Война сплотила людей, а сам он счастлив, что живет на своей земле
Позвонил старый друг. Из прежней, далекой жизни. Двадцать лет мы не виделись, не встречались и не разговаривали. Когда-то вместе учились, гуляли по городу, влюблялись, писали трогательные стихи. Дружили
Текст: Павел Васильев, Коллаж Олега Бородина
Он у меня на свадьбе свидетелем был. В темно-синем бархатном костюме. У жениха такого костюма и близко не было.
А расстались — нехорошо. Как приличные выпускники исторического факультета — категорически разошлись в оценке перестройки и роли Б.Н. Ельцина в отечественной истории.
По М.С. Горбачеву единства тоже не наблюдалось. Прощаясь, руки друг другу не подали.
Подискутировали и разбежались, как западники и славянофилы — в разные стороны. Было это в середине девяностых годов прошлого, между прочим, века.
Сначала я корил себя. Мучился. Ощущал потерю. Потом постепенно привык. Выбросил из головы. Со временем оказалось, что это не так уж и трудно.
И вот он звонит, как ни в чем не бывало. Двадцать лет спустя. И слышно, кстати, неплохо.
— Звоню, — говорит, — из прифронтовой полосы. Из-под Донецка. Но живу в тылу. ДНР — есть такая непризнанная республика. От нас до Ростова 40 километров. Может, пора забыть житейские неурядицы? Может, пора хорошее вспомнить? Как думаешь?
Очень, думаю, мило. Меня чуть удар не хватил. От неожиданности.
— Давай тогда переписываться, — говорю. — Не люблю я эти телефоны. Звонят все время, дергают, удивляют... Беспокойства много. То голоса из прошлого, то реклама химчистки... И всем, главное, нужен немедленный ответ.
— То-то я выяснил, у тебя мобильника нет, — легко согласился мой старый друг. — Диктуй свою почту.
За месяц на нашем общем счету значилось 98 писем. Многие внушительного размера. Если так и дальше пойдет, мы "Двадцать лет спустя" по объему догоним.
— Как зовут дядю Гамлета? — спрашивала моя четырехлетняя дочь, когда он приходил в гости с очередной пассией. — Прошлый раз, папа, он к нам с другой тетей приходил.
В одном из его писем оказались такие стихи:
Не мои надежды
Не мои фрегаты
Не мои густые волосы твои
Но на сердце радость
Отчего-то радость
Словно сон волшебный снился о любви.
—
Помнишь ли, — спрашивал он, — такие строчки? Не сжег, не забыл, не выбросил?
Что тут ответишь? Неужели это я когда-то... Ну, ладно, про фрегаты куда ни шло. Но густые волосы... Мои-твои... Нет, это действительно сильно. Вспоминалось прошлое как-то ярко, быстро, отрывочно. И не всегда по порядку, а вразнобой. Как фрагменты позабытого фильма, который радовал в юности, а теперь вызывает грусть. Что-то из фильма видишь отчетливо, что-то путаешь, а что-то совсем забыл. Эпоха немого кино... Короткие такие субтитры...
Гамлет учится в четвертой группе. Выделяется загадочностью и джинсовым костюмом. Армянин, но из Тбилиси. Очки. Волосы длинные, на пробор. Говорит с милым южным акцентом. Любит литературу и Древнюю Грецию, театр и кино. Мама — учительница русского языка в школе. Сам хотел быть артистом. Но учится на историка. На всех наших капустниках он в главной роли.
Стройотряд после первого курса. Сорок дней под городком Верея. Явка строго обязательна. Грязноватые телогрейки, песок и цемент, коровники и острый живот. Гамлета нет. Он в Крыму на археологических раскопках. Скифов копает на берегах Черного моря. И почему-то с вечерним отделением. Копает под плеск волны.
"Картошка" после второго курса. Золотая осень у знаменитого села Бородино... Опять телогрейки. Мешки и лопаты. "Беломор". Водка по вечерам, гитара и девушка с факультета дошкольного воспитания. Гамлета нет. Он остался на Пироговке — в приемной комиссии. Очень много документов у поступающих и поступивших. Нужно правильно все оформить. А Гамлет — большой аккуратист.
