Казнь совершилась на закате.
Она молчала, странная женщина с Севера, когда ее сына привязывали к столбу. Она молчала, когда поднялась дверца клетки, и акарские псы-людоеды, натасканные на беглых рабов, выкатились на волю мохнатой белой лавиной. Она молчала, когда острые клыки рвали обнаженное тело сына в кровавые лохмотья. И когда собак отогнали, она тоже не проронила ни звука.
Ни один из воинов не посмел осудить ее за молчание, хотя акарская мать на ее месте рвала бы на себе одежду и выдирала клочьями волосы, а слезами затопила бы лагерь. Было в этом молчании нечто такое, что ставило ее, слабую женщину, на одну ступень с закаленными воинами.
Абдал подошел к Натанне, увидел в ее сухих глазах немое страдание и отвел взгляд.
- Ты позволишь мне хотя бы взять его тело? - спросила она.
- Мне жаль, госпожа, но я не могу отдать тебе и тела. Обещаю, что мы похороним его как воина, павшего в бою, с почестями.
- Тогда позволь мне провести рядом с ним эту ночь.
Абдал не посмел ответить отказом.
Никто из воинов, видевших это, не мог удержаться от слез, когда маленькая женщина села у столба на землю, подняла голову сына и прижала к своей груди. Когда совсем стемнело, от столба послышался тихий, ласковый голос матери, поющей колыбельную. Те, кто понимал лаксорский, объяснили товарищам, что это именно колыбельная: мать уговаривает сына не бояться ночной темноты, ведь она рядом, а ночь скоро кончится, и все страхи останутся позади...
Племянник Абдала выслушал перевод, плюнул дяде под ноги и крикнул:
- Создатель отвернется от тебя из-за твоей клятвы!
За такое прежний Абдал снес бы голову любому, не разбирая родства. Нынешний Абдал тихо ответил:
- Я знаю. Но я поклялся.
Утром Натанна еще сидела у столба, баюкая сына, когда к ней подошел Эли - и отпрянул, ошеломленный.
- Госпожа...
Натанна бережно опустила на землю голову сына и поднялась.
- Госпожа, почему ты не сказала ему обо мне?!
- Я сказала, Эли.
- Тогда почему он убил твоего сына?!
- Потому что он поклялся... Даже если бы я привела тебя за руку, и тогда мой сын умер бы, Эли. Я не стала торговаться.
- Почему?!
- Потому что я мать, Эли, а ты любишь отца, и он тебя любит. Я не могу торговать вашей любовью даже ради собственного сына. Ты хотел к отцу - я привезла тебя к нему и рада, что хотя бы вы будете счастливы. Иди к Абдалу, Эли, утешь его…
- Ты... ты не убьешь меня?!
Натанна отшатнулась.
- О чем ты говоришь, Эли?! Как ты мог даже подумать об этом? Зачем мне убивать тебя? Разве мой сын от этого вернется к жизни? Иди, Эли, шатер твоего отца вон там, ты легко найдешь его. Иди и будь счастлив. А я побуду еще немного с моим мальчиком...
Эли всхлипнул... и никуда не пошел.
Подошли воины, но не решились торопить Натанну. Подошел начальник стражи, посмотрел, ушел к Абдалу. Вскоре военачальник вышел из шатра, неторопливо приблизился, встал за спиной у Натанны.
- Госпожа, тебе пора, - сказал он, коснувшись ее плеча. - Мы похороним твоего сына, как подобает.
Натанна молча кивнула, позволила воинам забрать тело и повернулась к Абдалу.
- Ты не отдал мне моего сына, так хоть возьми своего, - подтолкнула она Эли, ухватившегося за ее юбку. - Я посылала его к тебе, но он не идет.
Абдал едва не лишился дара речи, увидев сына, которого считал навсегда потерянным. Он упал на колени.
- Эли?! Дитя мое, сердце мое, ты жив! Какое чудо вернуло тебя? Иди ко мне, дай обниму тебя! - вырвалось у него наконец.
Эли не сдвинулся с места.
- Зачем ты убил сына госпожи?! - гневно крикнул он, глядя на отца. - Он дедушку вылечил, а ты его убил! Теперь будут говорить, что у акарских людоедов больше благодарности в сердце, чем у тебя! Госпожа привезла меня к тебе, а ты... ты...
Эли смолк, дрожа всем телом.
- Так это был ты... - Абдал как-то враз обмяк, сгорбившись и постарев на глазах. - Я должен был догадаться... Дитя мое, я думал, что лаксорцы убили тебя вместе с твоей несчастной матерью, и поклялся, что ни один из них не уйдет из моих рук - ни живым, ни мертвым.
- А если бы она сразу сказала, что привезла меня, ты отдал бы ей сына? - требовательно спросил мальчик.
Абдал медленно покачал головой.
- Я поклялся.
- Так отдай хотя бы тело, или... или ты мне больше не отец! - выпалил Эли и сам испугался своих слов. Но отступиться от сказанного его не заставил бы и сам Создатель - Эли был истинным сыном своего отца. К тому же...
