«Ах, Париж, запах кофе и круассанов, импрессионисты, безмятежный променад по берегам Сены! Отдых и удовольствия! » - я вспоминаю, что не успела ответить утром на это сообщение подруге. «Да! Отдых прерывается только на удовольствия» - зло отвечаю я вникуда, ползая под раковиной в туалетной кабинке. Ну, вроде, последствия нашего посещения устранены.
И зачем мы сюда заходили – проще было бы сразу кинуть в кабинку гранату.
Терраса прелестна, столики, в ажурной тени платанов, наслаждаются обедом.
- Миленький, не надо изображать, как будто тебя тошнит. Поиграй во что-нибудь другое.
Там, в уголке влюбленная парочка, а там еще одна, только 60 лет спустя - старичок со старушкой. У тех, поодаль, собачка лежит под стулом. Вон месье с газетой, допивает кофе. Ну а тут, за нашим столиком, человек с бородой из макарон. Что ж такого.
- Вам кофе? – утоняет официант, забирая пустые тарелки (разжеванные салфетки, завязанные узлом трубочки-соломинки, чашку с отколотой ручкой и гору мусора). - Вам кофе?
- Да, - оживляется муж, - И желательно внутривенно!
Муж так устал от отдыха, прерывающегося на удовольствия, что в критическом состоянии отнес себя в номер спать. Мне надо сбегать в паркинг, где стоит машина, и продлить абонемент на парковку. Спускаюсь в темное чрево подземного паркинга, и, отрывая от автомата лишние руки, которые сегодня не в пластилине, а в гуаши, пытаюсь разобраться в билетиках, в кнопках, в тарифах. В самой середине активного процесса, Антуан хватается за шорты и сообщает, что именно сейчас время сделать пи-пи. "Аннулировать платеж?" удивляется автомат. "Да, - огрызаюсь я, - пи-пи не аннулируемая опция". На радость Антуану в туалет едем на лифте.
Еще кнопочки. Заказываю себе чашку кофе в придорожном автомате. Выбрала, такой, сякой, без сахара, размер стакана, посыпка, печенюшка. потом дети долго опускают монетки в прорезь. Роняют, подбирают, теряют, спорят, чья очередь опускать монету, спорят, чья монета упала. Немножко поплакали. Когда, наконец, все сделано, Антуан быстро, четко и аккуратно нажимает на "ОТМЕНИТЬ".
У входа в магазин движется наверх, на второй этаж небольшой эскалатор. Антуан выдирает из моей руки свою ладонь и, без долгих раздумий, вскакивает на первую ступеньку. Ко второй ступени он уже упал. На третьей ступеньке перевернулся через голову назад на вторую. Восстал на четвереньки и пополз в сторону, противоположную ходу. Проделал сложный акробатический трюк, который мог бы называться Роза ветров, в силу задействованных в трюке всех сторон света. К тому времени, что я успела подскочить к нему, он уже встал, спокойно доехал доверху и деловито сказал:
- Чуть было не упал!
«Чуть было не»?! Я не знаю, чего ему не хватило, может быть, он надеялся победить силы гравитации и упасть в Америку?
Я рисковый человек, зашла с ними в сувенирную лавку. Тут же у меня случается косоглазие: правый глаз смотрит, как Лиза, обняв эбеновую статую Будды, плавно, как декабрьский снег, падает на пол, а левый видит, что Антуан деловито откупоривает консервную банку шпрот в масле. Не то чтобы к шпротам я питала больше уважения, чем к Будде, но они оказались ближе, поэтому спасаю шпроты. Лиза с Буддой, не разжимая объятий, лежат на полу, оба со светлыми улыбками. Самочувствие Будды за полтысячи евро меня живо беспокоит, но в это время старшенький (не Будда, а мой старший) отмечает, что он "хочет писать и уже начал".
Едва вернув Будду в подобающее просветленному положение, мы выскакиваем наружу, на нарядную улицу, где Антуан находчиво прилаживается писать в решетку водостока. Решение удачное и экологичное, вот только сток этот расположен ровно посередине оживленной пешеходной улицы. Рядом с ним, в целях обмена опытом, задирает лапку рыжий йорк в костюмчике Санта Клауса. Я старательно делаю вид, что не знаю, чей это мальчик. И собираюсь ретироваться отсюда подальше и поскорее. Но у Антуана другие планы: его сердце томится в разлуке со шпротами и, допИсав, он стремительно возвращается в магазин. Не гадая, буквально, в ад или рай. В порыве воссоединения со шпротами он не учел, что стеклянные раздвижные двери магазина уже закрылись. Антуан врезается в дверь и расплющивается по ней в позе бегущего Микки Мауса.
Отлепив его плоский силуэт от стекла, я замечаю на Лизиной голове красную шапочку Санты Клауса с двумя прорезями для собачьих ушей на макушке.
Что ж, большой город, нам пора отправляться домой. Мы повидали твои детские площадки, испробовали карусельки и собачьи какашки в скверах, катались на эскалаторе в магазине, любовались огнетушителем в Лувре и отдохнули до слабо-прощупающегося пульса.
Мы обогатили нежные и восприимчивые детские души культурной жизнью столицы:
- Что вам запомнилось больше всего, детки? - Лифт в отеле!
Пора водрузить красный горшок на сугроб из чемоданов и отправляться домой.
(Кстати, задача на логику: почему чемоданы не опустели и так же сложно закрываются, но впридачу к ним появился еще один мешок – огромный и туго набитый мешок грязного белья?)
За окном уплывает в облака гвоздь Эйфелевой башни. В каплях дождика на стекле расплываются красно-золотые вывески булочных. Я хватаюсь за фотоаппарат и фотографирую Париж! Пусть в последний момент, пусть из окна автомобиля, но я чувствую, что поймала, уловила его настоящий образ! И я спешу предъявить мой импрессионистский пейзаж мужу: «Что это ты сняла? Лобовые щетки? Неплохо, только смазано как-то».
Мы свернули в многополосную улицу, с бетонными стенами в граффити и жерлом каменного туннеля впереди.
Как говорится в той литературе, что я читаю на досуге: «Видел все, пора домой, до свиданья, зверики».