Глава 2 - ссылка
День был отличный. Уютная и комфортная Женева, только и ждала, когда по ней пройдутся кроссовки российских ребят. Или башмаки каких-нибудь других туристов. Ее неведомые достопримечательности предвкушали, когда о них узнает случайно забредший к ним гость. Ведь мало кто пленяется красотой этого добротного городка, прежде чем побывает в нем. Ни каких выдающихся достопримечательностей он не рекламирует на мировой сцене. Только надежность и спокойствие. Петрова все это уже давно не манило. Женева, Люксембург, Монако, Лондон, Париж, он уже и не вспоминал, по каким городам его помотала профессия.
Уже давно он чувствовал себя в Европе как дома, и только какие-то изюминки европейской культуры могли привлечь его внимание. Как Лозаннский собор. Хотя, знавшим его приятелям, сложно было сказать, почему он выбирал для своего посещения именно тот или иной раритет. Что привлекло его в этот раз, почему этот Нотр-Дам. Его знакомые не смогли бы ответить. Толи освещение этой готической церкви папой Григорием 10, одного из первых попытавшихся воссоединить католичество и православие или магия витража розы, с ее средневековой картиной мира, или еще какие изыски. Зато завтра он уже планировал быть там. А пока, не снимая одежды, он упал на кровать, и, замкнув руки на груди, закрыл глаза. Он знал, что до встречи у него есть пару часов.
Всей этой культурно-романтической демагогии нельзя было пронять Васечкина. Его стихия Россия. «По небу тучи бегают, дождями сумрак сжат, под старою телегою рабочие лежат. И слышит шёпот гордый вода и под и над. «Через четыре года здесь будет город сад!». Все мы с вами знаем, что даже если там город сад и случился, то к временам юности Пети все опять захирело. И тот сумрак, который раздвинули мозолистыми руками «в сотню солнц мартенами воспламенив Сибирь», далекие энтузиасты своей страны, теперь этот «сумрак сжался» обратно.
И вот Васечкин, в новой для себя обстановке, когда вокруг беззаботные лица, и ненавязчивый сервис и интерьер с привкусом фешенебельности, чувствует не то что дискомфорт, но некоторое давление. Приблизительно тоже давление, что когда то ощущал Остапа Ибрагимович, утверждая, сто «на каждого человека, даже партийного, давит атмосферный столб весом в двести четырнадцать кило!». И это без учета, что на человека, попавшего впервые в город сад, с непривычки и того больше. Не подготовила его родная действительность, к столь разительным перепадам. Хотя закалить сумела.
А то, что, к нашему сожалению, не выдюжили сыны и правнуки, отцов и дедов, что на заре советской юности ни крови, ни пота, ни жалея, бубнили как отче наш «Через четыре года здесь будет город сад», а сами в перекурах «сидя в грязи с такими же рабочими, жуя подмокший хлеб. Сливели губы с холода, но губы шепчут в лад» - и все про сад шептали. Так что Васечкин, оказавшись впервые в облизанной Европе, был несколько впечатлен. Не сиделось ему в четырех стенах. Толи это радостное солнце летнего безоблачного неба играло на кривых улках и крышах старого города, то ли смех, доносящийся из парка неподалеку, толи просто его манило в новую жизнь. Но, Васечкин, недолго думая, засунув руки в карманы, вышел на улицу.
Тем временем, прилетевший тем же рейсом Москва – Женева, чемодан дипломатической почты, который вызвал задержку самолета, и ворчание некоторых пассажиров уже был доставлен в диппредставительство России. Может быть, любопытный сотрудник и заглянул бы во внутрь. Ведь не часто так в спешке приходили почтой кейсы, которые требовалось так же оперативно и без лишних глаз передать указанному лицу. Но цифровой замок не дал ему такой возможности. Попробовав наугад несколько дней рождений, известных ему агентов он плюнул и, распечатав конверт, стал читать инструкции.
А Васечкин в это время, идя, куда вели глаза, и извилистые улочки через пару минут оказался в тихом уголочке, в каком-то парке. Где на траве расположилась молодежь. А, пройдя чуть далее, уперся в какое-то приземистое здание, а еще через какое-то время наткнулся на огромные шашки и шахматы, в которые играли, двигая фигуры по разложенным на асфальте доскам. Он остановился и стал смотреть. Но взгляд его был устремлен не на игроков, двигающих ногами ферзей и коней, а куда-то дальше, в прошлое.
Он видел плац в саду, аллеи, вокруг деревянных бараков, из которых и в которые вбегали и выбегали девчонки и мальчишки в белых рубашках с повязанными на шеи красными галстуками. И огромные шахматы, посредине плаца, которые они однажды с Петровым привязали к «буханке», Уазику, привозившему в столовую пионерлагеря продукты. И потом как этот грузовичок, выскочил из главных ворот лагеря и помчался по шоссе, увлекая за собой и разбивая вдрызг этих ферзей, королей, и прочие пешки. Так он стоял под сенью дерев, некогда бывшего ботанического сада Женевы, а ныне парка Бастионов.
Петрова разбудил жесткий трезвон телефона. Видать, специально так настроил хозяин пансиона, чтобы будить гостей – мелькнула у него мысль. Он стал приходить в себя после дневного сна и задержался на пару секунд, упершись взглядом в потолок, вдруг вспомнил, как они с Васечкиным как-то во время тихого часа смотались на пляж, ловить медуз. Сначала, он даже не понял, откуда взялось это воспоминание, но потом вспомнил все, и моментально взяв трубку, сел на кровати.
