Была у меня преподавательница английского языка в университете: худенькая маленькая женщина 40-ка лет. Мы с ней, почему-то, сразу друг друга невзлюбили. Почему - не помню. Помню только, что очень коварная женщина была, скользкая: всегда натянутая "дежурная улыбка" и тон этакий кокетливо-лицемерный, полный едких насмешек и остроумных сарказмов. Однако, студенты её очень любили. В том числе (!) двоечники. Она отличалась странным великодушием: могла пожалеть и вечных должников, и круглых отличников, и обычных студентов без видимых на то причин. И коллеги её уважали, в т.ч. декан нашего факультета и, особенно, зав.кафедрой.
Секрет успеха этой "милой" женщины был прост: всю накопившуюся внутреннюю злобу она старалась срывать на ком-то одном. Вернее так: у неё всегда был ровно один враг из студентов и ровно один враг среди коллег-преподавателей. Ни прибавить, ни отнять. Причём врагов она выбирала неслучайных: как правило, это были люди, благодаря особенностям характера или чрезмерной преподавательской требовательности (как та её "соперница" по кафедре), уже имевшие значительное число недоброжелателей в университете.
Зачёт я ей с горем пополам сдал, но в летнюю сессию предстоял экзамен, на котором она, конечно же, завалила меня. Меньше четверки она поставить не могла (ибо язык я всё-таки худо-бедно знал, занимался дополнительно перед сессией с частным преподом, посещаемость более 80% и т.д.). Но когда четверка - единственная в зачетке? И ладно бы я получил её по математике, которую я чудом сдал в ту сессию на 5 (сел за двоечниками и списал, пока легендарный математик "обыскивал" своих постоянных клиентов-заочников на предмет шпаргалок с последующим вышвыриванием за дверь; но задачу решил и даже рассказал ход решения Легендарному - то, наверное, и впечатлило) - это было бы не так обидно, как 4-рка по английскому. Английский-то я знал: м.б. не на твёрдую "пятёрку", но гораздо лучше математики.
В принципе, с унижением можно было бы смириться, если бы дорогая преподавательница не выкинула еще один "финт" на том экзамене. Была у нас в группе неказистая девочка-зубрила, круглая отличница. Но в силу того, что родом она была из какой-то глухой деревни, английский она знала ну очень плохо. От слова никак. Начиная от жуткого акцента, заканчивая незнанием школьной грамматики и скудного словарного запаса. Какого же было моё удивление, когда она вышла с отличной отметкой. Помните, я писал про "странное великодушие"? Вот это оно и было. Ах да, была еще одна девочка из деревни, - эта училась на 4-3. Ей тоже поставили четвёрку, как и мне.
Сказать, что у меня "бомбануло" - значит не сказать ничего. Как только я закрыл сессию, я пошёл в книжный магазин и 2,5 месяца летних каникул я провёл за самоучителями немецкого языка. Я натурально учил целыми днями, немецкий стал моим единственным увлечением и вытеснил все другие. Раз десять пересмотрел "Anonyma Eine Frau in Berlin", чтобы подхватить правильный акцент.
Вспоминаю как ругалась мама, как отговаривала от этого шага (вообще, идея перейти в немецкую группу от греха подальше возникла у меня недели через 2 после знакомства с преподавательницей английского, но мама не советовала). Как женщина решительная, она оказывала мне серьёзное противодействие, настаивала на продолжении изучения английского ("если бы ты так яро принялся за английский, никакой четверки бы и не было"). Я до сих пор удивляюсь, как она не порвала мои самоучители. Но я довёл дело до конца. К сентябрю я уже умел читать (ну, в немецком правила чтения строго определены и это было не сложно), различал буквы с умляутами, имел небольшой словарный запас, умел считать до 100, ну и самый минимум немецкой грамматики, невероятно сложной, по сравнению с английским.
В первых числах сентября нам поставили английский, ну я решил прийти для проформы. Тролилась преподша плохо, но намекнуть мне на предстоящий экзамен - намекнула. Никогда не забуду её зловеще сверкающие татарские глазки и фразочку: "Мы с вами в разных весовых категориях, помните это".
Ну а потом я мигом к зав.кафедрой. Она, кстати, и преподавала в немецкой группе. Представился, изложил ей просьбу на немецком. "А ты потянешь? Тем более на втором курсе?". Многозначительно ответил ей поговоркой "Ман лернт им лебен ни аус". Сказала мне, придти на одно из занятий группы, мол, она еще сомневается и хочет посмотреть на мой уровень. Пришёл, все задания выполнил. И после занятий, помню, останавливает меня и говорит: "Подходишь, молодец. Читаешь, цифры знаешь, типовые фразы выучил. Видно, что долго готовился. Но зачем тебе? Люди наоборот, жалеют, что в школе немецкий выбрали, переучиваются". Я ничего не ответил. Открыл портфель, вытащил оттуда заранее припасённую зачётку и дал ей в руки. Она увидела единственную четвёрку за прошлую сессию и вздохнув, продолжила: "Эх ты... ну с Мариной-то Владимировной общего языка не найти! Это ж как постараться надо было...". Я спорить не стал. Правду знали только два человека: я, да та женщина на кафедре.
На следующий же день я пошёл в деканат и меня перевели в немецкую группу. Занятия по английскому я посещать перестал, однако англичанке по какой-то странной оплошности не доложили об успехе моей операции. Вернее через 2 недели доложили, но она не поверила. Она до последнего считала, что я просто прогуливаю её лекции.
