Андрей счастливый человек. Все его мечты рано или поздно сбываются. Мечтал работать в космонавтике – поступил в техникум космического машиностроения, выучился на радиотехника. Захотел сменить профессию, стать артистом – поступил во ВГИК, окончил его с красным дипломом и вскоре прославился на всю страну, сыграв в фильме «Бумер». Мечтал о жене-красавице и о сыне – эта мечта тоже осуществилась. Сегодня у Андрея и его жены Анны четверо детей — два сына и две дочери. Большая, дружная семья.
Андрей Мерзликин, актер. Родился 24 марта 1972 года в подмосковном Королеве. Окончил техникум космического машиностроения, а затем – Московский технологический институт, во время обучения в котором поступил во ВГИК на актерский факультет (мастерская Е. Киндинова). Снялся более чем в сотне кино- и телефильмов, среди которых «Бумер», «Качели», «Обитаемый остров», «Утомлённые солнцем-2: Цитадель», «Брестская крепость», «Дом на обочине», «Рассказы», «Крик совы» и др.
Женат, имеет четверых детей: Федор (2006 г.р.), Серафима (2008 г.р.), Евдокия (2010 гр.), Макар (2016 г.р.). Жена Анна Осокина, психолог.
— Вы задумывались в юности о том, что когда-нибудь станете отцом?
— Точно могу сказать одно – во время учебы во ВГИКе внутри меня начали происходить диалоги. У меня был воображаемый собеседник, мой будущий сын. Это были послания отца к сыну – о том, что я в этой жизни стал понимать и что со мной происходит. Такой внутренний дневник: первая несправедливость, первые открытия из разряда, что справедливость у всех разная и у всех разные представления об одном и том же. Мне казалось, что с друзьями об этом не поговоришь, к маме с этим не побежишь. И я думал: «Вот был бы у меня сын…» Сейчас жалею, что не записывал. Было бы интересно почитать.
Такое раннее и сильное стремление к отцовству кажется довольно редким. По крайней мере, в больших городах, где люди не спешат взрослеть. Я и сам сейчас не могу поверить, что в 23 года грезил о сыне.
— Ваши родители росли в больших семьях?
— Мой папа – десятый ребенок. Я всегда осознавал, что отец из многодетной семьи. А я и мои ровесники в основном были единственными детьми, ну максимум имели одного брата или сестру. Два ребенка – это уже было много. У меня есть сестра.
— Наверное, здорово иметь много братьев и сестер, которые могут за тебя постоять.
— Я не знаю, против чего постоять. Одиннадцать детей в семье – это одиннадцать ртов. Обязанностей у детей было намного больше, чем вы можете предположить. Это была другая деревня и другое общество. Детей выпроваживали на улицу и не боялись за них. Сейчас это не так, и мы не можем сравнивать то время и нынешнее.
Хотя и сейчас можно говорить о тенденции к многодетности. Когда прихожу в школу первого сентября, вижу, что многодетные семьи становятся нормой. И от этого возникает ощущение безопасности. Когда ты в одиночку решаешься иметь детей больше, чем два, – чувствуешь, что рискуешь. А когда вокруг много таких же, получается, что риска нет: не может быть, чтобы родительский инстинкт всех подвел.
— Когда вы почувствовали себя отцом?
— Отец начинает чувствовать себя отцом, когда ребенок неожиданно говорит «Папа!».
— Что же чувствует папа целый год до того, как ребенок научится говорить?
— Папа помогает маме! Папа старается вырастить в себе те качества, которые нужны отцу. Потому что одно дело – строить планы и иметь представления о том, каким должен быть мужчина, и совсем другое дело – практика. Потихоньку учишься, накачиваешь мышцы души, которыми раньше никогда не пользовался.
— Вы встречались в жизни с такими примерами, когда отец давит, пытается сломать?
