Автор: Елена Савельева
Пашка с мамой поехали домой на автобусе. Мама села у окна и взяла Пашку к себе на колени. Пашка смотрел на тянущиеся за стеклом улицы и грыз грушу. Автобус раскачивался, проезжая по кочкам, подпрыгивал как расшалившийся зайчонок. Груша в руках Пашки подскакивала в такт автобусу и брызгала прозрачным соком. Щеки стали сладкими и липкими. Пашка облизывался и кусал. Кусал и облизывался, зажмуривая от удовольствия глаза.
Напротив Пашки и мамы сидела тётенька в сером плаще-балахоне и больших смешных очках. На коленях у нее лежала огромная толстая книга с большой цветной картинкой почти во весь разворот. Автобус бежал по осенним улицам как усталый марафонец, солнце влетало в окна, резвилось в тётиных очках, рассыпало искорки во все стороны, резвилось крохотными солнечными зайчиками по потолку, полу, людям. А тётя всё смотрела и смотрела в книгу.
Пашка вытянул голову, загнул ее, как мог, набок и попытался заглянуть в картинку. Пляшущие вверх тормашками человечки в синих и желтых платьях подбрасывали к перевернутому небу синие и желтые колпаки. Солнце зажигало траву на глянцевой странице, отражалось в очках тётеньки, выстреливало по салону скачущим озорным лучиком. Смешные нарисованные фигурки плясали и, казалось, метили попасть шапками в сноп света.
Вдруг автобус тряхнуло так, что книга почти взлетела, испуганно взмахнув крыльями-страницами. Пашке увидел, как желтые и синие конусы колпаков дернулись во все стороны и испугался – не вывалятся ли они на колени тётеньке.
«Вот тётенька удивится», - подумал Пашка, представив, как рассыпавшаяся разноцветная мозаика раскрасит скучный серый плащ.
В этот момент груша неожиданно выплыла из рук Пашки и нырнула в мамину сумку.
- Не зевай, наша остановка! – мама поставила сына на пол и повела к выходу.
Пашка гулко топал по железному автобусному полу и думал про человечков. Ему захотелось обернуться и посмотреть: не высыпались ли колпаки из книги? И человечки как раз сейчас спрыгивают на пол, пока не захлопнулись страницы?.. А мамины руки уже подняли Пашку и вынесли из автобуса на остановку.
***
Вечером Пашка сидел на ковре в большой комнате и раскладывал дневной трофей, собранный в парке. Пять кленовых листиков, пять тополиных и четыре шишки. Пашка строил из них узоры, потом дул на листья, чтобы они летали по комнате, как по улице. Но листья недовольно шуршали и упрямо цеплялись за пушистый ковровый ворс, не желая возвращаться в прежнюю воздушную жизнь.
Пашка вспомнил, что в кармане куртки оставил два жёлудя – больших красивых жёлудя, и скорее побежал в коридор.
Засунул руку, сопя от нетерпения, в теплое нутро кармана, сгрёб в кулак содержимое и вытащил всё, что удалось захватить. В ладони вперемешку с двумя мятыми тополиными листиками и разломавшимся ясеневым «вертолетиком» лежала маленькая желтая тряпочка. Пашка переложил жёлуди и листики в карман домашних шорт и стал разглядывать непонятный лоскуток. Мягкая ткань была сшита конусом, в широкий край которого еле влезали два Пашкиных пальца. Пашка думал и не мог понять: что это такое? Крутил, надевал на палец, растягивал... Потом перевернул конус узким краем вниз и потряс. И вдруг перед глазами словно вспыхнула перевернутая страница книги, на которой висели вверх тормашками колпаки человечком. Пашка замер, пытаясь осознать… Наморщил лоб… Разве могла шляпа человечков попасть к нему в карман?.. Не смог придумать, в задумчивости положил колпак обратно в куртку и пошел в комнату.
Остаток вечера мама удивлялась притихшему сыну, почти беззвучно возившему по ковру старую машинку. Мама гладила Пашку по голове, смешила, читала перед сном книгу, а он молчал или отвечал невпопад…
А ночью Пашке снились колпаки, взлетающие высоко-высоко в небо. Синие, желтые точки взвивались над землей праздничным фейерверком. И это было так красиво, что хотелось набрать полные руки этих разноцветных шапок, подкидывать их, ловить и снова подкидывать.
***
За ночь похолодало. Даже облака словно съежились и торопливо бежали куда-то в теплые края. Мама надела на Пашку теплую куртку, красную шапку с круглой бомбошкой на затылке и повела в садик. Пашка шагал, держась за мамину руку, раскачивал головой, ощущая, как смешно шлепает бомбошка по голове то слева, то справа. Маленькие лужи хрустели под ногами, взрывались тонким голубоватым льдом, а в больших лужах, подмерзших лишь по периметру, хмуро отражались усталые после долгой трудовой ночи фонари. Даже воробьи не чирикали, а сидели на ветках деревьев продрогшими компаниями, прижимаясь к теплым соседским бокам. И только сидящие по краям птицы не могли ни к кому прижаться замерзшим одиноким боком, и, нахохлившись как ершик для мытья бутылок, грустно смотрели вслед тепло одетым людям.
