Как начать не банально? Хочется написать что-то вроде - «бывает так, что внезапно понимаешь…», но это уж точно банально. В голове крутятся обрывки каких-то украденных мыслей, образов, но доминирующее ощущение, которое приходится испытывать, усаживаясь за белый лист - это страх. Я боюсь. Боюсь не начать. Боюсь жалеть о своей нерешительности всю оставшуюся жизнь. Боюсь, что сейчас ко мне подойдет жена и спросит: - «А что ты такое пишешь, и заглянет через плечо и увидит эти строки». Как говорил Женя Лукашин в «Иронии судьбы» - «Это трусость старого холостяка». Только в моем случае, трусость относится к застарелой боязни приступить уже, черт побери, к реализации своего предназначения.
Уже лет 20 я точно знаю, что рожден писателем. И вот, опять. Страх. Откуда я это знаю? Кто это может подтвердить? Наверняка ошибаюсь, в таком смелом утверждении. Что это, блин, за прирожденный писатель, который к сорока трем годам не написал и сотни страниц связного текста по единому сюжету. Да, страшно. Страшно быть человеком, который думает, что рожден для того чтобы писать, рассказывать истории, но на самом деле ошибается. Плохие тексты и неумные книжки написанные наивными людьми, которые заблуждаются на свой счет, это одна из самых смешных и печальных вещей, которые я могу вообразить. Я сам печально улыбаюсь, когда у меня на собеседовании очередное «юное дарование» сообщает со скромной запинкой - «я сейчас пишу для себя, думаю написать книгу». Едкий сарказм, вот что льется из меня в такие моменты. Это адская смесь из сочувствия, надменности, иронии и откровенной насмешки… А какого, собственно, черта? Что это я такое знаю? Каким это я тайным знанием обладаю, чтобы сомневаться в намерении человека написать книгу? Может это собственные унылые попытки писать привели к такому отношению и горькому снобизму?
Ну что там у нас было, в анамнезе, как говорит Наринэ Абгарян? Первая попыточка, которую я сам хорошо помню, состоялась в первом классе. Жили мы тогда в Феодосии, на горе, где к крутому склону лепились глиняные столетние домики. Мои родители снимали там времянку, окна которой находились на уровне земли. Жили мы там, жили, и из этого подземелья я и отправился в первый класс. Очень хорошо помню, что у меня была там интересная кровать, приставленная в угол, вплотную к беленой стене, за которой размещалась печка. Кровать сколотил мой отец. Сколько ему тогда было? Кажется 28 лет. Так вот, ввиду напряженности с наличностью (папа водитель, мама маникюрша в парикмахерской), отец аккуратно скрепил гвоздями четыре доски в прочный прямоугольник, и в виде красивой, ромбовидной сетки прибил к доскам парашютные стропы. Получилась легкая и прочная кровать. На ней я и спал года три, пока совсем не вырос, превышая размерами длину деревяшек. Ну так вот. Это был первый класс. Учился я в нем кошмарно. Читал через пень-колоду, а писал… То что выходило из под моей руки было просто ужасно. Это вызывало оторопь. Я спустя десять лет видел свои каракули (дед сохранил пару прописей), и это точно было ужасно. Это было предвестником оставшихся девяти школьных лет, которые меня покорежили, помяли, но к счастью выпустили невредимым.
Ну так вот. Ничего не читая, и едва научившись корябать ужасавшие учительницу каракули, я вдруг начал писать какие-то истории. В один из вечеров, на заплесневелом подоконнике нашей времянки родился рассказ, состоявший из пяти или шести предложений. Это было что-то про первобытных людей… Не представляю, откуда я вообще тогда узнал о первобытных людях. Наверное какой-то фильм, которые изредка показывали на нашем черно-белом телевизоре. навеял такие мысли. До сих пор помню последнюю фразу рассказа: «Древние люди точили свои копья, а динозавры точили на них зубы». Да, в моей истории древние люди и динозавры были современниками. И динозавры были основной головной болью моих дикарей.
Родители посмеялись над моим творчеством. И кто-то из них, папа или мама, брякнули походя, в виде шутки - «вырастет писателем!». Не знаю как, но я это запомнил. И конечно, вскоре мне наскучила моя писанина. В основном потому, что мои последующие «вещи» уже не вызывали яркой и приятной реакции читателей. Когда я приставал по 5 раз на дню со своими каракулями, пытаясь выбить из родителей пару крупиц писательского признания, они от усталости не могли выдавить из себя ничего более, чем «угу, молодец». На том все и закончилось.