— Да я сам такой! Если честно, мне Аня многое подсказывает. Чтобы мой авторитет перед сыном не обрушивать, она мне чуть позже в сторонке говорит о моих ошибках, и я сначала спорю, ерепенюсь! Мне кажется, что я был прав! Потом похожу-похожу, сойдет вся эта пена… Иду к Ане: «Я понял, о чем ты говоришь». А сначала — в гневе или в какой-то эмоции – смотришь на все совсем иначе. Вообще, в настоящего отца наверное вырастаешь, когда уже дедом становишься.
— Чему вас учат дети?
— Тому, что я еще далек от идеала. Вскрывают некоторые черты характера, модели поведения, которые еще подлежат шлифовке. Ни родители, ни друзья, ни коллеги не открыли во мне того, что вскрыли наши дети. И эти экзамены, которые я часто не прохожу, потом пересдаю, позволяют мне расти и заниматься самовоспитанием. Приходится читать книги. Не только классику и современную литературу, но и книги, которые помогают мне понять своих детей. И книги, которые надо было прочитать в их возрасте, а я не прочитал.
— Детям интересно с вами беседовать?
— Не всегда. Если я говорю больше двух минут – это неинтересно! Надо уметь формулировать свою мысль быстро. Особенно это касается нотаций.
— Приходится применять непопулярные воспитательные меры?
— Наказания? Да, бывает. У детей психика ведь только еще формируется. Они сами, бывает, попадают в психологический тупик, из которого не могут выбраться. Вроде понимают, что расстраивают окружающих, а как выскочить из этого состояния — непонятно. Слезы, капризы… Ну вот, приходится помогать проверенным дедовским способом, о котором сейчас немодно говорить. Стараюсь делать это так, как учили святые старцы. Они говорили, что нельзя ребенка шлепать в гневе, с криком и в нелюбви. Шлепок должен быть один, короткий. Ребенок сразу все поймет, и не заплачет. Это железное правило. Если ребенок плачет – значит, ты был либо в гневе, либо это было больно, либо без любви. А если шлепок правильный, ребенок выдыхает, как будто косточка была в горле, а ты помог от нее избавиться. И потом – только благодарность. Я это проверил, честное слово! «Поможешь» так два-три раза – и они запоминают навсегда.
— Вы уже задумываетесь о том, кем станут ваши дети? Какие профессии выберут?
— Федя у нас любит конструктор, у него получается системно мыслить. Говорит, что хочет быть инженером.
Мы по-настоящему детей своих не знаем. Я никогда, например, не предполагал, что наши дети тоже размышляют о жизни, и у них есть свои наблюдения и выводы. Когда Федору было четыре года, у него взяли интервью в детскую рубрику одного журнала. Прочитав его, я был крайне удивлен его детской «взрослостью», глубиной размышления. Потом понял, что дети говорят нам, родителям, ровно то, что мы хотим услышать. Порой так бывает: «Как дела в школе?» — «Нормально». Все! Что у них в голове, на душе, мы и не догадываемся. А в общении с «третьими» лицами, они становятся самостоятельными личностями. Где та возможность, где тот «третий», где та ситуация, которая поможет нам раскрыть своих детей, понять их, услышать?
— В вашем отношении к сыну что-то изменилось после этого?
— Я отошел на несколько шагов, чтобы постараться его рассмотреть. Оказывается, это не тот малыш, которого я видел с расстояния протянутой руки. С ним можно спорить и размышлять, обсуждать прочитанные книги.
— С девочками вы ведете такие же беседы, как с Федей?
— Воспитание дочерей – это совсем другое. То есть медаль-то одна, но стороны разные. Девочек нужно любить, и они должны всегда знать, что отец — их защитник. Очень легко потерять их, если они не видят в тебе защитника. Когда они неправы – особенно. Например, Сима что-то натворила и плачет. Я подхожу и говорю ей: «Сима, ты же сама виновата!» А важно не это, а то, что она плачет и хочет, чтобы я ее пожалел. От отцов требуется сначала милость: пожалеть, защитить. И только потом, когда успокоится ребенок, можно обсудить. Когда папа заступается, у девочки формируется доверие к миру.
— Чего мужчина о себе не знает, пока он не стал отцом?
— Великодушен ли он.
Беседовала Ольга Тимофеева
