«Этот день в Истории»
4 ноября 1998 года
Спартак – Интер 1:1
Вот, дорогой Читатель. Сразу говорю: это ОЧЕНЬ тяжелый текст...
В тот день с утра хоронили человека, который был очень и очень дорог очень многим людям... и без которого я бы никогда и ни за что не вырос бы тем, кем вырос...
Так что – лирика и еще ОЧЕНЬ МНОГО личного...
И если что – лучше сразу вниз, к самому матчу
Как-то так.
"Октябрь"
– Командир умер…
Так случается в октябре, в самом конце его, когда плеснет вдруг солнцем напоследок, не теплом, а одним только светом уже – но все-таки. И подсохнет немного на улице, а, или это заморозками уже прихватило, но неважно, главное, не так хлюпает. И вроде привык даже к прохладе понемножку, втянулся… сколько там без лета, а, два месяца уже, а до весны – целых четыре, но все же, все же. Глядишь, и в этот раз перезимуем, отсидимся как-нибудь. Орион ведь взошел, с каждой ночью все выше и выше. В субботу вернешься домой, глянешь в окно – и видишь уже весь пейзаж насквозь, облетело почти… Сядешь, завернешься во что-нибудь клетчатое, можно книжку взять, хорошо бы надежную, проверенную, такую, что читал много раз, и еще больше прочтешь… ну вот так, вроде ничего. Наладилось. Жить можно… можно жить… можно… звонок…
– Командир умер…
И так и стоишь, оцепеневший…
Жить можно… можно жить… только колотится внутри…
Сколько я не видел его – год, два… неважно… неважно, когда знаешь, что всегда можешь… один шаг… Все линии мира сходятся в одной точке, искривляется пространство, и ты оказываешься там, в самом сердце вихря, все для того… единственный раз. Но время идет, и линии опять разбегаются, чтобы однажды встретиться снова, когда-нибудь – но теперь без тебя… Ты уже – стоишь в стороне, в абсолютно ровной, невозмущенной системе координат, только время уходит, уже ушло, его не обманешь, и ничего не возвращается… И теперь уже – неважно. Остановилось…
Церковь… странно, ты знаешь это место, не так, чтобы очень, просто мимо… а теперь смотришь и не узнаешь. Будто призрачный город, все чужое… будто сон, дурной сон. И внезапно понимаешь – то самое… просто ты впервые попал в него – ТАК. Такими глазами… чтобы больше никогда не увидеть.
Много людей, и все больше и больше… многих знаешь, но не можешь ничего сказать, просто киваешь… и никто не может… слова вязнут, да и что тут скажешь – «привет»? Или – «как дела»? Да и какие тут дела… теперь…
Все больше и больше… даже странно, как все поместятся… хотя… изнутри места всегда оказывается больше, чем кажется снаружи… черт, ерунда какая-то лезет в голову… все больше и больше. И дождь… или просто – с неба вода?
Он совсем не похож на себя… хотя – кто был бы похож? Да нет, это он… он, кто же еще… Глаза… закрыты, но я вижу глаза… его…
Говорят, что жизнь проносится… перед глазами… но – кто говорит? Кто – знает? Кто – может знать?? Я, я знаю теперь… проносится.
Ты идешь, лето… машет тебе рукой:
– Т-ты по мою душу?
– Ну, допустим.
Шаг в сторону, шаг мимо, мгновением раньше, мгновением позже – и все пройдет стороной. И ты – никогда не узнаешь. И сегодня – будет обычный день, просто осень, просто октябрь. Просто дождь – это так неудивительно в октябре… А потом – настанет зима, но ничего, не первый же раз. Справимся. Жить можно. Можно жить…
– А это… ну насчет…
– Д-да ничего такого. Просто мы не уходим, пока все не сделаем…
Ты не уйдешь, пока не сделаешь все… неужели… неужели? Неужели – все?..
Потому что…
«Просто потому, что есть вещи, которые не сделает никто, кроме тебя…»
Неужели… неужели…
Никто…
Мы не уйдем…
Еще больше людей. Тесно. Жарко. Стоишь, мокрый снаружи, мокрый внутри, насквозь – без разницы. Ты – есть. А его – больше нет…
Свечка в руке. Обжигает. Тоже все равно. Только в голову опять лезет… черт, ерунда какая-то… хотя почему – ерунда…
– С-слушайте… п-по бутылке водки еще возьмите на брата… т-только не это! Не в этом смысле! Для расчетов с аборигенами, н-наверняка что-то понадобится. Еще и не один раз небось… А там, сами понимаете – это тверже золота. И вот еще, пока не забыл. Свечи еще… там в городе электричество стало часто выбивать, подстанция старенькая совсем, или как там ее… н-неважно, короче. В темноте-то чтоб не сидеть, если что…
И тут же, конечно – нет, ну а чей еще? – развеселый вопль Коровина, поддерживающего призыв руководства сразу на всех приблизительно известных ему языках:
– Яволь, май Команданте! Только вот какой момент: свечи брать – автомобильные? Или какие?
