«Нам говорили, что комсомол мешает развиваться инициативе и, если его ликвидировать, сразу расцветет 100 цветов. И что же? Ничего уровня ВЛКСМ даже близко не возникло», — констатирует Виктор Мироненко, возглавлявший ленинский комсоюз в годы перестройки. О том, как Рейган перепутал комсомол с итальянской мафией и кто разрушил социалистическую экономику, Мироненко рассказал в интервью «БИЗНЕС Online».
— В 1980-е годы, когда вы из Киева приехали в Москву руководить всесоюзным комсомолом, в ВЛКСМ был на пороге идеологический кризис. Именно поэтому вы попытались предложить Кремлю новую концепцию молодежного движения?
— Наша главная идея — меня и моих соратников в те три-четыре года, когда мы руководили ВЛКСМ, — заключалась в очень простой вещи: ответить на вопрос, что такое социальная справедливость и социализм применительно к молодежи в нашем понимании. И мы пришли к мнению, что, наверное, это равенство возможностей. Поэтому мы решили, что надо эту организацию, сильно заидеологизированную и с отпечатком нашего представления о социализме, перевернуть, сделать в ней своего рода переворот Коперника, все те материальные и политические возможности, которые у нас были, переподчинить одной простой цели: попытаться уровнять шансы молодых людей на их жизненном старте. Не все имеют богатых родителей, хорошие финансовые возможности и так далее. Нам казалось, что этому можно переподчинить все ресурсы комсомола.
Именно с нас началась отчасти и идеологическая свобода: популярная в те годы телепрограмма «Взгляд» была молодежной, «Комсомольская правда», ее приложение «Собеседник» — это тоже все было наше, это все было элементами нашей программы развития. Но, к сожалению, закончить мы ее не смогли — в 1990 году случились события, которые заставили меня и моих товарищей уйти из комсомола. После этого через год специальный съезд принял правильное, на мой взгляд, решение о роспуске ВЛКСМ и о том, что в той форме, в которой существовала эта организация, она больше существовать не сможет.
Хорошо это или плохо? Плохо, конечно. Помните, нам говорили, что комсомол мешает развиваться молодежной инициативе? Что, если ликвидировать эту организацию, которая монополизировала работу с молодым поколением (что и вправду было так), то сразу расцветет 100 цветов? Появятся много новых организаций, которые ту задачу, которая перед нами стояла (обеспечить равенство шансов и возможностей), выполнят лучше нас? И что же? Я думаю, что те 25–30 лет, которые прошли после смерти комсомола, являются лучшим аргументом, что эти люди, которые так говорили, очень сильно ошибались. Никаких новых молодежных организаций, которые по своим возможностям хотя бы отдаленно приближались к уровню ВЛКСМ, при всей его идеологической ангажированности, так и не возникло. Даже близко не возникло. Вся эта гигантская комсомольская система — организационная, материальная и финансовая — куда-то бесследно исчезла. Я думаю, что ее просто разворовали.
Помню, как мне пришлось охарактеризовать, что такое комсомол, при встрече с президентом США Рональдом Рейганом. Это было в 1988 году, встреча происходила в узком правительственном кругу, и к Рейгану меня подвел Горбачев. Американский президент в это время мирно дремал, поскольку церемония была довольно рутинной. Но от слов Горбачева о том, что я первый секретарь Центрального комитета Коммунистического союза молодежи, Рейган внезапно пробудился и поинтересовался у Михаила Сергеевича, что этот молодой человек здесь делает. Михаил Сергеевич ответил в том духе, что я представляю не простую организацию, а 42-миллионную. Рейган одобрительно крякнул, заметил, что это очень круто, но ему все равно непонятно, зачем меня пригласили на правительственную встречу. Тогда я решил сам подключиться и заметил как бы в шутку: «Господин президент, у меня очень специфическая организация — в нее можно вступить, но нельзя выйти». Рейган расхохотался и сказал, что у него в Америке тоже есть похожая организация — в ней, правда, в основном итальянцы.
— Как все-таки вам удалось пробить идею НТТМ (научно-технического творчества молодежи), с которой еще в советской России началась рыночная экономика?