Мягкий мужской голос, после приветствия, поинтересовался, с кем он говорит, и, услышав ответ, уже с более уверенными интонациями сказал, что будет ждать его через два часа в кафе на набережной Монблан. Василий пошел в душ, прикидывая, куда бы ему лучше зайти перед встречей, купит рубашку или еще что-то из верхнего. Через 15 минут он уже бодро шел по направлению к «трамвайной» (rue du Marche), будучи уверен, что среди ее бутиков и магазинчиков попроще найдет что-нибудь и по своему вкусу.
Ровно в оговоренное время он вошел в кафе и сразу увидел одиноко сидящего господина в костюме с припущенным на шее галстуком, и своим деловым видом, не очень вписывающегося в отдыхающую атмосферу набережной. Он сел возле бармена и сделал заказ. Сидящий человек, видать, его тоже заметил, поскольку встал и, подойдя к бармену, стал с ним расплачиваться. При этом он, бросив скользящий взгляд на Петрова и его часы, причмокнул языком и воскликнул: «Отличный Брайтлинг!» На что, Петров, улыбаясь, ответил: «Да бросьте, часы как часы - китайская подделка», и засмеялся. Удивленный посетитель смерил визави взглядом и с интонацией разочарования выдал: «Да, что Вы? А я готов был бы даже Вам дать, франков этак…», - тут он назвал какую-то несуразную цифру, махнул приветственно рукой и вышел из кофейни.
Петров, кинул взгляд на часы, было половина пятого. Он встал и быстрым шагом пошел по набережной в сторону моста Монблан, не обращая внимания ни на прохожих, ни на магазинчики, ни на монумент Брансуика (герцога Брауншвейского). У него было полчаса, чтобы добраться на другой берег Роны в Английский парк к цветочным часам.
Уже подходя к часам, издалека он увидел несколько силуэтов стоявших у этого излюбленного места встреч, не только швейцарцев, но и разных туристов. Две женские фигуры, как и групка туристов были не в счет, а вот двое молодых людей его заинтересовали. По мере приближения, он замедлял шаг, пытаясь определиться, к кому подойти. Остановившись около часов, но, так и не определившись, Петров продолжил взвешивать, кто из них. Наконец, он остановил свой выбор. Но сделав только первый шаг к избраннику, он увидел, как тот поднял руку и замахал ей какому-то, приближающемуся вдалеке парню. Василий вздохнул. Больше, ни кого подходящего не было, и он неохотно повернувшись к оставшемуся кандидату, стал лениво к нему приближаться.
Этот июльский день, переваливший за файв о-клок, казалось никогда не кончится. Это так всегда бывает, в день прилета в новое место, даже с минимальной разницей во времени. Смена обстановки, пестрые впечатления, куча разных событий, все это создает ощущение, что день должен уже заканчиваться, а он ни как этого не хочет. Вот так и Васечкин, уже начал тяготится этим понедельником, когда будильник на часах, пропищал, что до встречи остался час. Он вытащил телефон, открыл карту, вбил указанные координаты и решил пройтись пешком. Навигатор показывал, что у него достаточно время в запасе.
Но то ли, он не туда свернул, на незнакомых улицах, то ли просто не рассчитал скорость шага, но подходя к месту встречи, он опаздывал уже минут на пять. «Да, ладно» - скажу, что заблудился, думал он. Навигатор показывал, что до нужного места осталось всего метров триста. С лева гудели машины, а вокруг болтали туристы. Петр и Василий, как-то интуитивно почувствовали друг друга. Петров не дойдя буквально полутора шага до молодого человека, а Васечкин, углядев уже знакомый профиль, пошли друг другу на встречу, не отрывая взгляда.
«Вы случайно, Не с Белоруссии?» - спросил Вася, Петю. «Нет» - ответил тот. «Мы с Одессы будем» - ответил Петя Васе с украинским акцентом. «И че пазайчура, тут тоже были?» - задал новый вопрос Вася Пете, тоже перейдя на русский с акцентом. «А, як же!» - казал Петя и тут же спросил Васю: «А, ви тут по яки справах?» «Так, вось гадзинник новыя шукаю» - не отводя глаз парировал Вася и тут же спросил Петю: «А як Вас клічуць, я Андрэй». «Михайло» — отозвался Петя. Оба стояли молча в недоумении. «Пойдем, где-нибудь сядем» — сказал на чистом русском Васечкин. «Да, есть о чем поговорить» — сказал так же Петров, и молча повел друга в одно модное кафе поблизости.
А в это время, в Москве, в зашторенном кабинете, с видом на историческое здание Детского мира, сидел Иван Сидоров, мужчина неопределенного возраста и телосложения и задумчиво глядя в потолок, включал и выключал настольную лампу. На его столе не было ни компьютера, ни листка бумаги. Только стекло на сукне, под которым желтели старые фотографии с сослуживцами, да массивная чернильница, которую генерал использовал как подставку для ручек.
Сложно, сказать, о чем он сейчас думал. Может быть о том, как его агенты сейчас проводят супер важную правительственную операцию, а может просто вспоминал детство или, какие-то эпизоды из своей боевой зрелости, но можно с уверенностью сказать, только одно, что о чем бы он не думал в эту минуту, это было созвучно «Рос шепоток рабочего над темью тучных стад, а дальше неразборчиво лишь слышно – «город сад». Я знаю – город будет, я знаю саду цвесть, когда такие люди в стране в советской есть!»
Продолжение следует.