Военные сборы после пятого курса. "Рота, подъем!" — и марш бегом с голым торсом до речки темной. Там окопался возможный противник. Справляет поди мелкую нужду. Бушлаты и сапоги. Стрельбы и занятия. Впереди государственный экзамен на звание младшего лейтенанта мотострелкового взвода. Тут не отвертишься...
Три месяца в палатке, в лесу. По соседству стоит танковая дивизия. Мы часто слышим гул в ночи. Землю потрясывает. Просыпаемся. Потом привыкаем.
Вскоре Гамлет непостижимым образом стал... почтальоном нашей роты. Номенклатурная должность. Вместо атаки на пересеченной местности усердно приносит в расположение части письма и газеты из деревни Пакино. Кроме почты там находятся магазин, чайная и тюрьма. Экзотика. Гамлет сразу стал важным человеком. Он мог прикупить сигарет и вина. А что еще нужно курсанту?
А потом Гамлет умудрился подхватить краснуху. Вот это фокус! Где подхватил? Где-то в центре среднерусской возвышенности. На свежем воздухе. Под сосной. Где-то между Пакино и Федонино.
Инфекция! Срочно изолированный от служивых Гамлет с ветерком уезжает в Москву на уазике с красным крестом. Больничный покой и белые простыни. Город. Цивилизация. А мы продолжаем службу до белых мух. До ночных морозцев. Экзамен он сдает в Москве, после панического бегства заразы.
У нас на факультете его любили девушки и уважали ребята. Обаятельный, интеллигентный, щедрый на комплименты. Внимательный. Почти всегда в хорошем настроении. Чисто выбрит. Умеет слушать и слышать собеседника. Умеет и помолчать. Опять же — восточный шарм.
Как ни странно, в конце семидесятых годов приезжий тбилисец знал Москву лучше меня, москвича. По крайней мере, уютные кафешки, маленькие кинотеатры, лавочки в кривых кропоткинских переулках я освоил с его помощью.
Совпадали вкусы. На фильмы — с Олегом Далем и Аленом Делоном, на книги — Куприна, Бунина, Ирвина Шоу и Роберта Пенна Уоррена, на прелести Бульварного кольца — мы смотрели одинаково.
Гамлет курил только после еды и в основном сидя, не на ходу, и пытался передать этот неторопливый стиль жизни мне. Любил пирожковые заведения, но и на пельменные изредка соглашался.
Я знакомил его с моим пролетарским районом, стадионом "Торпедо", башнями Симонова монастыря, кафе "Фантазия", где, бывало, коротали вечерок местные футбольные люди. А чебуреки на Автозаводской? Безусловно, одни из лучших в Москве.
Ах, эти прелести старого, ушедшего студенческого быта. Осенний воздух молодости и свободы. С трешкой в кармане ты чувствовал себя обеспеченным человеком, с пятью рублями — почти богачом.
Когда стипендии стало казаться мало, все мы пошли на ночные работы. Ктото охранял важное и таинственное серое здание на Маяковке, кто-то — овощебазу в Матвеевском. Там доплачивали за кормежку собак, и попасть туда было не так и просто. Я сторожил вмерзшие в лед суда в Южном речном порту с трудным графиком через ночь, но зато за 90 рэ в месяц.
А вот Гамлет устроился пожарником в Театр юного зрителя. Сутки через трое. Осознанный и характерный выбор. Переулочек в самом центре, у Пушкинской!
Какой там шел спектакль в те годы, шекспировский — "Много шума из ничего"! И смешной, и нежный. Коля Денисов бисировал... Со сцены так и плыл в партер и поднимался к балкону аромат любви. Мы с женой раз пять смотрели! И программку к спектаклю сберегли.
Пожаров, к счастью, в ТЮЗе не было никаких. Гамлет пожаров не допустил. Он хорошо усвоил технику безопасности.
