С разрешения издательства “Альпина Паблишер” редакция This Is публикует отрывок из книги Катрин Марсал “Кто готовил Адаму Смиту?”. Сей труд рассказывает о главных ошибках мужчин-экономистов, а также о явном и скрытом влиянии женщин на экономику.
До сих пор в экономике доминирует мужской взгляд и не учитывается женский домашний труд, который, хоть и не оплачивается, играет огромную роль. Экономисты изучают скрытые законы, по которым работает рынок, пытаются вывести мир из кризиса, но не знают ответа на простой вопрос: откуда у нас на столе берется ужин? Основоположник современной экономической теории Адам Смит говорил о разделении труда, невидимой руке рынка, спросе и предложении, но забывал о собственной маме, которая заботилась о его еде каждый вечер.
Западная культура пронизана парами противоположностей: тело — душа, разум — чувство, культура — природа, объективный — субъективный, универсальный — специфический. По сути, все это — мужской или женский. И все аспекты, которые по определению не относятся к человеку экономическому, мы традиционно ассоциируем с женщинами — тело, чувства, привязанность и слабость.
В одном человеке нам удалось собрать черты, которые столетиями назывались мужскими. Экономисты утверждают, что это случайность, человек экономический выглядит так по нечаянности. Кроме того, мы можем добавить в модель и женщин, если захотим. Всех людей можно по сути сократить до абстрактного, рационального, экономического сознания, независимо от пола, расы, культуры, возраста, социального положения. Что это, если не равноправие?
На самом деле человек экономический эффективно исключает женщин. Мы исторически наделяли женщину определенными трудовыми обязанностями, утверждая, что она должна их выполнять, потому что она женщина. Затем мы создали экономическую теорию, утверждающую, что эти трудовые обязанности не имеют никакого экономического значения. Мы сказали женщине: для того чтобы в обществе мужчины все работало, она обязана воплощать в себе определенные движущие силы — заботу, уход за другими, эмпатию и альтруизм. Потом мы придумали экономическую теорию, которая утверждает, что эти движущие силы экономически совершенно бессмысленны. И притом заметили, что экономика — единственное, что вообще что-то значит. Экономическую логику мы вознесли до верховной общественной логики, но те движущие силы, которые были закодированы как женские, разумеется, сохранились — иначе целое развалилось бы.
Мы изобрели только один экономический язык, на котором о целом говорить невозможно.
Человек экономический — вот то единственное, о чем мы умеем говорить. Если мы хотим поговорить о маме Адама Смита, нам надо сделать ее человеком экономическим. Если мы хотим поговорить об искусстве, нам надо превратить скульптуры, картины и испытываемые нами от их созерцания чувства в рыночные товары. Если мы хотим поговорить о наших отношениях, нам надо перевести их в плоскость конкуренции. А все то, что в эту модель не встраивается, пусть пеняет на себя.
Первая характеристика человека экономического — он не женщина. В экономике есть только один пол. Женщина может выбрать — либо она как он, либо она ему противоположна, дополняет его, приводит в равновесие его жесткую логику, основанную на рациональности и личной выгоде. Она выбирает сама. Поскольку все, что мы делаем, есть результат свободного выбора.
Самое примечательное не в том, что именно экономика говорит о женщинах, а в том, что она вообще о них говорит. Стандартные экономические теории современности утверждают, что экономические результаты гендерно нейтральны. Разумеется, выраженные посредством абстрактной математики, они действительно в высшей степени гендерно нейтральны. Но утверждение экономистов, что пол не имеет значения, не исключает того, что люди в зависимости от пола вступают в принципиально разные общественные структурные отношения в производстве, репроизводстве и потреблении.
Пол имеет значение в мире, где 70% самого бедного населения — женщины, где женщин практически нет среди новой глобальной суперэлиты, образующейся в верхних слоях стратосферы мировой экономики, — элиты, обретающей все большее влияние на экономическое и политическое регулирование. Для женщин менее доступны образование и техника, чистая вода, медицинская помощь, кредиты, финансовые рынки. Женщинам труднее получать займы и учреждать предприятия. Им предлагают худшие условия, более низкие зарплаты, ненадежные контракты. Они меньше знают о своих правах и о законодательных нормах.
Пол играет роль в мире, где у женщин низкие зарплаты, где женщины выполняют основную часть неоплачиваемой работы, притом что эта работа считается неважной для экономического роста и не учитывается в статистике экономических достижений.
Пол играет роль в мире, где нормы, идеи, культура и система ценностей мешают женщинам только потому, что они женщины, и где экономическая наука одновременно утверждает, что нормы, идеи, культура и система ценностей экономически нерелевантны, и не забывает указать, что сама экономическая наука полностью свободна от норм, культуры и системы ценностей. Она — нейтральное выражение глубинной человеческой сути во всей своей простоте.
Мужчины и женщины занимают в экономике разные структурные позиции, поэтому экономическая политика влияет на них по-разному. А слепая экономическая теория не желает иметь с этим дела и даже измерить это не может.
Одна из проблем патриархата — он ведет к неправильным экономическим измерениям. А способ измерения важен.
Если вы убеждены, что рынок решает все проблемы саморегулированием, вам нужна несколько иная экономическая статистика. Вы можете удовлетвориться, назвав экономические теории выдающимся произведением искусства, математической инсталляцией на тему очаровавшего нас мифа. Но, если вы намерены использовать экономику для достижения социальных целей, вы обязаны понимать, как она работает. Если вам нужна правильная картина рынка, вы не можете выбросить то, чем занята половина населения земли половину времени.