— История с центрами научно-технического творчества молодежи очень интересная и очень мне близкая. Когда я стал первым секретарем ЦК ЛКСМ Украины, у меня появился такой секретарь — Дмитрий Ткач. Кстати, родом из Луганска — Ворошиловграда. Он был секретарем по рабочей молодежи. Как-то он пришел ко мне и говорит: «Виктор Иванович, а давайте сделаем одну очень интересную вещь. Есть очень много талантливых молодых людей — инженеров, ученых, специалистов…» Но в Советском Союзе, если вы помните, фонд заработной платы самым жесточайшим образом контролировался законом. Наверное, не было ничего более святого, чем этот фонд и Ленин в Мавзолее. Госплан планировал фонд заработной платы — и все, ни копейкой больше. Переводить остальные средства в наличные было нельзя, все передвигалось безналом, поэтому стимулировать научно-техническую деятельность было просто не с чего. С другой стороны, именно молодым людям в Советском Союзе были больше всего нужны наличные деньги на жизненном старте — чтобы купить квартиру, обзавестись семьей. Однако как начинающие специалисты они имели самую маленькую зарплату, которая росла в зависимости от трудового стажа. И тогда Ткач предложил почти гениальную идею: а давайте мы договоримся с нашим партийным руководством, чтобы все-таки было сделано исключение из закона о социалистической экономике; чтобы внедренное в реальное производство научно-техническое предложение, давшее экономический эффект, исчисляемый деньгами, поощрялось; чтобы мы могли из этого эффекта выплачивать молодым ученым премиальные. И все. Этим мы сразу решали две задачи: открывали дорогу техническим инновациям, а к тому же давали возможность молодым людям и молодым семьям на старте компенсировать недостаток в заработной плате.
Мы разработали с Дмитрием наши предложения и направили их в ЦК компартии Украины, но там умные люди возразили нам: «Ребята, вы с ума сошли! Это покушение на основы основ социалистической экономики. Нам Москва никогда этого сделать не разрешит». Нас развернули и выгнали.
А потом как-то случайно приехал к нам Иосиф Орджоникидзе — тогда секретарь ЦК ВЛКСМ (будущий заместитель мэра Москвы Юрия Лужкова, вице-мэр, крупный бизнесмен, куратор строительства «Москва-Сити» и пр.; пережил в 90-е два покушения — прим. ред.). Мы с Ткачом показали ему наши разработки, он увлекся этим, обрадовался: «Ой, как здорово! Но мы здесь ничего не можем решить». Забрал наши предложения с собой и уехал. Это было незадолго до моего избрания первым секретарем ЦК ВЛКСМ.
Когда я стал первым секретарем и перебрался в Москву, Орджоникидзе пришел через некоторое время ко мне и выложил на стол проектные документы, постановление Совета министров СССР и так далее. И нам удалось эту инициативу пробить — спасибо Николаю Рыжкову, Михаилу Горбачеву и многим другим. Это было первое решение по системе НТТМ.
Закончилось все это очень смешно: в мае 1988 года был принят закон «О кооперации в СССР», в кабинете у каждого директора появился автомат, позволявший получать наличность. То есть директор, с одной стороны, был чиновником, строго контролирующим фонд заработной платы, а с другой — он становился главой кооператива, где уже многое было можно. Директор перекачивал средства из предприятия в кооператив и получал наличные деньги для себя и для своих приближенных. Это было, конечно, глубочайшее извращение нашей идеи. Когда зазвучали тревожные возгласы в ЦК КПСС: «Что же вы делаете? Все рушится!» — Рыжков и Александра Бирюкова (зампредседателя Совета министров СССР в 1988–1990 годы — прим. ред.) начали кричать, что это все Орджоникидзе и Мироненко виноваты, потому что они, де, развалили советскую экономику. На что мы им, на мой взгляд, аргументированно возражали: «Простите, товарищи, но мы сделали абсолютно узко направленную вещь. А то, что вы потом разворотили без всякого контроля, — это уже не наша заслуга».
Я, честно говоря, и сейчас считаю, что это была одна из самых наших прорывных и интересных идей. Их было много и без этого — та же гласность начиналась во-многом через молодежные организации; и встречи с американскими ровесниками, и открытость страны, и наша открытость, и избавление от чрезмерной идеологизированности — все это начиналось с комсомола. И я вам не могу передать свои тогдашние ощущения, какая это была радость и какое невероятное ощущение свободы! Можно говорить правду, можно заниматься научно-техническим творчеством и экономикой — все можно! Было всего три-четыре таких года. Когда академик Аверх, ныне покойный, вспоминал о перестройке, он говорил: «Мне кажется, что я сплю». Но последние годы сны мне, к сожалению, уже не снятся.