В честь Хэллоуина три дня только ужасы и мистика на канале Покет-Бук!
Автор: Александр Мовчан
Этот день доктор Пахомов пытался забыть, но ничего не получалось. Затянувшееся бабье лето, казалось, никогда не кончится, но оно оборвалось так же внезапно, как и жизнь.
Быстро стемнело. Свинцовые тучи посыпали снегом опавшую листву.
Виктор Иванович поежился. Он не раз констатировал смерть, ведь в психиатрической клинике люди умирали от старости и набора болезней, как и за ее пределами. Да, бывало, когда склонный к суициду больной вешался ночью в туалете на скрученной простыне или утром находили окоченевший труп после чрезмерной дозы препаратов, однако из-за нехватки санитаров и медсестер сор из избы не выносился.
Удивительно, но до сегодняшнего случая Виктор Иванович никогда не сталкивался с непосредственным переходом от жизни к смерти. Одно дело лечить душу и совсем другое — видеть, как она расстается с телесной оболочкой.
Доктора опять знобило. Он еще раз просмотрел заполненный бланк «формы №106/У-08». Ну, какая острая сердечная недостаточность?! Вместо медицинских терминов причин смерти достаточно одного слова — ужас.
Оставалось поставить подпись…
— Вить, как дела у твоей любимицы? — спросил Юрий Николаевич, отхлебнув из глиняной чашки в форме пизанской башни.
Высокая седая девушка разговаривала с кроваво-золотым букетом, как с непослушным ребенком, и растормошенные кленовые листья час от часу выпадали из забинтованной руки.
Пахомов отвернулся от зарешеченного окна.
Двадцатитрехлетняя пациентка поступила из неотложки. После нападения неизвестного изверга она лишилась указательного пальца на правой руке; спина была исполосована, будто садовник-садист исступленно поработал граблями, и рваные раны, не заживая, гноились.
Юрий Николаевич — заведующий детским отделением, а еще недавно беззаботный и неуклюжий одногруппник Юрка — пролил чай на идеально белый халат из прощального подарка «скульптора», которого выпустили из стационара под наблюдение в районном диспансере.
Пахомов улыбнулся и тут же нахмурился, потирая переносицу.
— Ведет себя как обычно. Неконтактная. Постоянно расплетает косу и вплетает марлевую полоску — для красоты. Я разрешил.
— То-то я вижу, что старшая медсестра не довольна, — Юрий Николаевич хмыкнул. Помолчал немного и, вздохнув, сказал: — Жалко, конечно, девку. Воспитательница из детдома теперь сама как ребенок.
— А маньяк-то психопат рисковый — в зоопарке и без празднования Дня защиты детей полно народу!
— Это ведь перед закрытием случилось? — Юрий Николаевич закурил.
Пахомов поморщился:
— Она, не разобравшись, кто виноват в детской ссоре, новичку подзатыльник отвесила. Паренек обиделся и сбежал... Всю территорию прошерстила.
— И что ты хотел? Лазила по закоулкам — вот и влипла!
Виктор Иванович звонко колотил ложкой, размешивая сахар.
— Представляешь, она не жалуется на боли от ран! Лишь просит невидимый бинт для перевязки оторванного пальца.
— Это какая силища нужна… — Юрий Николаевич залюбовался свежим маникюром. — Вить, прикинь! У меня тоже появился достойный экземпляр. Сегодня привезли на освидетельствование мальчишку.
— Наркоман, токсикоман?
— Черт его знает! — Юрий Николаевич ухмыльнулся. — Мне перед повышением надо у вас годик перекантоваться. Ты профессионал. Проконсультируешь?
Со студенческих времен ничего не изменилось. Пахомова по-прежнему обезоруживали простота и здоровый цинизм племянника министерской шишки, который, словно одолжение, делал карьеру; он кивнул, немного завидуя.
— С меня причитается, — Юрий Николаевич дольше, чем нужно, пожал руку. — Слушай, что рассказали менты.
