29 ноября в Милан впервые приезжает кинозвезда Алексей Гуськов. Но не с фильмом, а со спектаклем "Евгений Онегин". Мне посчастливилось общаться с Алексеем на кинофестивале "Окно в Европу" в Выборге, и не только.
Предлагаю вашему вниманию мою беседу с артистом о его работе на Западе, политике в кино и фильме про войну на Украине.
Актера Алексея Гуськова зритель запомнил после того, как 18 лет назад его герой капитан Никита Голощекин загрыз волка в культовом сериале Александра Митты «Граница. Таежный роман». Сегодня, в свои 60, Алексей Геннадьевич очень востребован в Европе. За последние восемь лет он сыграл главные роли в трех итальянских, двух немецких и двух французских картинах. Всех его героев объединяет русский характер, который может передать на экране только русский актер.
А еще Гуськов сейчас немножко философ. Пытаясь найти смыслы – в себе, в коллегах, в работе, в жизни, – он задает всем свой излюбленный вопрос: «По поводу чего вы не спите?» С него я и решила начать разговор с актером и кинопродюсером.
Русские понимают сразу, немцы – со второго раза
– Алексей Геннадьевич, по поводу чего не спите вы?
– Я сейчас спрятался, много думаю, много читаю, телевизор выключил, так как со всех каналов льется даже не идеология, а пропаганда. Был период, когда я вообще не мог ничего смотреть и читать. Я просто артист и запоминаю чужие хорошие фразы. В одной книге учитель говорит ученику: «Душа болит». Ученик: «Больное время, больные души, надо лечить время». Учитель: «Надо лечить себя. Если вылечишь себя, вылечится время. Если лечить время, обычно это заканчивалось кровью». Современный вектор не направлен на эту тему, а мне это принципиально тепло и близко, поэтому я спрятался в театре, и там есть всё, что написал Булгаков в «Театральном романе», там есть зона, тебя не касабельная, с момента, когда открылся занавес, до и после антракта, когда существует только пространство зала.
Сейчас все очень упростилось, но я не хочу быть в упрощениях. Устал от святой простоты, не хочу смотреть, видеть, знать. Не люблю простые комедии. Мне ближе юмор Гоголя. Зритель, как и всякий из нас, хочет быть слабым, беззащитным, любимым. Все! Мало кто хочет быть Шварценеггером. Ну разве что минут на 20. А потом любой мужчина желает быть просто слабым, чтобы его кормили, чесали, понимали, выслушивали. Вот это надо дарить сейчас! Не сплю я по этому поводу.
– В фильмах «Находка» и «Пингвин нашего времени» вы сыграли главные роли и выступили еще и продюсером. Что побудило вас взяться за черную комедию?
– Мне понравился сценарий Даниэля Ноке – очень интересного молодого немецкого сценариста, из «новой немецкой волны». Конечно, он явно насмотрелся «Фарго» братьев Коэн, не будем скрывать этого. Мне как продюсеру понравилось в сценарии то, что там показано, что русские люди по природе своей пассионарны, все заряжены идеей. У каждого из героев, которые едут в эту тмутаракань на Северный полюс, есть своя определенная идея, которая ими движет: у главной героини Вини в исполнении Луци Хайнце – найти любимого, у жены ее любимого, биатлонистки (Мария Семенова), – провести очередную тренировку и чтобы её ничто не отвлекало. У моего героя Всеволода Старыча задача – снять кино и послать месседж миру. У всех, кроме героя Юрия Колокольникова, для которого цель одна – заработать денег, в этом проекте есть своя пассионарная идея. И герой Юрия оказывается единственным лузером, остальные получают своё.
По сюжету немецкая певица Виня путешествует по России в поисках своего возлюбленного. По сути своей фильм – их взгляд на нас и наш взгляд на них. Очень интересно было войти в эту историю, потому что там совершенно неожиданное столкновение пространств в кино. Там существует анимация – фильм в фильме, легкое обращение с киноязыком. Картина буквально летит, и полтора часа проходят незаметно. Хотя вообще-то я не люблю картины длиной более 80 минут.
– Вы снимали «Пингвина нашего времени» на Кольском полуострове зимой, когда стояли крепкие морозы. Как вы и немцы перенесли суровый климат?
– Это того стоит! Зимние картины всегда невероятно красивые и диктуют определенные условия работы. Немцы спрашивали: «Где здесь туалет?» Мы отвечали: «Везде!» Работа на Кольском полуострове предполагает определенную дисциплину даже в плане личной безопасности. Если мы говорили надевать термокостюмы и маски во время перемещения на снегоходах и просто во время прогулки, это не значит, что мы шутили. Но немцы не слушали, и мы отправляли их в больницу с отмороженными щеками и пальцами.
– Разница менталитетов влияет на работу?
– Они все время едят. Это ужасно. Даже если они не хотят есть, у них должен быть с собой запас еды и они должны его видеть.
– Поселок Териберка стал в последнее время кинематографическим местом. Вы снимали «Пингвина» до «Левиафана»?
