Найти тему
Медиабревно

В молоко

Литературная общественность расписалась в собственном слабоумии, не сумев справиться со свежим букеровским лауреатом

Когда на прошлой неделе объявили лауреата Букера этого года – «Молочник» и его автор Анна Бернс, у «культурных» журналистов появилась проблема. Это была совсем не та книга, на которую ставили букмекеры, и эта была совсем не та книга, про которую можно написать что-то стоящее, прочитав ее по диагонали или пролистав (как они обычно и делают, хотя 90% из них книг не читает вообще, 5% с трудом одолевают аннотации, а остальные 5% читают, скрипя зубами, но потом все равно пишут так, словно ничего не прочитали). Роман был назван «непроходимым»: если уж его не осилили литобозреватели (считающие себя как минимум на две головы выше рядового читателя), то куда уж там недалеким читателям.

Отчасти такую ситуацию создали сами члены жюри премии: они заострили внимание на искусственной дихотомии «доступно читателю» – «недоступно читателю», признав, что роман «сложный». Но жюри как раз находится в выигрышном положении, его не в чем обвинить. Они сделали лучший выбор, как только могли, несмотря на хор возмущенных постпремиальных голосов о том, что в шортлисте были, мол, и более достойные работы (не было). Жюри наградило роман выдающихся художественных достоинств, а мы ведь именно этого хотим от премии? Поощрять книги ни на что не похожие, сложные, проблематичные? Если не давать премию романам вроде «Milkman», то кому же давать? Дэну Брауну?

В премированном романе обозревателям ловить было нечего (не всякий долетел до середины), поэтому вокруг книги начали срочно создавать «нарративы». Первой такой историей стала попытка прессы сделать роман «актуальным», книгой о нашем времени в контексте движения #MeToo. Героиню романа едва ли не заставили создать свой список Shitty Media Men, а саму Анну Бернс записали в пророчицу движения (надо ли говорить, что роман был написан задолго до возникновения #MeToo). Когда лауреатка уклонилась от вовлечения себя и своей книги в этот нарратив, прессе пришлось его бросить и срочно искать другой.

Поскольку сетевой активизм сейчас как никогда способен привлечь читательскую аудиторию, «Молочника» поспешно объявили политическим романом, опять же сверхактуальным.

Поскольку сетевой активизм сейчас как никогда способен привлечь читательскую аудиторию, «Молочника» поспешно объявили политическим романом, опять же сверхактуальным. Книгу порекомендовали читать всем политикам (смешно, но, пожалуй, политики читают больше нынешних книжных обозревателей), назвали книгой для эпохи Корбина (тут уже можно смеяться в голос) и написали, что роман, мол, лучше всех когда-либо написанных книг об Ирландии, ИРА, Смуте etc, что это и не роман вовсе, а документальная книга в обличье романа (это как «Мертвые души» назвать документальной книгой о переписи населения). И вновь нарратив не совсем сработал: Бернс не делала никаких политических заявлений, не занималась демагогией, уходила от провокационных вопросов и вообще назвала свой роман глубоко личным и на личном опыте же и основанном.

Одновременно с этим появился и третий нарратив, для тех, кто книг совсем не читает, зато все темы сводит к классовому противостоянию. Когда Бернс рассказала, что большую часть премию потратит на то, чтобы расплатиться с долгами, а на остальное будет жить, на нее стремительно набросились культурные падальщики. Ирландку немедленно объявили нищей и возмутились: а пусть бы она шла работать, как все мы, а не книжки писать (сказали обладатели дядюшкиных наследств и потомки аристократов). Лауреатку буквально заклевали, после чего ей почти что пришлось отказаться от общения с прессой. На ее хроническую болезнь всем было плевать, как и на разницу между нищетой и жизнью в долг.

Не добив Бернс этими неудавшимися нарративами, медиа полезли за цифрами. Книгопродавцы, оказывается, уже негодуют: роман нечитабелен, продаж не будет, как выкручиваться на книжных фестивалях, где «Молочник» будет хедлайнером. Книжные обозреватели сравняли читателей по себе: если уж мы не одолели, то они и тем более не смогут! (На этом фоне отрадно письмо в Guardian от пролетария, выросшего в муниципальном жилье, который хвалится тем, что без труда книгу прочитал и нашел ее уморительно смешной. Но одно дело – пролетарии из Чешира, а другое книжные обозреватели…) Если культурным обозревателям не даются буковки, они берутся за циферки. Дело это уже не новое: уже не первый год журналисты расписываются в собственной профнепригодности и берутся за бухгалтерские счеты. Речь, в первую очередь, о британской прессе. Американской-то на Букер уже давно плевать. На продажи премия не влияет, и даже не всех британских шортлистеров потом в Штатах издают. Да и что требовать с культурных журналистов, когда все, кто мог, уже оттуда сбежал, а наиболее талантливые пишут по рецензии в три месяца для ежемесячников и наиболее престижных изданий (Адам Марс-Джонс, пожалуй, стал первым дезертиром, уйдя из Guardian; последней каплей стал Лео Робсон, который, кстати, был в букеровском жюри этого года).

Дело, видимо, еще и в том, что мы живем в 2018-м, и культурная память теперь ограничивается неделей. «Скандал» с Анной Бернс как будто случился впервые, словно бы не было до нее Марлона Джеймса, Пола Бейти, Джорджа Сондерса и их книг, которые по своей сложности и оригинальности, пожалуй, не уступают «Молочнику». Тренд на усложнение налицо, и это вызывает тревогу у обозревателей (а том числе и российских): премия якобы отворачивается от читателя и поворачивается к нему ж%пой. Каждый раз приходится придумывать новые нарративы, чтобы продать книгу медийной публике. В прошлом году, например, британские книготорговцы тоже жаловались на нечитабельность «Линкольна в бардо» и на плохие продажи.

Читатель сам решит, по зубам ему книга или не зубам. Смыв с себя липкие, навязанные ему нарративы, он с трезвой головой подойдет к чтению «Молочника». И не ошибется, если сделает это. Книга того стоит.

Ray Garraty

__________

новая колонка каждую неделю