«А как же человечек без шапки?!» – испуганно вздрогнул Пашка.
Ему представилось, как маленький-маленький человечек стоит на громадной-громадной улице. Мимо идут огромные люди, летят воздушными кораблями малиновые и золотые листья, чуть не сбивая с ног малютку. Прохожие не видят крохотную фигурку, забившуюся почти под самый бордюр тротуара. Им кажется, что это - всего лишь скрюченный желтый листик, зацепившийся за асфальт. Пашке стало так страшно, так одиноко, словно это он сам стоял крохотный-крохотный в невероятно большущем мире. На щеках неожиданно появились неприятные мокрые дорожки. Но мама торопилась на работу и не заметила, что сын тихо плачет на ходу.
***
Всё утро в садике Пашке было грустно. Он никак не мог услышать, что говорит воспитательница на танцевальных занятиях, и не попадал в такт мелодии. Учительница музыки и воспитательница ругали Пашку. Он старался, но всё равно пропускал нужный момент, когда нужно было выходить в круг. Воспитательница всплёскивала руками, качала головой и говорила, что он испортит им весь Праздник осени. А потом танцы кончились, и детям разрешили играть.
Пашка построил из кубиков дом такого размера, чтобы всем человечкам там было просторно. С одной стороны у дома было два этажа, а с другой – четыре. Потому что с этой стороны будут большие комнаты, чтобы можно было бегать и прыгать. А на самый верхний этаж человечки будут подниматься, чтобы смотреть в дальнюю даль. Туда, где их мир соприкасается с нашим.
Пашка смотрел на дом-замок и улыбался. А потом пришёл Петька Федосеев и всё сломал. И Пашке стало так грустно, что до самой прогулки он больше не играл, ни с кем не разговаривал, а молча сидел один в углу группы и сжимал в кулаке солнечно-желтый колпак.
Перед обедом всегда была прогулка. И сегодня, как только настало время, воспитательницы, кутаясь в шарфы и пальто, стали собирать свои группы. Ребята возились возле шкафчиков, мальчишки нарочно путали вещи и кидались, пока воспитательницы не видят, ботинками и сапожками. На Пашкином шкафчике был наклеен львёнок – с большой пушистой гривой, голубыми круглыми глазами и бантом на хвосте. За этого львёнка Петька Федосеев дразнил Пашку желтой кошкой и говорил: «Ну, что ты не рычишь, жёлтенький котёночек?». Петька не был самым здоровым в группе. Он был щуплый, маленького роста, но такой юркий, цепкий и задиристый, что его сторонились в группе даже самые рослые Юра Смирнов и Лёша Коренков.
Пашка видел, что Петька опять крутится рядом и норовит поддеть Пашку ногой. Поэтому Пашка отодвинулся к самому шкафчику и потихоньку одевался. Пуговицы на куртке были квадратными и неудобными, и Пашка никак не мог попасть в петли, ведь у него в кулаке по-прежнему был зажат колпак. Уже на последнем пуговичном квадрате Пашка нечаянно разжал руку, и жёлтый конус, как запоздалый октябрьский лист, скользнул на пол. Но глазастый Федосеев углядел крохотную тряпичку и начал скакать и кричать:
- У Пашки грива отваливаться начала! Он теперь не лев, а облезлая кошка!
Пашка быстро подобрал колпак, пока ребята не отобрали, и засунул в карман куртки. Слёзы размазали контуры стен коридора, шкафчиков, разлили неровными линиями силуэты ребят, мельтешащих у выхода из детского сада. Пашка размазал кулаками предательские мокрые ручейки и, насупившись, пошел к выходу.
Как прошла прогулка и обед, Пашка и не заметил. Он боролся со слезами, которые никак не хотели уняться, поэтому на площадке сидел за ракетой, а за обедом давился противно-солёным супом и ещё более солёным картофельным пюре. Ребята смеялись, толкались, кричали: группа жила привычной жизнью. Воспитательница ходила между столов и смотрела, чтобы дети не кидались кусками котлеты, которая в очередной раз была очень невкусной.
***
Наконец-то начался тихий час. Пашка нырнул в свою кроватку, стоящую у самого окна, завернулся в одеяло и тихонько вздохнул. Окна в спальне были большие, почти от пола до потолка. Листья налетали на стекло, налипали, пытались ухватиться за оконную раму покрасневшими от холода пальчиками. Но ветер отрывал их и с силой швырял на дорогу, на беседку и качели, выкидывал горстями за ограду…
Глаза стали слипаться, золотисто-зелёно-красный летящий поток иссяк. Игривыми крыльями бабочек теперь планировали листья вниз, закручиваясь и раскручиваясь вокруг себя и вокруг друг друга. Листья укладывались спать на подоконнике с наружной стороны окна. Стараясь устроиться помягче и поудобнее – совсем как люди. И только один желтый листик всё никак не мог успокоиться, качаясь то влево, то вправо.