– Звягинцев снимал осенью, а мы – зимой. Он закончил в ноябре, а мы как раз приехали готовиться. На Кольском полуострове снимались не только наши фильмы, но и «Перевал Дятлова». Этот регион стал по-настоящему кинематографическим. Там очень доброжелательные люди, они помогают в организации съемок. Мы в свою очередь хотели показать регион как можно красивее. Мы влюбились в него.
– Вашего героя Старыча жалко. Зачем его нужно было убивать?
– Спасибо, мне приятно, что вам его жалко. Но только ценой собственной смерти можно увеличить кассовые сборы. Половина голливудских героев помирает в конце.
На время съемок в Ватикане я перестал курить и материться
– Как вы совмещаете профессии актера и продюсера? Нет ли тут внутреннего противоречия?
– Я – просто актер, мои продюсерские работы нечасты и все в основном с трудной судьбой: «4 дня в мае» я начинал снимать в 2005-м, а вышел фильм только в 2010-м, но в России его запретили к показу. Впервые рассказ Андрея Платонова «Возвращение» я прочел в 1997 году, а фильм «Отец» вышел в 2007-м. Сценарий фильма «Мусорщик» Ваня Охлобыстин написал в 1994 году, а сняли мы в 2001-м.
Я долго сижу в сценарии, потому что он – первооснова. Трудно найти идеальную литературу, сюжет. У сценариста – свой фильм, у режиссера – свой, у продюсера – третий, и все эти варианты должны совпасть, притереться. Актер тоже роль видит и понимает, на кого конкретно писали. К примеру, Олег Янковский диаметрально отличался от Олега Даля. Как Де Ниро от Аль Пачино. Актер должен совпасть с ролью. Огромное число актеров остаются актерами одной роли.
Должен сказать честно: я не доволен ни одной из своих работ, кроме мультипликации, хотя там я никого не озвучивал. Искренне говорю: никогда не пересматриваю свои фильмы. Иногда сам себя обманываю – посмотрю кусок, найду ошибку, начинаю анализировать. Я работаю на территории индепендент (независимой), мои фильмы – не артхаус, не мейнстрим, а высказывание по поводу.
– Вы недавно прилетели из Италии, вас трудно застать в России. Вам нравится работать на Западе?
– Это неправда, что я там поселился. Семь моих западных картин за последние восемь лет – неравноценны. У меня там нет прошлого. Они не знают, что я загрыз волка в «Таежном романе» 18 лет назад. А в России это моя большая проблема – я съел волка на всю страну, перепугав половину женского населения. Если какой-нибудь российский режиссер задумает снять военный фильм, вряд ли он не вспомнит обо мне, не раз примерявшем погоны и форму. Ко мне с разницей в пять дней пришли два сериала: один – про летчиков периода 1942–1943 годов, а второй – про летчиц 1942–1943 годов. А в Европе я сыграл дирижера оркестра, а сейчас и вовсе – папу римского. Вы когда-нибудь в страшном сне могли бы меня представить в сутане и митре после того, как я съел волка?! Нет. А за рубежом мне это предлагают.
– Случалось, что судьба героев отражалась на вашей судьбе?
– Скорее наоборот, моя жизнь повторяется в судьбе моих героев. Роль приходит, проникает в твое нутро, ты что-то туда привносишь. Мой отец – военный, и я провел свое детство в военных городках, оттуда во мне знание, как носить военную форму, что мне пригодилось на съемках «Таежного романа» Александра Митты. Хорошие роли влияют, это совершенно точно.
Недавний пример – я сыграл папу Иоанна Павла Второго до его канонизации. Россия скорее всего не купит этот фильм, так как у нас всего 600 тысяч католиков. Представьте, треть фильма я, курящий человек, появляюсь в белом одеянии, с крестом, перстнем, в митре. Снимали в Ватикане, и на время съемок я перестал курить и употреблять мат в построении фраз. Я еще долго потом держался, на меня личность этого духовного человека произвела сильнейшее впечатление. Он действительно проводник Господа, у него была миссия Бога на земле.
– Насколько мне известно, Борис Грачевский предлагал вам роль композитора в своем фильме «Между нот», но вы отказались…
– «Отказались» – слово резкое. Я с Борей в замечательных отношениях, но в тот период был очень занят по времени и не был готов раздвигать свой график. Зачем убиваться?! Да, мне не очень симпатична и интересна эта тема, чем дальше, тем больше я понимаю, что я артист темы, не более… Кризис среднего возраста, бес в ребро, когда хочется поменять жену на более молодую, для меня неактуален. Все уже замечательно снято в фильме Михаила Сегала «Рассказы». Помните, герой Константина Юшкевича говорит своей юной подруге: «Да о чем с тобой трахаться?!»
Не читать запрещенное считалось дурным тоном
– По первому диплому вы инженер-механик. Когда поняли, что это – не ваше?