Легко было говорить "лаксорские шакалы", играя в материнском саду с детьми слуг в войну. Легко было ненавидеть, когда его, воющего и царапающегося, оторвали от тела матери и увезли, как теленка, бросив поперек седла. Но как ненавидеть женщину, постаревшую за одну ночь, мать, поющую колыбельную мертвому сыну?
Абдал не поверил своим ушам.
- Эли... ты от меня отречешься ради лаксорца?
- Нет. Ради того, кто спас дедушку. Ради госпожи - она могла бы убить меня на твоих глазах, и была бы права! А она сказала мне: "Иди, утешь отца".
- Эли, - Натанна присела перед ним на корточки, взяла его лицо в ладони, повернула к себе - несчастного, взъерошенного. - Эли, но ведь Абдал - твой отец. Он любит тебя и очень тобой дорожит, иначе не дал бы такую клятву. Он мстил за тебя лаксорцам - он думал, что они убили тебя.
- А мне что теперь делать?! - выкрикнул Эли. - Он поклялся, а те, кого он замучил, приходят ко мне ночью и показывают свои раны! Они говорят, что это я убил их! Я не хочу отца, который дурацкой клятвой дорожит больше, чем сыном! Если он не отдаст тебе хотя бы тело, госпожа, пусть считает, что сына у него никогда не было! - Эли вырвался, сел и спрятал лицо в ладони.
- Эли... - Натанна села рядом. - Эли, но что ты будешь делать без отца? Ты хотел к нему - я привезла тебя. А куда ты пойдешь теперь?
Эли серьезно посмотрел на нее своими огромными глазами, полными тоски и решимости.
- Возьми меня вместо сына, госпожа. Я буду хорошим сыном, клянусь.
Натанна беспомощно огляделась. Воины отводили глаза, Абдал, оглушенный горем, словно превратился в статую.
- Что же мне делать? - спросила она.
- Если ты не возьмешь меня, я умру от стыда, - сказал Эли.
Натанна прижала его к себе.
Абдал тихо сказал что-то начальнику стражи, тот убежал, и вскоре вернулся в сопровождении воинов с носилками.
- Госпожа, - тихо сказал Абдал дрожащим от горя голосом, - возьми своего сына и отдай мне моего, или я тоже умру от тоски. Я виноват перед ним и перед Создателем, я слишком мало верил. Вместо того чтобы молиться о возвращении сына, я начал мстить... Эли, дитя мое, вернись к своему безумному отцу! От горя я лишился рассудка. Я уйду с тобой в паломничество - благодарить Создателя за твое спасение и вымаливать прощение за мой грех.
Натанна посмотрела на Эли.
- Если ты захочешь вернуться, я не стану тебя удерживать, - сказала она. - Если захочешь остаться, я не стану тебя гнать.
Чуть помедлив, Эли обнял ее, поднялся и шагнул к отцу. Абдал со стоном принял сына в объятья.
Натанна молча поклонилась им, подошла к носилкам, подняла тело сына и понесла туда, где уже ждали слуги с оседланными конями.
- Как она могла его поднять?! - ахнул кто-то из воинов. - Она такая маленькая...
- Она носила его под сердцем, - сказал Абдал. - Разве может ребенок быть в тягость своей матери?
Когда лаксорцы скрылись из виду, Абдал поднялся, снял с пояса саблю, сломал ее о колено и бросил обломки в пыль.
- Сегодня я нарушил клятву, - сказал он. - Я позволил лаксорцу уйти из моих рук. Отныне я вам не вождь.
Он обнял Эли и пошел с ним к шатру. Войско он потерял, зато обрел сына. И был счастлив.
Натанна больше не гнала коней - некуда было спешить. Она обнимала сына, следя, чтобы лошадь не оступалась под двойной ношей и не встряхивала его.
Оберег все еще висел на шее сына. Натанна перебирала его. Она сама вырезала его из кожи, сама вышивала долгими ночными часами, когда никакие воспоминания не могли подарить ей сон. Всю надежду, весь страх, всю боль и любовь вложила она в этот узор. Она так боялась, что ей не разрешат передать его сыну...
В обереге не хватало нескольких бусин. Покрытые красным лаком круглые семена сонной одури совсем не выделялись среди прочих красных бусинок. По крайней мере, он умер, не ощущая боли и страха...
Постепенно женщину охватывала дремота - сказывались бессонная ночь и чудовищное напряжение последних недель. Натанна тихонько напевала колыбельную, чтобы душа сына, блуждающая в смертном сне, не заплутала во тьме. Натанне грезился малыш, уснувший у груди.
Она еще не знала, что вскоре акарская армия, оставшаяся без лучшего своего полководца, будет разбита, а потом и само государство, раздираемое междоусобицей, развалится и исчезнет.
Она не знала, что спустя века ее имя будут помнить в Лаксоре, что матери станут называть дочерей именем Натанны - Матери, Остановившей Войну.
Во сне ее малыш причмокивал губами и улыбался.
Натанна улыбалась в ответ.