Яркие лучи заходящего солнца окрашивали кабинет золотистыми красками. Они скользили по широким дубовыми панелями, отсвечивали на письменном столе и, вкупе с уютной обстановкой под старину, создавали ощущение отрешённости, зачарованности, остановки времени. Даже не верилось, что это был кабинет врача, пусть даже и частной клиники.
- Каждый человек проходит в своей жизни 2 этапа. – медленно говорил доктор. – Сначала его учат тому, каким должен быть мир. Вторым этапом мы усваиваем то, как этот мир устроен на самом деле. И второй этап длится всю нашу жизнь.
Доктор достал секундомер.
- Сейчас сконцентрируйтесь на звуках, которые вы слышите. Будьте сторонним наблюдателем. Сосредоточьтесь на моём голосе, на пении птиц за окном, на шелесте листьев. Закройте глаза.
Я закрыл глаза.
- Слушайте как можно больше звуков. Всех, какие только вы сможете услышать. Вы слышите звенящую тишину?
- Да.
- Продолжайте. Вслушивайтесь в неё. Концентрируйтесь на ней.
Звон в ушах всё усиливался. Он был ровным и чётким и лился будто бы из ниоткуда.
- Это чистый звук вашего восприятия. Вы настроились. Вы готовы. Ощутите свою кожу. Осязайте то, что под вашими пальцами, осязайте одежду на теле, осязайте тяжесть своего тела, лежащего сейчас на кушетке. Продолжайте при этом слушать тишину. Не отпускайте тишину. Тишина - ваш друг. Тишина проведёт нас сквозь время и пространство.
Тело отяжелело. Я больше не мог пошевелиться. Но и не хотел. Мне было хорошо и спокойно.
- Теперь ощутите своё дыхание. Услышьте его. Оно подобно тихому морю. Приливы и отливы. Приливы и отливы. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вы слышите шум прибоя. Вдох. Выдох. Ваше дыхание стало морем. Вы растворяетесь в нём. Море - ваша сущность. Вы стали этим морем. Прилив - отлив.
Перед глазами пронёсся ряд световых вспышек. Голос доктора перестал восприниматься мной как голос постороннего человека - он раздавался эхом как будто в моей собственной голове.
- Сейчас я сосчитаю от одного до десяти. С каждым счётом ваше состояние покоя и безмятежности будет нарастать, углубляться. Потом становиться еще глубже, до тех пор, пока вы не покинете ваше физическое тело. Пока вы не окажетесь вне времени и вне пространства. Раз... два... три... четыре...
"Андрей! - кричал полудетский голос с берега - Андрей! Где ты?". Волны шлифовали песчаный пляж. Прилив. Отлив. Прилив...
- Оля! - отозвался я.
На берегу никого не было.
- Оля, где ты?
- Я здесь.
Я обернулся, сзади стояла она. Загорелая худенькая девушка лет 16-ти, в соломенной шляпке и солнечных очках, в лёгком белом платье-паутинке, развивающемся на морском ветру.
- Я так хотел быть с тобой. Почему ты бросила меня?
Девушка протянула мне руку.
- Ты всегда можешь пойти вслед за мной. Я жду тебя. Я жду тебя уже долго... очень долго... но, я знаю, мы будем вместе. Ты знаешь способ. Иди за мной.
Я потянулся к её руке, но тут же меня отбросило от неё на километр. Я услышал голос, снова отсчитывавший цифры.
- Образы слабеют. Они покидают вас. На счёт "три" вы навсегда забудете об Ольге. Ваши чувства развеются. Вы сторонними наблюдателями проводите их в мир доброй памяти. Памяти и ничего более. Раз...
Оля махала мне рукой. Я со всей дури побежал к ней.
- Два...
- Я иду к тебе, стой. Я иду!
- Три...
- Нееееет!!!!
Я обнаружил себя вскочившим с кушетки, в полусидящем положении. Я тяжело дышал, изрядно вспотел. И плакал. Смутно видел перед собой очертания предметов. Затем увидел доктора слева от кушетки.
- Так я и думал. - сказал Виктор Петрович. - Это наш последний сеанс, больше пытаться нет смысла.