– Ко-ро-овин!
И Командир зловеще шевелит усами вместе с бородой, словно намереваясь защекотать непокорного вусмерть, но видно, что глаза смеются:
– Коро-овин! Ты – вот лично ты! – можешь брать автомобильные. Или какие. Н-но учти! Погаснет! Свет! Я! Тебе! Лично их поставлю…
И Коровин, хлопая ресницами, доверчиво покупается на финт:
– Куда-а?
– Или т-туда! Понял? И попробуй только мне потом не воссиять ж-живоносным светом!
И уже все смеются. Ну, кроме Коровина. А Командир – четко фиксирует уже поверженного
– Слушай, К-коровин… а не тебе сейчас не та футболка, на которую Барсика тогда… кхм… стошнило?
– Вроде не та… – бурчит в ответ.
– А нам всем сейчас показалось – именно она!!!
…и опять – душно, душно. Тяжело. И закрывают лицо чем-то белым… навсегда… только надо крикнуть, но кричать не можешь… нельзя, нельзя закрывать! Как же он будет – там! – дышать… не можешь… Это ты, ты… Ты уже не можешь дышать. Что-то сыплют еще… что-то поют…
– Командир! Слышал, Домовой как сегодня звонил?
– Ну а как же.
– Слушай, как-то странно сегодня… Я вообще, если честно, так и не понял – там хоронили кого или женили!
– Да хоронили… – вздохнул Командир.
– Да? Не, очень странно сегодня выступил… что он хоть сыграл?
– Что сыграл – не знаю, – Командир покачал головой, – Но знаю, что хотел сыграть!
– И что же?
– «Мотыльков».
– Это чьих же будут?
И опять качает головой и улыбается:
– А это тебе пока рано знать! Подрастешь – узнаешь!
И – вполголоса:
– «..и мы парили на крыльях мотыльков, в танцующем пламени свечи, выбирая то, каким будет завтра после нас…» Ну, это если по-русски!
– Я так и понял. Знаешь, если честно – у тебя вышло если и лучше, то ненамного!
– Ну уж… как сыграл!
И – неожиданно серьезно:
– Но, примеряясь к моменту с философской точки зрения – еще не знаешь, что важнее: что сыграл в итоге – или что все-таки хотел сыграть…
– Эка ты хватанул!
– Не нам решать, в общем…
– Согласен. Закончим на этом.
И – вдруг еще серьезнее:
– Слушай, раз уж пошла речь… А ты бы что хотел, чтоб тебе сыграли?
Я опешил:
– Кгхм… хрлблмл… в смысле – мне сыграли??
– Ну, когда это… ну ты понял.
И – опешил в десять раз сильнее:
– Ну ты сказанул… Мне-то… я-то… Я-то как-то и не думал-то! Мне-то… Мне-то – рано еще! Сам только что заявил – «подрасти сперва»!
– Но все-таки? Чисто умозрительно?
– Не, ну ты спроси-ил… Хорошо. Но давай так. Сперва ты ответишь. Все-таки, ты уж извини – ты же тоже водолей, отчего и старше меня аккурат почти ровно на двенадцать лет.
– Я-то?
– Ты-то!!! Не верти бородой!
– Хм… ну ты спросил.
– Это я спросил?! Итак – что тебе сыграть?
– Л-ладно. С-сейчас п-подумаю… н-ну, д-допустим…
– Ты не делай вид, что волнуешься.
– Я и п-правда в-волнуюсь! Т-такой вопрос! Поди, не за хлебом до пекарни добежать.
– Ладно. Я подскажу. Вот Клиффа Бертона хоронили под Orion. Который, в общем, он и сам сочинил.
– Это кто таков?
– Последний басист. Или – предпоследний. Неважно. Тебе, скорее всего – это знать уже поздно! Перерос уже.
– Н-ну-у… в чем-то согласен. Н-но я – не умею сочинять!
– Но попробовать-то можно. Ты же сам сказал – еще неизвестно, что важнее: что сыграл, или что хотя бы постарался… тем более, что и не нам решать…
И – отозвался эхом:
– Не нам…
Поют. Красиво, но не знаешь, то это или не то… не нам решать. Что тебе сыграть? Что тебе сыграть, скажи… я не умею, ты знаешь… но я очень постараюсь…
Поздно. Накрывают лицо. Заколачивают крышку. Все так просто. И поздно.
Я толкнул Коровина в бок, тихо спросил:
– Сейчас-то почему? Почему здесь?
Хотя – уже все равно… время не обманешь. Ничего не вернется.