Пашка сонно прищурился, разглядывая странный листик и… чуть не подпрыгнул! Крохотный, съёжившийся от холода человечек в жёлтой куртке и жёлтых штанишках стоял на золотисто-красном ковре и изо всех сил махал Пашке большим тополиным листом. Пашкино сердце скакнуло в такт пожелтевшему флагу и на секунду замерло. Пашка, не дыша, приподнял голову, посмотрел на спящих ребят… Все умиротворенно дышали, забыв про ссоры и дружбу. Воспитательницы в комнате не было. Пашка снова посмотрел за окно: человечек подпрыгивал на месте, стараясь привлечь внимание, и по-прежнему размахивал знаменем-листом.
Выбираться из спальни было страшно. Пашка скорее натянул брюки и футболку и пошел к выходу, стараясь не топать и не задеть кровати. Осторожно выглянул за дверь… И побежал! Куртку и сапоги надевал на ходу, застёгиваться не стал. Входная дверь – тяжёлая, большая – подло хлопнула, но Пашка уже выскочил во двор. Быстро-быстро оббежал здание до окон спальни, стараясь как можно скорее найти своё. Снаружи все окна казались одинаковыми, а человечек был таким маленьким! Где же, где же он?!..
Пашка вертел головой, разглядывая листья на оконных приступках, потом вспомнил, что у его окна в землю вкопан столбик с оградительным знаком. Пашка в несколько прыжков оказался у своего окна… Внимательно посмотрел на подоконник, усыпанный фигурками листьев…
Человечек стоял в сбоку, у стены и улыбался. Пашка сел на корточки и подставил руку. Человечек перелез в ладошку, карабкаясь через пальцы словно через брёвна, и сел в самую середину. Пашка аккуратно прикрыл ладошку с человечком второй рукой – получился домик. И скорее отошел за угол, чтобы его не было видно из окон спальни. Два малыша – один побольше, а второй совсем маленький, смотрели друг на друга и хотели так много сказать! Но ветер опять стал усиливаться, продувая Пашкины руки насквозь. Пашка сел на корточки, отвернувшись к стене, наклонился, чтобы защитить человечка от ветра. Залез рукой в карман куртки, нащупал мягкую тряпицу и отдал человечку его колпак. Человечек натянул колпак на голову и засмеялся. Пашка вновь прикрыл «домик» второй ладошкой и шепотом сказал:
- Ты останешься со мной?
- Нет, - крикнул человечек, и голос его был почти не слышен сквозь колючую песню ветра. - Мне надо скорее вернуться домой, пока Осенний Ураган не унёс все листья. Только надо найти очень прочный кленовый лист, такой, чтобы я мог на нём долететь через Солнечную Поляну.
- У нас тут как раз клён же на площадке! – радостно подпрыгнул Пашка. – Побежали!
И Пашка пошёл медленно-медленно, потому что бежать с человечком в руке было невозможно.
Листьев было много, но пришлось перебирать, отбрасывая рваные, старые и маленькие. Зато потом нашёлся огромный и совсем свежий, не засохший, лист-корабль. Толстые прожилки, как вживлённые канаты, соединяли между собой разноцветные палубы, а черешок-мачта был таким крепким и надежным, что мог выдержать даже шторм.
Ветер вскидывался вместе с листьями всё выше и выше, трепал Пашкину куртку, щекотал деревья. Пашка залез на самую высокую горку на детской площадке. Вытянул руку с человечком на листике вперед и – отпустил!
Золотистый корабль взлетел так быстро, что Пашка не успел ничего сказать человечку на прощанье. Он смотрел за несущимся по воздуху плотиком до тех пор, пока тот не вспорхнул выше беседки, обогнув ограду, и не затерялся где-то в дальних солнечных лучах, внезапно вспыхнувших среди мышино-серого дня. Ветер всё дул и дул, а Пашка всё стоял и стоял. Но вездесущий и всепроникающий осенний листобой был сильнее, он согнал Пашку с горки и лёгкими воздушными шлепками погнал мальчишку обратно в детский сад.
В коридоре было тихо и пусто. Пашка крался вдоль шкафчиков, попутно вылезая из куртки и сапожков, как попало запихал одежду львёнку под дверку, пробежал на носочках вдоль наблюдающих за ним наклеек других шкафчиках и нырнул в спальню. Многоголосое и в то же время почти неслышимое сопение оглушило его. Голова немного закружилась и сразу захотелось спать. Ноги стали спотыкаться о ножки стульев, столов и кроватей, и Пашка еле добрёл до своей разворошенной постели. Как он ложился – не помнил сам. Но воспитательница очень удивилась, когда никак не могла добудиться Пашку, счастливо улыбавшегося чему-то во сне.
Нравится рассказ? Поблагодарите Елену Савельеву подарком, указав в комментарии к нему назначение "Для Елены Савельевой".