Я схватил доктора за ворот пиджака.
- Я видел её! Она живая, она стоит там! Она ждёт меня!
Доктор, едва сдерживая себя, с силой отцепил мои руки от ворота пиджака.
- Она умерла. Много лет тому назад. И вы должны принять это.
- Она зовёт меня с собой. Все эти годы. Виктор Петрович, вы это знаете.
- Вас зовёт не она, а ваше собственное эго. Патология вашего сознания, перевоплощённая в образ бывшей девушки.
Я покачал головой.
- Я не верю вам.
- Пока вы это не осозна́ете, толк от наших сеансов – нулевой. Более того, вы активно манипулируете сеансами, чтобы входить в контакт с данным образом. Это недопустимо. Я вынужден прервать ваше лечение.
- Какая вам разница? Родители щедро оплачивают ваши услуги.
- Дело не в оплате, дело в моей врачебной репутации. Которую вы, рано или поздно, испоганите своим неизбежным суицидом. Я очень жалею, что взялся за ваш случай.
- Она зовёт меня с собой, доктор. - мой голос срывался от слёз. - Она зовёт меня... Я должен пойти туда... за ней.
- Послушайте. То, что я вам сейчас скажу, может быть, не совсем правильно. С медицинской точки зрения. Но я скажу вам это не как врач. Я хочу сказать вам это как обычный человек, с обычным жизненным опытом.
Доктор открыл ящик стола, откуда достал коньяк. Наполнив рюмку до краёв, немедленно выпил и зажал нос рукавом.
- Что вы делаете? - недоумённо спросил я.
- Душу в себе врачебную этику.
Откашлявшись и отдышавшись, доктор закусил чем-то из того же ящика, после чего мигом задвинул его и закрыл на ключ. Затем он присел в кресло и пристально посмотрел на меня своими заблестевшими глазами.
- Допустим, что ваша девушка не является галлюцинацией. Допустим, что всё это правда и она реально, в качестве бестелесного духа, приходит в ваши сны и на наши сеансы.
- Или…
- Или, - перебил он меня. – это вы прилетаете к ней «на тот берег», в мир мёртвых. Да, я помню. Допустим это так.
Впервые за долгие годы я слушал доктора с неподдельным интересом.
- Я не сомневаюсь, – продолжал он. – что в самое ближайшее время вы покончите с собой. Не будь этого разговора сейчас – вы покончили бы с собой по выходу из стационара, когда бросили бы пить таблетки. И так уже бывало. Но я предоставлю вам возможность уйти из жизни прямо здесь. Прямо в больнице. Но с одним условием.
Я не мог поверить своим ушам. Тот ли это самый доктор, годами рассказывавший мне про галлюцинаторный бред, тяжелую депрессию и смысл жизни?
- Условием?
- Вы должны будете, оказавшись «на том берегу», передать вашей девушке некоторые мои слова.
- Вы серьёзно?
- Серьёзнее некуда. Слушайте и запоминайте. Первое: я считаю вашу девушку эгоистичной маленькой дрянью. Именно это...
- Вы не смеете так говорить о ней!
- Эгоистичной капризной дрянью! Которая лишила жизни себя, а теперь лишает жизни своего молодого человека! Который из-за неё теперь никогда не испытает радости стать отцом, больше не увидит ослепительный свет солнца, не почувствует вкус спелых вишен! Ничего! И всё это ради того, чтобы не чувствовать себя одинокой там! На «том берегу»!
- Это не правда!
- Нет, дорогой, уж наберитесь терпения. Я долго терпел вас все эти годы и имею право докончить своё послание. Осталось недолго.
Виктор Петрович выдержал паузу, чтобы перевести дух. Его глаза заблестели ещё сильнее.
- И главное, что я хочу, чтобы вы обязательно сказали ей… Передайте ей от меня, что она никогда, слышите... никогда вас не любила.
- Как… да как вы можете…
- Ни-ког-да! Потому что когда любишь человека, желаешь ему счастья, добра. Пусть даже он не с тобой! Пусть он даже с другим! Желаешь ему обрести счастье здесь и сейчас, а не «на том берегу». И я хочу, чтобы не только вы знали это. Но и она тоже.
