«Политрук Александр Иванович Одинцов — комиссар отряда особого назначения. Бывший секретарь одного из райкомов комсомола Коми АССР. В 1938 году по направлению РК КПСС был зачислен курсантом военно-политического училища. Добровольцем участвовал в боях с белофиннами. В 1940 году удостоен ордена Красного Знамени».
(Из личного дела А. И. Одинцова)
— Действительно, засады,
— возвращается Одинцов к радиограмме в Центр, заинтересовавшей нас,
— оказались исключительно эффективными. Мы практически полностью контролировали положение дел в Велижском, Бельском и Сураж-Витебском районах. К тому же в смоленских лесах ширилась партизанская война, разворачиваемая партией. И нам становилось уже тесно в тех краях...
Как все-таки выглядели наши бойцы?
Одинцов с гордостью рассказывает:
— Мы оставались регулярным подразделением Красной Армии. Приказом по отряду устанавливались утренний осмотр и вечерняя поверка, организован был пункт по ремонту одежды и обуви. За дисциплинарные проступки нарушители наказывались по всей строгости воинского устава.
— К великому несчастью, в начале ноября,
— комментирует Александр Иванович архивные документы,
— радисты доложили, что кончились батареи, Москву едва слышно, достать питание негде. Ну, думаем, попадет нам! Каково же было наше удивление, когда Центр ответил, дескать, возвращайтесь. Вы с лихвой выполнили задание.
— Я помню события тех далеких лет, как будто они произошли вчера,
— оживляется бывший боевой комиссар.
— В строю стояли изможденные от невзгод партизанской жизни солдаты — в залатанных гимнастерках и ватниках, но суровые, воодушевленные лица и горящие от гнева глаза говорили, что они готовы хоть сейчас в любой новый бой, что им во имя Победы не жаль ничего...
— Шагом... марш!
— вскинула строй команда.
Тронулись — и легко, и трудно. Напрямую — триста километров, а вкривь да вкось, как сказал Шевченко, все четыреста наберутся. На пятом или шестом привале взгрустнулось ребятам: всего лишь двадцать километров отмахали за ночь. А сколько их еще, таких вот ночных маршей? Даже молодых и физически крепких ребят, с особой тщательностью отобранных для действий в сложнейших условиях, сморила-таки усталость.
— Песню!
— крикнул я.
Вполголоса, чтобы никто не услышал, не обнаружил, и пели разведчики:
Вставай, страна огромная,
Вставай, на смертный бой...
Прибавился шаг, стал тверже, тем более уже докатывались орудийные раскаты.
Только потом мы узнали причину этой спешки: был строгий приказ — командиру и комиссару отряда немедленно со всеми захваченными у врага документами прибыть в штаб!
— Тогда,
— поясняют нам Шевченко и Одинцов,
— не знали мы, конечно, да и не могли знать, какой разговор у командующего фронта предшествовал этому приказу.
...Генерал армии Г. К. Жуков вопросительно взглянул на начальника разведотдела:
— Что там у вас? Докладывайте.
— Товарищ командующий! Только что получена радиограмма: фронтовой отряд особого назначения разгромил на марше между Усвятами и Велижем вражескую колонну, захватил штабные документы. В бою уничтожено пять мотоциклов, два автобуса, два грузовика, одна легковая машина, семь офицеров и тридцать солдат охраны.
На лице командующего не отразилось ни тени удовлетворения. Напротив, брови его жестко сошлись над переносицей:
— Послушать вас, полковник, так будто под Велижем не сотня красноармейцев действует, а целый полк...
— Я верю Шевченко и Одинцову, товарищ командующий...
— Я тоже верю. Но мне нужны не радиограммы, а сами документы — карты и остальные бумаги, захваченные у немцев. Словом, так: вызвать отряд сюда, на КП фронта!