 — российских. За какую бы музыку ни брался маэстро, в каждом опусе ему удавалось сказать свое слово, предложить оригинальное видение. Его манера дирижирования — точная, идеально понятная, была напрочь лишена позы: Рождественский искренне любил музыку, которую исполнял.
Но представление о Рождественском лишь как об адепте искусства XX века поверхностно. Сам он так отвечал на подобные «обвинения»: «Что касается музыки XX века, то такое мнение обо мне сложилось вследствие того, что на определенном этапе своего творческого пути я много играл музыку так называемой большой московской тройки — Денисова, Шнитке и Губайдулиной. Это действительно так, и это не случайно — эти композиторы переживали трудные времена, и мне всегда хотелось им помочь. Все трое вошли в когорту выдающихся композиторов XX века — вошли по заслугам, и я рад осознавать, что моя лепта в этом не последняя. Я действительно много играл вообще музыки XX века — достаточно вспомнить все симфонии Прокофьева или все симфонии Шостаковича. Но сказать, что я когда-либо замыкался только на XX веке, будет неправильно — достаточно вспомнить, что мной исполнены все симфонии Гайдна, а их 107, все симфонии Моцарта и так далее».
Его концертные программы были поистине интригующими, полны неожиданностей и раритетов. В один из относительно недавних сезонов такой цикл дирижер назвал «Ералаш», видимо, имея в виду эклектичность репертуара. За такой винегрет иному мастеру не раз бы попеняли, обвинив в отсутствии вкуса и чувства стилевой гармонии. Но только не Рождественскому: все его «ералаши» всегда были выстроены с таким изяществом, продуманностью, если хотите, тактом к исполняемой музыке и ее творцам, что самому строгому критику вряд ли придет в голову говорить о беспорядочности и надуманности. Его лекторий, — а он почти всегда комментировал исполняемые произведения — образно, сочно, афористично, — завораживал не меньше той музыки, что он исполнял.
Сын симфонического дирижера и оперной певицы, он гармонично сочетал в жизни две разные ипостаси классической музыки — концертную и театральную. В каждой достиг небывалых вершин. Его оперные приоритеты всегда изумляли своей нетривиальностью. В Большом театре, откуда он уходил и куда возвращался не раз, Рождественский поставил «Человеческий голос» Пуленка и «Сон в летнюю ночь» Бриттена, «Семёна Котко» и первую редакцию «Игрока» Прокофьева — репертуар, который мало кто понимал и любил из певцов и завсегдатаев. В Камерном, где он был сооснователем, в оба своих периода (на заре театра и, как оказалось, при его закате) Геннадий Николаевич также реализовал немало необычного — возрождал потерянное и гонимое, ставил редкие редакции, давал возможность состояться совершенно новому. Последней его революционной премьерой в театре на Никольской стало возрождение забытой оперы Римского-Корсакова «Сервилия», которую Рождественский с покровцами впервые в истории записал в студии. Не забывал он и про балет: «Спящей красавицей» дебютировал, а «Спартак» и вовсе принес ему Ленинскую премию.
А еще он был выдающимся педагогом, им воспитана большая плеяда замечательных дирижеров разных поколений. Композитором — его перу принадлежит целый ряд сочинений: наибольшую известность снискала оратория «Заповедное слово русскому народу». Писателем — его книги глубоки, философичны и одновременно увлекательны, интересны как специалистам, так и широкой публике. Когда размышляешь о Рождественском, расхожее выражение «талантливый человек — талантлив во всем» не кажется такой уж невыносимой банальностью.
17 июня 2018 г., "Культура"