Человек-мем Наталья Поклонская с помощью своего карманного историка Петра Мультатули выпустила в Екатеринбурге книгу "Ложь “Матильды", направленную против фильма Алексея Учителя, который еще даже не вышел в прокат. И стало у меня так светло на душе и радостно, что я чуть не побежал покупать книжку, пока не вспомнил, что она — в Екатеринбурге.
История — наука немного странная. Она, конечно, имеет дело с фактами, но с фактами очень необычного типа. Например, она может иметь дело с фактом, что в такой-то летописи такого-то года записано, что состоялось такое-то событие. Тут ученый-историк головой отвечает за свои факты: за то, что рукопись была датирована правильно, что это не подделка, что текст был правильно расшифрован и переведен. Если он примет подделку XVII века за рукопись XIV века, плакала его (историка) репутация.
Но если мы предположим, что никаких ошибок в этой части исследования не было, дает ли это основания думать, что описанное событие действительно имело место? Никаких. В конце концов, автор рукописи мог лгать или ошибаться. Искренне ошибаться могут даже очевидцы и участники событий (как это регулярно демонстрируют свидетели на судебных процессах). Когда же живых свидетелей нет, приходится полагаться на косвенные данные, и никакое их количество не может дать историку абсолютной истины — только определенную долю уверенности. А чем дальше от нас во времени событие, тем меньше таких косвенных свидетельств. И это не такой уж простой вопрос: историки всего мира до конца XIX века были убеждены, что Троянская война — вымысел. И не потому, что они были глупыми или плохими историками, а потому, что все косвенные данные, которыми они располагали, происходили из таких источников, которые с высокой долей вероятности могли оказаться ложными. И только когда Шлиман откопал сожженную Трою, историки изменили свое мнение — не сразу, после долгой проверки, тщательного изучения археологических находок и множества очень спорных докладов на конференциях. И то теперь историки могут с некоторой степенью уверенности говорить, что Троянская война, скорее всего, была. Но до сих пор есть ученые, например кельнский археолог, профессор Дитер Хертель, которые считают, что наличие у “Илиады” исторической основы — "полная ахинея".
Всем этим — взвешиванием свидетельств, проверкой методов — занимается научное сообщество. И доступ в этот элитный клуб, как правило, требует как минимум наличия диплома университета и диссертации. Зато такой узкий доступ к дискуссии гарантирует, что, во-первых, в результате получится как минимум достаточно основательно проверенный результат, а во-вторых, никто за пределами этого клуба не сможет на этот результат повлиять. Ученые постоянно спорят между собой, но делают это в специально отведенных местах и формах, с соблюдением своих внутренних норм: есть научные журналы, в которых — строгие правила рецензирования текстов, где положено давать ссылки на источники каждого факта и методологию каждого эксперимента; есть конференции, на которых ученые вцепляются друг другу в бороды и бросаются тяжелыми предметами по поводу 10-й цифры после запятой. Вцепляются, а потом конференция заканчивается, и они идут вместе пить пиво, потому что они — ученые и понимают границу между пространствами дискуссий. И поэтому они не обращаются к законодателям: научные конфликты решаются научными способами.
Но ок, давайте предположим, что некое событие все же имело место. Как интерпретировать это событие, то есть как понимать то, что произошло? Это задача, на которую не у каждого историка поднимется рука, потому что ответственность огромная. Потому что тут уже историк рискует покинуть свою зону компетенции и стать в лучшем случае философом, а в худшем — беллетристом.
У меня было два учебника по истории Древнего мира для пятого класса. В обоих шла речь об Александре Македонском. Но в одном учебнике он представал полубезумным жадным до крови диктатором, а в другом — мудрым и дальновидным просветителем-цивилизатором. Они опирались на одни и те же факты — отличалась только интерпретация.
Такие интерпретации производятся — и оспариваются — не в закрытом академическом сообществе, а в открытой общественной дискуссии. И поучаствовать в ней могут далеко не только ученые со степенями (хотя степени могут иногда придавать мнению некоторый дополнительный вес). В этом пространстве с учеными сосуществуют пресса, научно-популярная литература, биографии, автобиографии, журналистские расследования и прочий нон-фикшен; к интерпретации исторических событий имеют доступ и писатели, и политики, и режиссеры исторических фильмов (и документальных, и художественных).
Здесь нет кодифицированных правил проверки. Недаром о каждом более-менее значимом историческом лице написано не по одной биографии: даже если ученые не открывают никаких новых фактов, они могут предложить новую интерпретацию. Полу Маккартни не понравилось, как Джон Леннон написал о нем в книге про Beatles, и он написал свою книгу, с совершенно другой интерпретацией тех же самых событий. Написал другую книгу в расчете на то, что она окажется убедительнее, а не пошел судиться за свои оскорбленные чувства. Это что-то вроде научной конференции, только очень большой, в которой поучаствовать может каждый, кто умеет держать в руках ручку (или кисть, или камеру), а судьей является широкая публика.
Из этого правила есть одно важное исключение.
Существует один-единственный исторический факт, который был переведен (усилиями общественности) из сферы компетенции историков в правовую. Это преступления нацизма, в частности холокост. Отрицание его является во многих странах, включая, разумеется, нашу, преступлением. Но тут даже историки согласились: хорошо, это событие имело столь фундаментальное влияние на нашу цивилизацию, что научная беспристрастность здесь должна отступить перед коллективным моральным суждением, поэтому мы, историки, отложим свои критические инструменты, отойдем в сторонку и не будем обсуждать этот факт, потому что это моральный вопрос.
Другого такого события нет и не будет — в этом смысл запрета: нельзя говорить, что холокоста не было, не потому что это может кого-то оскорбить или обидеть, а потому что тогда он может повториться.
Собственно, я вот о чем. Был ли у Николая Второго роман с Матильдой Кшесинской или не было? Если считать, что это вопрос факта, то есть вопрос к историкам, к документам, свидетельствам и уликам, то он должен решаться людьми с научными степенями в рамках конференций и на страницах специализированных журналов. И тогда каждый, вступающий на эту поляну, должен быть готов к тому, что его позиция будет опровергнута столь же научными методами. Если же считать, что это вопрос интерпретации и оценки (был ли Николай Второй морально безупречным человеком?), то он должен решаться в режиме публичной дискуссии: тексты против текстов.
А не в суде. Это все-таки не холокост.
Именно это, кажется, наконец поняла Наталья Поклонская. Она наконец поняла, что не надо звонить в полицию, когда кто-то с тобой не согласен. Необязательно сразу призывать на голову оппонента всю мощь государственной машины, для начала можно попытаться просто переубедить окружающих. Как говорила мама Малыша: "Любой спор можно решить словами!"
Поклонская считает, что Николай Второй был морально безупречен, и готова биться за это убеждение до последней капли крови. Это ее право. Вот она и берет пример с Пола Маккартни и пишет свою книгу. Если она окажется убедительнее фильма, общественность согласится с ее версией, а не с версией Алексея Учителя. Но общественность имеет право сравнивать. Книга против книги, фильм против фильма, Фоменко против Ключевского — выбор за читателем (зрителем). Именно так разрешаются конфликты такого типа в цивилизованном гражданском обществе.
Попытка вернуться к дискуссии — даже по такому, в сущности мелкому культурному вопросу — вот что такое эта книга. Короче, спасибо Вам, Наталья Владимировна, за крохотный шажок к вменяемости в нашей общественно-политической действительности. С этого и надо было начинать.