Наступила молчаливая пауза. Виктор Петрович встал и снова подошёл к столу. Снова открыл ключом ящик, снова достал бутылку и рюмку.
- Мыло и верёвку вы найдёте этой ночью в комнате сестры-хозяйки. Всё приготовлено к вашему визиту на видных местах. По глупой случайности забывчивая сестра оставила запасной ключ прямо в ящике вашей прикроватной тумбочки.
- Как это возможно?
- Наш сегодняшний разговор было несложно предвидеть.
- Но почему именно… вешаться? Может, лучше просто вскрыть вены, как раньше?
- Вас найдут и откачают, как и в тот раз. Только загадите кабинет.
- Но… вешаться?
- Сначала я хотел предложить вам таблетки. Но есть большой риск, что у вас начнётся элементарная рвота. Или вас быстро откачают, и вы останетесь печёночно-почечным инвалидом. Это было бы негуманно по отношению к вам. Не говоря уже о репутации клиники.
- А если… мышьяк?
- Я не стоматолог.
- Но…
- Да будьте вы мужчиной, в конце концов! Умирать в любом случае больно.
Наполнив рюмку коньяком, доктор снова «опрокинул» её до дна. Откашлявшись, он продолжил.
- Конфигурацию верёвки не менять. Она идеально настроена на то, чтобы вы умерли от асфиксии, а не от перелома шейных позвонков. Так будет меньше боли. Привязать верёвку строго на крюк в углу, а не к проводу лампочки. Провод имеет свойство обрываться. В течение нескольких минут вы потеряете сознание, а затем умрёте. Постарайтесь издавать как можно меньше звуков. Как можно меньше. Утром ваше тело обнаружат.
- Но… зачем вы помогаете мне?
- Я помогаю вам не как врач, а как человек. Вы должны передать своей девушке всё, что я вам сказал. Слово в слово. Всё, что я просил донести до неё. В остальном – вы полный хозяин своей судьбы.
- Что если санитары помешают мне?
- Сегодня на дежурстве их будет трое. Я задержусь допоздна и отвлеку их на полчаса: между первым часом ночи и половиной второго. Следите за временем. Вы свободны.
Я вышел из кабинета доктора совершенно изумлённый. Четыре года я знал доктора: 3 года я лечился амбулаторно, на 4-й родители отправили меня к нему в частную клинику. И впервые за эти годы я увидел его человеческую сторону.
Во дворике клиники было чисто и светло. Пели птицы, срывались с деревьев желтеющие листья. Ещё никогда мне не хотелось так жить, как здесь и сейчас. Увидеть родителей. В последний раз обнять маму, отца. Попрощаться. Да, надо было попросить доктора об этом, увидеть родителей. Увидеть друзей. Сказать каждому из них «прощай». Но у меня так мало времени. Вдруг он передумает?
Слишком долго она меня ждёт «на том берегу». Проходят годы, а она зовёт меня за собой. Каждую ночь. Туда. Где мы навеки будем вместе. И никто не сможет помешать нам.
Дворик напоминал мне о доме. В нашем саду рос вековой дуб. Мы играли и бегали вокруг него, когда были детьми. А когда повзрослели, поклялись друг другу в вечной любви на тысячу лет. Я вырезал на этом дубе сердечко и наши инициалы. Мы сказали друг другу, что оно будет символом наших клятв. И пока будет живо это дерево, - а дерево непременно будет жить тысячу лет – наши клятвы живы. И живы наши чувства.
Нет, я не мог больше ждать. Я ушёл с дворика к себе в палату, улёгся на постель и стал медленно ждать в полном одиночестве. Моего соседа, молодого наркомана, уже два дня держали в «интенсивной терапии» - он словил какие-то очередные глюки. Время тянулось медленно. Секундная стрелка часов словно делала усилие, чтобы упасть на еще одно деление по кругу. И ещё, и ещё, и ещё… можно было сойти с ума.
И всё же время неумолимо. Кое-как я дождался момента, когда часы на стене покрылись сумеречными тенями: заметны были только движения стрелок, а сами цифры почти неразличимы. Зажёгся долгожданный свет в коридоре, а затем – в палатах. Медсёстры делали обход, давали таблетки. Я принял свою «дозу», прогулялся по коридору туда и обратно. Вернувшись в комнату, снова лёг на постель и задремал.