В один прекрасный день она встретила меня в коридоре университета, кокетливо-издевательским тоном начав, наверное, один из самых тяжелых разговоров в своей жизни.
- Андрей, а почему вы прогуливаете мои лекции?
Я нарочно скопировал её дежурную улыбочку, издевательский тон, всё-всё-всё это мерзкое лицемерие и выдал:
- А вы у нас что-то преподаёте?
Неловкая пауза.
- Послушайте, если вы не будете посещать лекции...
- Я не буду посещать ваши лекции. И ничего мне за это не будет.
- Ваше право. Вам будет очень тяжело сдать экзамен.
- А я и не буду сдавать ВАМ никакой экзамен.
- Как это не будете?
- Поинтересуйтесь в деканате.
Как мне потом рассказала её "соперница по кафедре", на дорогой Марине Владимировне в тот день просто не было лица. Она ходила по коридорам и по кафедре в совершенной растерянности, бледная, униженная и оскорблённая. Она не закатывала скандалов у зав.кафедрой, не стала делать никаких замечаний декану, когда та подтвердила, что студент перешёл в другую группу. Как уже было сказано выше, стратегия преподавательницы английского языка осталась прежней - у неё был ровно один враг на кафедре и ровно один враг среди студентов.
Она еще долго не могла поверить, как такое могло случиться. Как я, по её мнению, бездарнейший студент, не способный к языкам в принципе, не зная английского, смог выучить немецкий. Она даже специально заглядывала в аудиторию, где проходили занятия немецким языком, чтобы под видом поиска забытой сумочки или книги, послушать как меня спросят, посмотреть, неужели это всё правда... Меня даже как-то в личном разговоре спросил один из студентов, нет ли у меня бабушки - поволжской немки. "Да что ты - отвечал я. - Я всего-навсего купил самоучитель, выучил пару фраз, пару цифр, и пошло-поехало" - "Ну и дурак. - отвечал тот студент. - Лучше б английский учил...". Да, знал бы ты, почему я выбрал немецкий на самом деле.
Казалось бы, всё, что я сделал - убежал. Я просто не позволил ей больше над собой издеваться - вот и всё. Не отомстил ей, не подложил ей кнопки под стул, не избил в тёмном переулке - а просто убежал, испугавшись её мести на экзамене. Но для неё это была, видимо, самая тяжелая, самая больная месть, какую она даже не могла себе представить. Её, преподавателя с огромным стажем, обличённого абсолютной властью, легко обошёл зелёный и совершенно бездарный, по её мнению, студент.
Прошло два месяца и мы с ней случайно пересеклись на кафедре:
- Ой, Андрей! Здравствуйте! - с неизменной дежурной улыбкой встретила меня преподавательница. - Ну как ваш немецкий? Я слышала, вы делаете большие успехи!
- Андрюша мне смс-ки на немецком пишет - весело отозвалась зав.кафедрой.
- Ну что вы, что вы, Марина Владимировна! - ненавязчиво копируя тон моей, слава Б-гу, уже бывшей преподавательницы, начал я. - Английский был сложнее...
Ей пришлось искать нового врага среди студентов. Без сомнения, он был найден и подвергся медленной, унизительной травле - но это были уже не мои проблемы. Если человек хочет найти выход - он его находит. Пусть не всегда - но находит.
***
З.Ы. Когда я приехал в Израиль год назад, единственным моим спасением был английский язык. С тех пор, как я бросил его в университете, я к нему уже не возвращался вплоть до самого отъезда. Где-то за полгода до него я встретил миссионеров из волгоградской мормонской общины - американцев, ходил к ним на "евангельские чтения на английском языке" и, конечно, помогал им учить русский язык. Не скажу, что я прямо многому у них научился или теперь могу говорить на английском, как на родном - но именно ребята-миссионеры помогли мне избавиться от панической неуверенности в себе при общении на иностранном языке. Спасибо им. Не будь я евреем, я стал бы мормоном: нигде я не чувствовал руку Бога сильнее, чем в кругу их активной и дружелюбной секты.
Английский язык мне приходилось использовать почти на всех работах, где я успел побывать за этот год: начиная от мерзких кухонь домов престарелых с их толстыми украинскими поварихами-матерщинницами и ивритоязычным начальством, продолжая официантом и заканчивая кассиром в русском магазине, куда изредка, да заглядывают иностранцы - в основном, кстати, немцы.
К сожалению, немецкий язык я уже практически забыл. Да и немцы больше предпочитают общаться на английском, чем слушать, как русский мальчик-еврей коверкает их несчастный язык толи в отместку за холокост, толи "от большого ума", толи это вообще идиш - пойми их, этих евреев.
Но в Волгограде, в моей квартире, в моей маленькой комнате на книжной полке, по-прежнему лежат немецкие книги: новенькие самоучители, старенький сборник "современных немецких новелл" (случайно купленный мною в букинистическом магазине в студенческие годы) и небольшой томик со стихами Генриха Гёйне. Эти книги - свидетели того маленького триумфа, который всё же удался бедному студенту. В переводы стихов Гёйне я влюблён до сих пор, некоторые даже помнил наизусть.
Подобно Пушкину в России, Гёйне стал основателем немецкого литературного языка в Германии. Как и "наше всё" Пушкин, Гёйне не был чистокровным немцем. Как позже выяснилось - в его жилах текла еврейская кровь.