Два брата притащили к оврагу мешки и сбросили, как всегда, не развязывая. Так малолетки избавляли бизнесменов «птичьего» рынка от ненужного товара. Не бесплатно, конечно. А внизу сидел какой-то пацан. Вот братья и решили его шугануть.
Пацан высыпал из мешков почти дохлых щенков и, прижимая свой нос к собачьим, обнюхивал. Те вроде оклемались. Он что-то наскоро пробубнил собачатам и по крутому откосу выскочил на четвереньках, как дикий зверь. Младшего брата — того, кто швырялся камнями — в прыжке свалил на землю.
А старший улепетывал, не веря до конца, что собачий мститель кусает и царапает орущего мальца. Отбежав на безопасное расстояние, он набирал по мобиле полицию. Вдруг крики захлебнулись. Старший братан поднял голову, увидел, что у малого перегрызена глотка — ну и, естественно, обмочился. Ему потом вообще повезло — бешеный пацан, догнав, всего лишь разодрал в клочья куртку. И что интересно: трое амбалов из подоспевшего наряда только электрошокером смогли присмирить звереныша.
Юрий Николаевич затушил очередную сигарету.
— Теперь наша задача разговорить притихшего пацана и дать заключение для прокуратуры. Он в наблюдательной палате. Пойдем.
Палата отличалась от одиночной тюремной камеры большим окном. Худой, но жилистый мальчик стоял к ним спиной, встряхивая расслабленные кисти.
Пахомов, приподняв брови, зыркнул на Юрия Николаевича — того как будто загипнотизировали — и уже больше не шевелился, став таким же завороженным зрителем.
Мальчик подошел к окну. Яркое солнце затягивалось серой дымкой, по аллее больничного сквера бродили пациенты. В «кадре» немого кино появилась высокая седая девушка. Мальчик встрепенулся, растопырив длинные пальцы; стриженная под «ноль» голова потянулась вперед, руки вцепились в прутья решетки.
Ветви деревьев закачались, сбрасывая последние листья. Прогулка закончилась, больные пошли гуськом за санитарками. Седовласая девушка внезапно остановилась, вглядываясь в окно наблюдательной палаты.
Мальчик притиснулся к решетке, сжатые кулаки побелели.
Огромная туча закрывала солнце.
Детские плечи вздернулись, подаваясь вперед; отмеченная пятнышками зеленки кожа на затылке и шее сморщилась, забегала волнами.
Девушка схватилась за сердце.
Мальчика затрясло, словно по прутьям решетки пустили ток, и стройное тело девушки сломалось в коленях; рот распахнулся в кривой гримасе, глаза, вращаясь, полезли из орбит.
Зарядил мокрый снег…
Доктор Пахомов размашисто подписывал медицинское свидетельство о смерти. В ночной тишине тревожно и одновременно печально скрипнула половица старого паркета.
Поворачивая на протяжный, раздирающий душу звук голову, доктор почему-то вспомнил, как оборачивался мальчик у окна. Виктор Иванович прекрасно разбирался в мимике буйных больных и знал, чего ожидать, но те желтые прожекторы огней, которые сделали его вмиг беспомощным, исходили от неведомого и могущественного Зла, захватившего тело мальчика.
Эти же глаза сейчас прожигали насквозь.
Пахомов, цепенея, отметил, что универсальный ключ от дверей клиники — с длинной продольной царапиной, — каким поигрывал мальчик, несомненно, принадлежит Юрию Николаевичу, и красная жидкость, стекающая с длинных пальцев и размазанная вокруг улыбающегося рта, — это кровь заведующего детским отделением и пожилого вахтера-охранника. Иначе, как бы мальчик беспрепятственно вошел в кабинет?
Рука доктора Пахомова дернулась, смазав финальный завиток подписи, и он умер. Его сердце разорвалось от трансмурального инфаркта миокарда или, говоря проще, без медицинских терминов, — от ужаса.
Нравится рассказ? Поблагодарите Александра Мовчана подарком с комментарием "Для Александра Мовчана".