И Коровин, так же шепотом, влажным… от слез.
– Так и положено… на самом деле… так…
Так положено…
И – тишина. И капли за маленьким оконцем, кажется, ты слышишь каждую, как падает – кап, кап… и глухие удары молотка… тук, тук… и каждый удар сердца… всё… всё… всё…
Вышли на улицу. Дождь. Коровин спросил:
– На кладбище поедешь?
– Нет, наверно…
– Помянем тогда?
– Прямо здесь?
– Давай за угол отойдем.
– Я имел в виду – может, за ограду хоть выйдем…
– Нет. Теперь – без разницы. Здесь хоть – свои все. А он – не обидится…
А там, за оградой – просто люди. Обычные. Обычный день, обычный октябрь… нет, уже три дня ноябрь, просто время остановилось… и опять проносится…
– В октябре у нас что? Ну, вспоминай!
– В октябре у нас – Rubber soul. Но ты знаешь, Командир – я, сказать по правде, никогда его особо не любил…
– О как!
– Ну вот так получилось… даже сам не знаю почему.
И никогда теперь не полюблю… обычная жизнь… надо идти… куда-то… что, что тебе сыграть – ты только скажи…
Милицейский сержант на входе спросил:
– И ты в таком виде собираешься присутствовать на международной встрече?
Мокрый снаружи, мокрый внутри, насквозь… до самой последней ниточки души.
На самом деле мне все равно. Не пустят – значит, нет. Без разницы. Теперь уже – без разницы…
Молчишь. Только опять – перед глазами…
– Нет, ты все-таки хмурый какой-то… Посмотри – май на улице! Уже двадцать минут – май! Ну давай, выкладывай – что так томит?
– Ну-у… задание по квантовой механике не могу понять. Да-да, а между прочим – уже двадцать минут май…
– Тебя что, на пару курсов назад отбросили? Типа – на второй год?
– Как это?
– Да вот так! Жалишься, как испуганный первокурсник какой-нибудь! Ладно, на это даже драгоценное время свое командирское тратить не буду. Еще что?
– Еще…
– Стой. Дай угадаю. Ну-ка – в глаза смотреть! Вот так… так… А, ну все ясно: ты одинок и никому не веришь!
– Почти.
– И еще – тебя никто не понимает?
– Около того.
– Ну а сам-то ты? – поставил Командир вопрос ребром, – Хоть пытался кого-нибудь понять? Или – что-нибудь? Начни вон хотя бы – с квантовой этой механики! Вот, видишь – одним махом решил сразу две твои проблемы. Опыт, брат – великая вещь! Ляг, поспи, короче.
И совершенно счастливо расхохотался.
– Я знаю. «Час сна – великое дело», твои слова! Но это все – ерунда на самом-то деле…
– А что?
– Да вот то… в футбол мы проиграли, вот что!
Картинно всплеснул руками:
– Так ты все увлекаешься этой странной забавой для двадцати двух молодых людей?! Да еще столь болезненно на нее реагируешь? А мне показалось – ты повзрослел…
– Значит, показалось…
– Не горюй, – и похлопал по спине, – Проиграли в этот раз – выиграют в следующий!
– Да ты не понимаешь! Такой игры – не будет больше. Это шанс, шанс был… такого и не будет никогда больше!
И снова хохочет:
– Будет! Не может же быть так, чтоб чего-то не было. Жизнь-то вечная. Будет. Просто поверь мне…
– Ладно. Считай, что поверил.
– Тогда пойдем. А то метро закроют!
– Пропускаю, – говорит сержант, – Но – под личную ответственность. До первого замечания. Следить буду индивидуально.
Это – шанс. Не такой, но почти. Так и есть. Просто есть вещи, которые не сделает никто, кроме тебя… только тебя – уже нет… что за день такой… обычная жизнь…
Играем. Живенько так. Только без толку. И только мне одному – все равно… почти все равно…
Влетает! Чудо, чудо чудесное, в спину их вратарю от штанги – и закатывается! Неужели! Неужели…
Сколько там минут? А, да уже и ни сколько. Добавленное. Стоять, стоять…
И мяч летит… плохо видно, но понятно, что мимо… это я виноват… зачем пошел, если уже все равно… все стоят, один ты сидишь, будто знаешь наперед… знаешь…
Да конечно – мимо. Сейчас увидим, как мяч ударится в рекламный щит за воротами, и вздохнем так, и обнимемся… Но – не бьется. И – обрушивается тишина. Опять – тишина…
Выходишь. Дождь. Тихо. Настолько, что слышишь, как падает каждая капля – кап, кап… и стучит так глухо – тук, тук… И сердце бьется – всё, всё, всё…
Всё.
4 ноября 1998 года
Спартак - Интер 1:1