В одном из недавних писем он спросил, как там наша футбольная команда. Играете? Сам-то дернул ахилл, прихрамываю при ходьбе, не играю больше.
Тогда я написал ему маленькую поэмку. Не в стихах, в прозе.
Команда-77
Мы перешли на систему осень—весна в прошлом веке.
Грянул семнадцатый, и нашей команде — уже 40 лет. Дата.
А как началось? С плаката.
С таблички — шахматки, пригвожденной добротными кнопками на третьем этаже славного здания на Малой Пироговской, 1.
Чемпионат исторического факультета МГПИ по футболу! И наш первый курс — в самом низу, в подвале, как дебютант. И числа. И время. Расписание встреч. И пустые квадратики будущих результатов. Поле — в парке Мандельштама. Рядышком...
Мы команду собрали наскоро — на лекции по физиологии и гигиене школьника,
а потом еще поуточнялись — на семинаре по археологии.
Правда, многие записавшиеся вызывали сомнения. Уж больно умный у них был вид. Но записали всех. Для проверки.
Чудесная стояла осень 1977 года, тихо было, привольно.
Первый матч как сейчас помню — 1:5!
Продули с треском второму курсу.
Первый гол забил я, а потом уже только нам забивали. И ничего сделать было нельзя. Из двух десятков гуманитариев навыками дворового футбола владела треть.
Остальные понимали футбол так.
Ты стоишь. К тебе мячик катится. Ну, и надо лупануть по нему посильнее. И вся недолга. Вот и весь футбол. А еще некоторые, пусть и в очках, увидав мяч, расталкивали локтями, не разбирая своих и чужих, и пинали вперед от души. А потом рысью за ним, и так в одиночестве с мячом тормозили, сообразив наконец, что поле давно закончилось...
Пока мы нашли вратаря, который вскоре стал лучшим на всем факультете... Пока подоспела подмога из перешедших к нам вечерников — один на край защиты, другой в центр нападения... Пока разобрались в середине... Пока сыгрались.
Но факультет мы выигрывали, и, кажется, даже не раз. Зарубы стояли страшные. Приятно вспомнить.
ххх
Потом пошли в школы. Кончилось наше студенчество. Но методический день был единым у всех историков. Четверг. По четвергам, отыскав в Несвижском переулке площадку (Мандель уже переделывали в нечто цивильное), собирались. Пять на пять. Ворота гандбольные. Народу хватало. Радость от встречи была не меньшей, чем от футбола. Вот приносить мячик, насос — это несколько утомляло. После игры шли за пивом и обсуждали в скверике все самое интересное, накопившееся за неделю: от последней премьеры до политики партии, от книжной новинки до промахов на учительской горькой ниве. Обсуждали до позднего вечера. Четверг. Это было святое. Да и места были все те же: Пироговка — Хользунов — Девичка — мы как будто продолжали учиться в МГПИ...
ххх
А вот теперь мы играем в подмосковном Томилино. Система прежняя — осень—весна. В остальном изменения большие. Много мысли, но мало сил, много знания, но мало движения. Мешают накопившиеся животы-аквариумы. Выручают дети, которые выросли рядом с нами и теперь уже, ловкие, шустрые, сами ведут игру, а мы так — на подхвате... Стоим, ждем, когда прилетит мяч. Прилетит — лупим по нему от души... Бывает — попадаем. Кое-кто, правда, продолжает убегать за ворота...
Дети вышли за нашу команду еще подростками, а теперь уже — солидные люди, — что на поляне, что за столом. Умеют отдать-открыться, сказать грамотный тост, сварить пельмешки... У них появились собственные дети.
Кто-то в нашей команде дослужился до генерала. Кто-то построил дом на берегу Волги. Кто-то имеет двух внуков в Германии. Кто-то — профессор. Кто-то любит баню, а кто-то — театр. Но одно не изменилось. Мы продолжаем играть в футбол. Вот уже сорок лет. Так держать, ребята.
