Почти шесть лет я работала на федеральном канале, и это было прекрасно: весело, интересно, полезно. Многие спрашивают: как это, работать на «ящике», в коллективе творческих людей? Чтобы лучше передать эту уникальную атмосферу, расскажу несколько историй.
Для начала – немного о наших проколах. Работа на телевидении – очень неровная: бывают дни, когда можно вообще не приходить, так как нет никаких дел, а бывает аврал, особенно перед праздниками, когда нужно обеспечить задел и спокойно уйти отдыхать. Тогда-то и начинаются многочисленные ошибки и недосмотры: только на моей памяти в эфир выходили такие неправильно напечатанные слова, как «лажа» вместо «ложа», «страшные орехи» вместо «страшные грехи», «спасенный огород» вместо «спасенный город»… Финальную программу отсматривали люди как минимум из трех служб, но человеческий фактор всегда довлеет над нами.
Порой очевидные ошибки удавалось перехватить уже при первом отсмотре. Как-то раз мы делали программу, посвященную юбилею победы в Великой отечественной войне, и режиссер решил озвучить изображение черно-белой хроники парада… нацистским маршем. Но я бы не стала его винить: все-таки это было предновогоднее время, когда мы сидели на канале до ночи, и мозги кипели настолько, что, бывает, подойдешь налить себе чаю не к чайнику, а к принтеру, стоишь и долго не можешь понять, что тебе делать.
Немного о прогнозах погоды. Эту программу делали ежедневно, и каждый день ее приходил озвучивать диктор. Иногда, когда он заболевал или опаздывал, нам было лениво перекраивать всю погоду вручную (это действительно отнимало очень много времени и сил, в первую очередь у звукорежиссера, и можно было не успеть к эфиру), и мы просто копировали прогноз вчерашнего дня. Так что не особенно доверяйте телевизионному прогнозу… Градусы и описание погодных явлений нам приходил прямиком из Гидрометцентра, и на них тоже далеко не всегда можно было полагаться. Как-то раз в соответствии с их прогнозом мы сообщили, что Мурманске солнечно. Нам стали названивать возмущенные жители города, сообщившие, что у них, вообще-то, полярная ночь стоит.
Вообще, зрители нас любили. Одна бабушка раз в несколько месяцев стабильно писала письмо на несколько страниц, в котором были собраны все ошибки, оговорки, опечатки, допущенные во время эфира. Мы любовно вешали письма на доску почета.
Но многие наши хитрости так и остались незамеченными. Например, однажды коллеги делали программу про советского композитора, и захотелось им вставить туда фортепианное произведение группы Radiohead. На отсмотре начальник отдела спросил, что это за произведение, и редактор выдал: «Так этого композитора же!». Прокатило.
А еще случалось, что был у нас устный комментарий какого-нибудь знаменитого человека, но видео не было. Мы брали из интернета какую-нибудь видеозапись, где он что-то – что угодно – рассказывает, и поверх накладывали нашу озвучку. То есть, условно, говорящая голова рассказывал о том, как любит есть спагетти с сыром, а мы пускали в эфир то же видео с озвучкой о том, что он обожает Россию и мечтает туда приехать.
Когда в силу вступил закон о том, что если в программе хотя бы на секунду мелькнет сигарета, окурок или пепельница, нужно прикреплять к специальную плашку о вреде курения, стало тяжело. Прикрепить плашку – это, сами понимаете, долгий бюрократический процесс, так что проще было обойтись без курения. Наши несчастные режиссеры вымарывали все, что хотя бы отдаленно могло сойти за сигарету или пепельницу, включая кисти у художников и вазы на столе. Одна моя коллега рассказывала, что теперь, когда она ходит по улицам, она мысленно фотошопит сигареты у прохожих. Отсмотрщикам тоже было нелегко: сигареты мерещились им даже на картинах Рембрандта.
Еще одна проблема возникла, когда законом было постановлено вешать на программы плашки с возрастными ограничениями. Оказалось, если ты поставишь на программу значок «18+», а по мнению высших чинов она относится к «16+», будет тебе втык. Вот и думай.
Но это все – издержки профессии. Я любила свою работу, в первую очередь из-за коллектива. Постоянно происходили забавные диалоги. Звонят, например, из пресс-службы какого-то музея и говорят: «Мы предлагаем детям прикоснуться к искусству!». На что босс отвечает: «А не сломают?».
Ну и, конечно, никто не пьет так много и качественно, как сотрудники телевидения. Помню, как мы прятались от начальства в шкафу, потому что из-за предыдущей пьянки нас лишили премии, как проносили мимо охраны бутылки вина (– У нас тут этого нельзя! – А мы и не вам несем!). А какие предновогодние столы мы накрывали! После таких вечеринок на следующий день до рабочего места обычно доходила только я (ибо была самой молодой в коллективе, так что мне легче давалось похмелье), а в холодильнике оставалась куча недоеденных деликатесов, и я сидела в гордом одиночестве и ела красную икру ложками. Дошло до того, что мудрое руководство решило выдавать нам новогодние премии уже после Нового года, чтобы мы не тратили все еще до 1 января.
В общем, телевидение, я скучаю.