Исключая неоплачиваемую женскую работу из экономических моделей, мы никогда не поймем связь между неформальной занятостью, бедностью и гендерным неравенством. Если мы намерены понять, почему страна развивается так, а не иначе, мы должны принимать во внимание не только личную выгоду, жадность и страх, но и другие движущие силы.
Экономическая теория предлагает нам такой способ видения мира, который позволяет диагностировать проблемы какого-либо государства, формулировать условия для общественных дебатов, определять перспективы развития и выписывать рецепты на исцеляющие лекарства. Потому что теория утверждает, что оседлала человеческую природу. Если национальная экономика намеревается сыграть роль в решении проблем человечества, она обязана “развидеть” мир мужских фантазий, в котором существует только один пол.
Сами экономисты видят свою роль в обеспечении общества знаниями, необходимыми для управления экономической системой. Но современная национальная экономика не опирается на труды таких ученых, как Альберт Эйнштейн или Исаак Ньютон. Экономисты стали, скорее, наследниками теологов типа Фомы Аквинского и Мартина Лютера. Об этом пишет Роберт Нельсон в книге “Экономическая теория как религия”. Нельсон, сам экономист, уверен, что гораздо более важная задача экономистов заключается в том, чтобы выполнять роль современных священников и распространять веру в экономический прогресс как путь к спасению.
Основатели экономической науки описывают собственное исследовательское поле в мессианских терминах. Злоба, боль и даже смерть в значительной мере являются следствиями материальной нужды в мире. Мы воруем, потому что голодны, страдаем, когда у нас нет денег, и во многих случаях умираем, поскольку лишены ресурсов, которые позволяют выжить.
Экономическая наука настаивает, что вывести мир из этого состояния можно только с помощью правильно сформулированных, правильно внедренных в жизнь и правильно применяемых на практике общественных принципов. Экономисты считают, что их долг — распространять эти принципы и тем самым спасать мир.
После достижения определенного уровня человеческое общество не обязательно становится счастливее по мере экономического роста. Но Роберт Нельсон не видит ни этого, ни недостатков современной экономики при описании реальности как проблематики. У человека экономического получилось стать мифом. Но этот миф активно используется, поскольку заставляет нас фокусироваться на нужных вещах.
Религиозная вера в экономику как науку выполняет важную экономическую функцию, считает Роберт Нельсон. Независимо от экономических теорий об устройстве человека и рынка, эта вера делает легитимной определенную шкалу ценностей, вокруг которой сосредотачивается общество и которая создает условия для экономического роста.
Нельсон оглядывается назад как политический советник. Он подчеркивает, что всегда видел свою роль именно в том, чтобы все решения принимались с учетом экономических ценностей. Потому что искренне считал, что для общества эти ценности самые лучшие. И до сих пор считает именно так, как и большинство миссионеров. Даже если бога нет, священники все равно сделали много хорошего для этого мира. То есть Нельсон полагает, что экономические теории дают откровенно неверные описания мира и человека, но эти описания принесли обществу много полезного. Именно они служили предпосылками развития в последние 200 лет.
Наша западная убежденность в том, что религия должна “быть правдой”, чтобы мы могли верить, это чисто западный подход, пишет он. Оценивать религию можно не только исходя из того, насколько она близка к “правде”, но и из того, какой мир она создает.
Сегодня экономическая наука — это доминирующая религия западных стран. И пока мы продолжаем верить в экономические силы, будет сохраняться спрос на класс священнослужителей, способных производить подходящие религиозные толкования и символику. И пусть экономисты так толком и не научили нас, как работает реальная экономика, но созданная ими фиктивная картина рынка — это шедевр, которым мы должны восхищаться. Кроме того, нам подарили язык, на котором мы можем обсуждать экономические вопросы. Одно это уже подвиг, уверяет Нельсон.
Возможно, в чем-то он прав. Религия или нет, но, независимо от сложности применяемых в экономике математических моделей, здесь неизменно содержится система ценностей. Выраженная фактами, моральными допущениями и различными кредо, эта система выстраивается в то, что мы сегодня называем экономической логикой. Разумеется, показатели инфляции, безработицы и всего прочего, что анализируется экономистами, помогли обществу достичь такого выдающегося уровня развития. Но на этом экономическая наука никогда не останавливалась. Она утверждала, что отвечает за гораздо большее, и... начала заблуждаться.
Формально экономической церкви нет, не существует верховного духовенства и канонизированных текстов, нет даже однозначного определения, что такое “экономическая теория”. Но идеей, что рынок заложен в человеческой природе, пропитан каждый день нашей жизни. Она все глубже проникает в культуру. Нас призывают обращаться к ней снова и снова, в самых разных областях. Поэтому дискуссия о человеке экономическом касается каждого из нас. И вопрос не только в том, как вооружить экономическую науку положениями, которые в большей мере соотносились бы с реальностью, и сделать так, чтобы наука не способствовала краху мировой экономики. Вопрос в том, как сохранить репутацию и идти дальше.
Логика рынка — отличное средство, чтобы определить, какую помаду следует производить, для кого, какого она будет цвета и сколько будет стоить. Роза пахнет лучше, чем капуста, но это еще не значит, что суп из розы будет вкуснее, чем суп из капусты, написал американский сатирик Х. Менкен. Рыночная логика прекрасно работает в одной области, но это не значит, что ее нужно переносить во все. А именно это, увы, было главным экономическим проектом последних десятилетий.
То, что мы называем экономической теорией, является сейчас доминирующей картиной мира в обществе. Главные вопросы нашего времени: кто мы, почему мы здесь, что заставляет нас поступать так, как мы поступаем? Что же до человека в этой фабуле, то его определяющая характеристика заключается в том, что он однозначно не женщина.