В ответ он написал: "А у меня — дочь живет в Германии. От второго брака. Вернее, сейчас она как раз — в Украине. По контракту работает. Обучает борьбе с первыми трудностями тех, кто желает эмигрировать в Неметчину. Такая работа... Мы с ней по скайпу общаемся. У нее все неплохо... Ну а вы — молодцы, всем ребятам большой привет от меня, ладно?"
Я, конечно, пообещал. Привет передать несложно. Мы играем каждое последнее воскресенье месяца.
Еще он заметил, что перечитывает Шолохова. "Тихий Дон" и "Донские рассказы".
И мне стало тревожно за Гамлета. Что, я Шолохова не помню, что ли? Сплошная родная кровь.
Сам-то я перечитываю Агату Кристи, двенадцатый том...
На платформе Казанского вокзала — неуютно и холодно. Дальнее следование. Громкая связь. Все едут куда-то там — на Восток. Поздняя осень 1982 года. Мы провожаем Гамлета. Гамлет едет в Сибирь.
Распределение нашего курса оказалось простым. Москвичи — в московские школы. Граждане Подмосковья — в подмосковные. Иногородние выпускники — почему-то на Дальний Восток и в Сибирь. Видимо, именно там катастрофически не хватало тогда учителей истории с московской закваской.
Гамлету досталось малоизвестное село Ипринское. Два часа лета от Абакана. По соседству с ним куда более знаменитое село — Шушенское. В Шушенском отбывал ссылку В.И. Ленин. На пару с Надеждой Константиновной Крупской. Там они и вступили в законный брак.
Гамлет ехал в Ипринское один.
Хотя на платформе хмурились и грустили девушки, накануне предлагавшие Гамлету фиктивный брак. Были и те, кто предлагал отнюдь не фиктивный. Они тоже курили, отворачиваясь от ветра. Девушек — целое воинское отделение, человек десять. Плюс мы с женой.
Почему-то вспоминались нам декабристы.
Три года обязательной работы по распределению в Сибири. В селе! Вдали от Москвы, от Тбилиси... Три года. В это не верилось даже тогда, когда Гамлет укладывал чемодан на самую верхнюю полку.
С крыши уезжающего вагона ветер сдунул на нас первый ноябрьский снежок.
Он прожил там больше Ильича — пять учительских лет. Конечно, женился, хотя тесть, местный зоотехник, шутил так: "Сбежишь — застрелю. Прямо на трапе. В аэропорту. Я ведь белке в глаз легко попадаю". И вяло кивал на винтовку с оптическим прицелом.
Мы переписывались, и Гамлет приглашал в гости, сообщал, что дети в школе отличные и что он научился пить водку по-сибирски, то есть в любое время.
А я отвечал, что приехать не смогу, потому что собираюсь в своей московской школе ставить сцены из "Гамлета" и что работа предстоит долгая, большая и займет, наверное, всю третью четверть.
Потом он оказался на Днепре, где родилась когда-то его бабушка, и была там любовь, и новый брак, и эмиграция большой еврейской семьи на купленном в складчину старом автобусе в благополучную Германию. Жена Муза звала с собой. Место в автобусе хранила до последнего. Гамлет не поехал. Он предпочел развод.
К тому времени он полюбил преподавательницу мировой художественной культуры из-под Донецка. Дело было в Севастополе, на курсах повышения квалификации.
Историческая набережная, гавань, фонари, театр, аромат моря и порта, Александр Грин и Максимилиан Волошин... Не говоря уж об Игоре Северянине с его ажурной пеной.
Трудно не полюбить в такой обстановке. Не полюбить и не жениться. Все это было давно — в прежней, молодой жизни. В одной большой, общей для всех стране.
А вот теперь он присылает мне фотографии их дома и сада. Он пишет, что научился делать из винограда вино, что война сплотила людей, а сам он счастлив, что живет на своей земле, что у его сибирской дочери все в порядке и что он часто вспоминает старое доброе время на Пироговке.
Он опять зовет в гости, этот поседевший, задумчивый, невысокий мужчина — с чашкой кофе в руке и первой утренней сигаретой.
И прошло двадцать фантастических лет.
И что со всем этим прикажете делать?