Мне снился один тот же сон много лет. Про берег моря. Я летел по нему чайкой, я бегал по нему мальчишкой, я был рыбаком в лодке. Её на этот раз нигде не было. «Проснись! Проснись, пока не проспал!» - закричал кто-то.
Я обнаружил себя в тёмной палате. Везде уже давно потушили свет и любое электричество. Разве что ночное полнолуние озаряло пол и стены своим желтовато-серебристым светом. Ярким светом. Волшебным светом. Лунная ночь за окном была прекрасна. Часы, полные мистического блеска, показывали ровно час ночи. Любимая зовёт.
Я открыл тумбочку и действительно нащупал там ключи. Доктор не обманул. Украдкой я пошёл по коридору в сторону комнаты сестры-хозяйки. Персонала нигде не было, пациенты тихо спали. Лишь только новенький санитар, молодой человек чуть старше моих лет, - правда, гораздо крепче, более «накачанный» - мирно спал в ординаторской. «Видимо, доктор решил его не будить» - с усмешкой подумал я.
Тихонько пробравшись сквозь коридор, тихо-тихо щёлкнув замком, я осторожно открыл предательски скрипевшую дверь. В окне кабинета виднелась всё то же бледно-желтоватое полнолуние. Я без труда нашёл верёвку с петлёй на столе, попытался намылить её сухим мылом – но насухо получалось как-то не очень. Нашёл табурет, нашёл пресловутый крюк, о котором говорил Виктор Петрович. Привязал. Просунул голову в петлю. Последний раз взглянув на желтоватое полнолуние, я заплакал. Мне никогда ещё не хотелось так жить, как сегодня. Как сейчас, в этот самый момент. Но она страдает там без меня. А я страдаю здесь без неё.
Я опрокинул табурет, и канатная петля сдавила мне горло. Голова, готовая взорваться, наполнялась кровью. Я стал задыхаться, трепыхаться, барахтаться, болтать ногами. «Как можно меньше звуков!» - крутились у меня в голове настойчивые советы доктора. «Как можно меньше звуков!». Мышцы сводило в спазмах. Сердце бешено билось. Телу хотелось откашляться. Руки сами тянулись к петле. Всеми силами моё тело сопротивлялось неизбежности смерти. Пыталось ослабить неумолимую хватку петли. Казалось, что эта пытка никогда не закончится – но и остановить её тоже было никак нельзя. В голове мелькнуло: «Зачем, зачем ты это сделал!». А потом «Неужели, ничего нельзя вернуть назад?». Силы мои уходили. Руки и ноги потихоньку переставали дёргаться. Голова перестала соображать. Зрение сузилось до светлой точки в темноте. На темени чувствовались странные вибрации. Всё тело как будто вибрировало, ходило ходуном, оставаясь при всём при этом совершенно неподвижным физически. Я услышал в отдалении крики каких-то людей. Видимо, меня всё же обнаружили. Но было уже поздно. Я уже ничего не чувствовал. Я летел, словно бабочка. Я летел бестелесным духом навстречу свету, навстречу этой белой точке. Потом их стало больше, разных точек, разных цветов… я потерялся среди них и растворился в них…
Я обнаружил себя проснувшимся на берегу моря. Приливы-отливы. Приливы. Отливы. Это был тот самый песчаный берег, который я много раз видел во снах.
- Я знала, что этот день наступит! Я знала, что ты услышишь меня! Что ты придёшь!
Я видел над собой Олю. Её лицо истекало слезами. Но я знал, что это были слёзы счастья. Я мигом свалил её с ног, зажав в своих объятиях. Мы катились по берегу, целовались и обнимались после долгой, многолетней разлуки. И нашему счастью не было предела. Мы снова обрели друг друга. Мы снова могли прикасаться. Могли говорить. Могли смеяться и плакать. Вместе. Даже смерть не смогла разлучить нас.
- Что это за место? – спросил я, когда мы немного успокоились.
- Я не знаю. – ответила она. – Мы на том берегу.
