«Начиная с 2000-х у нас появилась формулировка — «свои». У нас закон принят о том, что прокуроры вроде как дипломаты, их досматривают только судьи. Они и протащили всю эту историю, хотя, если ты следишь за соблюдением закона, сам нарушать его не должен», — говорит председатель национального антикоррупционного комитета Кирилл Кабанов. В интервью «БИЗНЕС Online» он дал оценки многим резонансным преступлениям, реформе МВД и состоянию дел в правоохранительной системе России.
— Как вы относитесь к утверждению о том, что российское общество глубоко коррумпировано на всех его этажах, включая государственный и правоохранительный?
— Утверждение о тотальной коррумпированности нашего общества и о том, что у нас ничего не делается в области борьбы с коррупцией, я считаю не корректным, и не соответствующим действительности. Объясню почему.
Во-первых, тотально коррумпированные общества имеют совершенно другие внешние и внутренние проявления, являются, как правило, де-факто несуверенными, низкоразвитыми и деградирующими в морально-ценностном плане. Вряд ли кто-то может сегодня сказать подобное о России.
Во-вторых, мы в ускоренном порядке проходим исторический путь, который другие государства проходили десятки лет, а в отдельных случаях и столетие. Тот уровень коррупции, который есть сегодня в России, был в развитых странах Европы примерно в 1970–80 годы прошлого века. Я говорю о таких странах, как Германия, Франция, Италия.
То, что у нас самое коррумпированное государство в мире, — это политизированная легенда. Уровень коррупции в стране высокий. Угроза национальной безопасности от любого проявления коррупции есть. При этом за последние три года уровень преследуемых коррупционеров у нас возрос многократно. Действующие министры, заместители министров, губернаторы, отправляющиеся на нары, уже не являются чем-то особенным и новостью для СМИ. Так что борьба с коррупцией у нас ведется. Причем и с точки зрения статьи 210 Уголовного кодекса «Организация преступного сообщества». Именно так, на мой взгляд, эта борьба и должна вестись.
Когда один коррупционер оказывается на скамье подсудимых, это не лечит болезнь. Метастазы остаются. А вот когда втаскивают всю цепочку, со всеми подельниками, то это действительная и настоящая борьба с коррупцией. Ведь коррупция — это не один злонамеренный чиновник. Это люди, схемы, процедуры, придуманные, отработанные, выверенные. Поэтому задача — не просто посадить одного или нескольких фигурантов, задача — выявить и разрушить схемы и механизмы. Развалить через эти действия всю коррупционную систему, сделать ее нежизнеспособной.
— К слову, в блогосфере не утихают споры вокруг дела Алексея Улюкаева, кто-то его уже прозвал «Ходорковским № 2», подразумевая, что экс-министр стал еще одним политзаключенным. Есть ли основания для подобных оценок?
— Да, я в курсе этого дела. Что хочу сказать по этому поводу. Господин Улюкаев всегда был чиновником на относительно небольшой заработной плате. При этом количество дорогой недвижимости и участков у него огромное. Вопрос: откуда?
Что касается того, за что его посадили, то деньги там были. Была преднамеренная задержка решения, и дальше были деньги. Другое дело, как эти деньги были оформлены, как они проходили, и как проходили все процедуры — это вопрос к правоохранительным органам и их ошибкам.
Говорить о том, что это какой-то особенный случай, я бы тоже не стал. До этого были заместители министров, начальники департаментов, вице-губернаторы, губернаторы. Министром под следствием он тоже был не первым. Реальный срок получил, и довольно большой, — да, в этом отношении, наверное, первый. Но думаю, не последний.
Ставить вопрос о том, что кто угодно может подкинуть что угодно и кому угодно, я бы тоже не стал. Как бывший оперативный сотрудник скажу: кто угодно что угодно не возьмет. Если человек не брал, не берет, он никакую сумку не возьмет. С колбасой ли, без колбасы, он все равно не возьмет. К слову, там была не сумка, а чемодан. Понятно, что в чемоданах, кейсах никто колбасу не переносит. Я сам курировал таможенные органы, и были люди, к которым невозможно было подходить ни с какими сумками. Тогда их было мало. Сейчас их больше. Поэтому говорить о том, что кому угодно можно поднести, неверно. Да, провокации бывают. И мы отстаиваем людей на всех уровнях. Есть масса случаев сведения счетов, попыток решить личные меркантильные дела такими грязными способами. К нам обращаются пострадавшие от таких вариантов люди, и мы стараемся разобраться во всех нюансах таких дел.
Когда мы дискутировали по Улюкаеву, справедливо или несправедливо, один наш известный экономист — можно сказать, фактически основатель нашей новой российской экономики, очень уважаемый человек, — сказал: «Ребята, ну а что вы хотите, времена такие». Даже те, кто выступал в его защиту, не отрицали, что он взял эти деньги, каким-то образом пытался их получить. Но нормы меняются. Они будут продолжать меняться. Никто не обратил внимания, когда президент говорил, что контроль будет усиливаться, нормы ужесточаться. Никто не замечает, что после этого пошли дела, пошли посадки чиновников-коррупционеров разного уровня. Да, знаковых фигур высшего звена в этом списке пока не так много, но они есть. А на то, что массово отправляются на нары те, кто рангом пониже, вообще никто уже не обращает внимания. Это становится нормой. Будет рост и по фигурантам высшего звена. К этому обязывает вся ситуация в стране. Денег становится меньше, задач больше. Поэтому контроль будет ужесточаться. Никуда мы от этого не денемся. Если мы не будем идти по этому пути, то страна не выдержит внешнего давления и просто лопнет. Мы же прекрасно понимаем, что внешнее давление будет вызывать внутреннюю историю, в той же коррупционной плоскости.
Коррупция должна быть неудобной. Законные процедуры должны быть удобные, а коррупция — неудобной. И риски от коррупции должны быть намного выше, чем заработки от нее.