– Ничего я не понимал, просто время было абсолютно театральное. Как ни странно, во времена тоталитарного режима случается всплеск духовности. Посмотрите на иранское кино, на то, как они складывают драму. На Римском кинофестивале я посмотрел две иранские картины и не понимал, как они это делают. Женщины в этих хиджабах, никакой обнаженки, ничего не видно, но чувственность просто зашкаливает!
При всех минусах того времени коммунисты занимались образованием. Не читать запрещенную литературу, не смотреть на Таганке спектакли считалось дурным тоном. Пока я учился в Бауманке, я пересмотрел все спектакли в театрах на Бронной, на Таганке. Начался слом театральной режиссуры, было невероятно интересно, я попал в студенческий театр, попробовал сдать вступительные во МХАТ и поменял профессию, а дальше жалел лет 15.
– Жалели, что стали актером?
– Мое глубокое убеждение, что неспособных людей нет, каждый на что-то годится, что доказывают гении-аутисты, люди с аномалиями. Самое сложное – угадать, твоё или нет, самое интересное – развивать свой дар. Тебе тогда много чего неважно. Профессия больше, чем ты сам.
Жалел, потому что пришел в театр поздно, уже был не Ромео и даже не старший брат Ромео, попал в безвременье. Но зато первое образование дало мне возможность совершенно не бояться.
Я очень легко менял театры, у меня их было 11. Это не плюс и не минус, просто не было страха, что я что-то теряю: приходил, получал роли, затем наступал период ожидания, я никогда не ждал, уходил в другой театр.
В кино пришел поздно, когда все погибло, занимался мультипликацией. Актеры часто говорят: «Я боюсь, что мне не будут звонить». А я не боюсь: у меня чаще всего отключен звонок, а незнакомые номера я вообще не беру.
– Вы сейчас преподаете актерское мастерство?
– 12 лет я честно отдал преподаванию, я не видел, как выпускался мой старший сын, потому что не было времени, я не ездил в июне на «Кинотавр», пропускал Новый год, потому что постоянно были сессии. Последний курс как мастер я выпустил в Школе-студии МХАТ в 2008 году.
Потом работал спарринг-партнером с Константином Райкиным – настоящим рыцарем театра, абсолютным фанатиком. Смотрю на него: нимба не хватает и рамочки. Райкин глубоко подходит к педагогике, у него есть стимул: свой театр, школа, зритель. Когда Константин Аркадьевич открыл школу и позвал меня, я отказался, сказал, что спектакль поставить приду, вобью ремесло, а заниматься воспитанием не хочу, за этим идёт ответственность, много чего.
Я актёр-практик, и мне не хватает терпения. Прихожу на третий курс, на более-менее готовых людей, с нормальной психикой – я ведь могу сказать такое, что человека царапнет надолго.
– Ваши дети пошли по вашим стопам?
– Мы с женой думали, что младший пойдет по этой стезе, а старший займется чем-то другим. Но Дмитрий пошел во ВГИК на продюсерский факультет, а старший, Владимир, стал актёром. Работает в Театре Маяковского. У меня еще есть дочь от первого брака. Недавно я стал дедом, внучке пять лет. Наталья захотела пойти на актерский, я сразу сказал, что могу помочь ей с поступлением, но не собираюсь нести ответственность. В итоге дочка окончила лингвистический. В моей профессии блата однозначно нет, я это знаю на своем примере. Случай – да, но не блат. У меня на кухне был холодильник, протертый несыгранными ролями.
– Как это?
– Дети были маленькие, спали, сядешь, бывало, нальешь рюмочку, достанешь огурчик и читаешь Чехова или Шекспира. Не сыграно, никогда не сыграешь, невозможно... Ты не можешь всё сыграть. Чехов написал: «Нести свой крест и верить», больше ничего. Бог порой кидает нам подарки, когда мы спим, едим, ленимся, не ждём их.
– Как вы считаете, нужно ли снимать кино о событиях в Украине?
– Мое частное мнение – не нужно. Вы свалитесь в то, что вы не знаете, в собственное мнение, субъективность. Сейчас нет объективности по этому вопросу ни с одной из сторон. Это больная тема. Эти обвинят вас в том, те – в этом. Документальное кино нужно, художественное – невозможно. Как правило, всё, сию минуту случившееся и шумно вываленное на экран, сваливается в никуда, будто его и не было.
Михаил Ромм свой «Обыкновенный фашизм» снял только через 20 лет после окончания войны. Ничего более мощного перед «Бесславными ублюдками» Тарантино не было. Вспомните его комментарии о фюрере. Он первый нашел верную интонацию против этой мировой боли.
– Может быть, в искусстве политика вообще не нужна?
– К сожалению, мы от политики никуда не уйдем. Весь XX век политизирован, ХХI ему не уступает. Войны уже не глобальные, не за территории, не за хлеб, ни за что.
Надо просто знать, что ты к этому отношения не имеешь, но не втянутым ты быть не можешь, так странно я отвечу. Мы в этом живём. Главное – понимать, по поводу чего ты не спишь.
Катерина Мигулина
Текст был опубликован в газете "Собеседник" и на сайте www.sobesednik.ru