Я честно не очень помню, как прошел апрель дома. Помню, что папа нашел мне психолога, за которого был готов заплатить. И еще пообещал, что заберет меня в Москву после майских праздников. И я дала себе наставление держаться до майских как только возможно. Я уже представляла себя в самолете. Психолог пообщалась со мной по Ватсапу, звали ее Татьяна Цой - она акушер-гинеколог и клинический психолог. Она была занята на каком-то семинаре и созвониться мы договорились только в конце апреля. Первый день дома прошел более-менее нормально. Я правда так и не заснула ночью, но кажется это единственная ночь дома, в которую я была счастлива. Я лежала и смотрела на спящего мужа и на сопящего в кроватке сына и улыбалась. Я была рада наконец оказаться дома. Но с психушки меня не выписали, а отпустили домой с условием обязательной явки. И явиться надо было уже в понедельник. К понедельнику мне заметно поплохело. Я со слезами уговаривала маму не сдавать меня врачу и сказать, что все нормально, чтобы меня не положили обратно. Ведь в психушке слово родственника - закон. Жаль, что у меня им оказалась моя мама. Мы поехали туда на такси. Это был мой единственный маршрут за месяц. Дом - психушка - дом. Больше никуда. Пока мы ехали в машине играла песня из той из прошлой жизни. Я ехала и думала, ведь для таксиста я просто обычный пассажир, а эта машина для меня просто необыкновенное место, ведь это не дом и не психушка. И здесь играет некогда любимая музыка. Мы пробыли у врача минут 10. Мама меня не сдала. С нами поговорили, сказали, что все наладится и выдали таблеток еще на неделю - до следующей пятницы. Но я их не пила. Пить их надо было после еды, а я не ела. Тем более я понимала, что таблетки мне эти никак не помогают и не помогут. Мужу и маме я врала, что все пью. Пару раз я все-таки выпила их на голодный желудок и меня вырвало. Вообще теперь меня часто рвало, ведь от страха у меня был очень сильный рвотный рефлекс, который начинался при панической атаке, часто после мимолетного сна. Мама все еще пыталась мне как-то помочь и приходила к нам домой, обычно в это время няня гуляла на улице. Вообще няня, как я поняла, с наступлением хорошей погоды старалась как можно меньше находится дома со мной и поэтому гуляла с мальчиком по три часа.
Один раз я пошла гулять вместе с ними. Няня даже не дала мне повозить коляску, сказала, что пока она на работе, она должна следить за ребенком, а мне она не доверяет. Потом она рассказывала мне разные истории из жизни и о муже. О том, что он всегда тепло отзывался обо мне и не позволял никому говорить про меня что-то плохое, как с любовью собирал мне передачку в психушку, говоря, что нужно еще купить мой любимый шоколад с орешками. Говорила, что я потеряю такого мужчину, если не полюблю сына, потому что он сына любит больше жизни и выбор между нами двумя будет точно не в мою пользу. Еще она была недовольна, что больше моя мама не приходит сидеть с мальчиком после ее ухода. Она обвиняла маму и в моем состоянии, говоря, что в такой момент мама должна быть рядом со мной и с внуком сидеть и полы мыть и еду готовить. В общем, от Ольги я узнала, что няня Таня сказала, что больше никогда не пойдет со мной гулять. Что я ее достала своим нытьем.
Погода действительно стояла чудесная, тем ужаснее было мое заточение. Я опять позвонила в Москву папе, теперь мне уже нечего было стесняться. Он ответил, что никуда забирать меня не будет и, что если мне нравится валяться по больницам, то туда мне и дорога. Оксана сказала сначала папе "Зачем ты опять мне ее дал, а потом сказала мне, что никогда не прощают предателей Родины и предателей своих детей." Она сказала, что ей некогда со мной разговаривать, сколько уже можно все это терпеть, она на майские уезжает к родне на Украину и что у нее уже болит от меня голова. Папа забрал телефон и еще раз сказал, что никуда меня не возьмет. Я поняла, что я совершенно некому не нужна и бежать мне некуда. Продолжение следует...