- Ну это… мир мёртвых?
- Наверное. Я правда не знаю.
- Но… ты ведь здесь много лет.
- Все эти годы я провела здесь. На берегу.
Берег был изумительно красив. Море и ветер были тёплыми и ласковыми. Небо было слегка зеленоватого оттенка, будто затянутое какими-то странными тучами. Солнце было тусклым и бледным: таким, что можно было на него относительно спокойно смотреть без прищуренных глаз.
- Солнце мёртвых. – промолвил я. – Море теплое, а солнце не греет.
- Здесь никогда не бывает ночи. Всегда солнце.
- А как же здесь… спать? Спят ли здесь вообще?
- Спят. Правда, совсем недолго. Тусклое солнце не мешает.
- А сны здесь такие же, как на Земле?
- Нет. Сны как на Земле есть только у живых. Но мы можем приходить к ним во снах.
- Также как ты всегда приходила ко мне?
- Да. Только я всё время затягивала тебя сюда. Это можно сделать только у моря. Поэтому и боялась уходить.
Я поцеловал её и, крепко прижав к себе, посмотрел на морские волны.
- И как это делать?
- Сложно объяснить с первого раза. Ты еще только-только появился как мёртвый.
- А ты видела других мёртвых здесь?
- Да. Видела нескольких. Они звали меня с собой, вглубь. Но я всем отвечала, что жду тебя. И не могу уйти.
- Как ты думаешь, здесь есть наши родные? Бабушки, дедушки? Я хотел бы найти их.
- Я хотела бы остаться только с тобой. Больше мне никто не нужен.
И снова мы, растроганные собственными чувствами, обнимались и целовались, не веря своему счастью.
Так прошло несколько счастливых дней. Ночей как таковых здесь не было. На небе время от времени появлялась луна. Я называл это время «белыми ночами». Потом я решил уговорить Олю пойти вглубь материка. Она почему-то очень сопротивлялась этому, говорила, что для меня будет лучше остаться на некоторое время здесь, чтобы научиться парить в воздухе и, со временем, проникать в мир живых. Она боялась, что уйдя с берега на поиски других мёртвых, мы никогда не сможем вернуться на этот берег. «Не забывай, что это не наш мир, и живёт он по своим законам. – повторяла мне она. – Тут достаточно сделать шаг, как ты окажешься не пойми где»
Наконец, после долгих уговоров, Оля согласилась идти в глубину. Но поставила условие, что прежде я попрощаюсь со всеми теми, с кем не успел попрощаться при жизни: с мамой и папой, с друзьями. И с доктором, который помог мне уйти из жизни.
- Нет, и не уговаривай. – отрезал я. – К Виктору Петровичу в сон я не полезу.
- Почему?
- Он сказал, что, помогая мне, пошёл против врачебной этики. Ему вообще трудно это далось. Не хотел бы его пугать.
- Но ведь ты даже с ним не попрощался. Даже с ним!
Я молчал.
- Послушай – продолжила она. – Ведь ты рассказывал, что доктор никогда не верил в моё существование. Что он говорил, будто я – плод твоей фантазии.
- Персонифицированное эго, да. Патология.
- Что за дурацких слов ты набрался на Земле?
Она рассмеялась, а я снова поцеловал её.
- К доктору не полечу.
- Но ведь он так никогда и не узнает, что всё это было правдой. Неужели тебе его совсем не жалко?
- Неа.
- Ведь без него мы бы не встретились снова…
- Детка, без него мы бы встретились гораздо раньше. Этот старый козёл 4 года пихал в меня «колёса», гипнотизировал, промывал мне мозги своими дешёвыми нравоучениями, диагнозами. И под конец он…
Тут я вспомнил, что доктор просил передать моей Оле. Все его мерзкие слова в её адрес. Моё лицо скривилось.
- Что под конец?
- Да, так. Ничего. Мне кажется, что он и так прекрасно осведомлён об этом мире. Не знаю, правда, откуда. Но осведомлён. И вполне верит в твоё, вернее, в наше с тобой существование.
- По-моему ты чего-то мне не договариваешь.
Наступила неловкая пауза.
- Оля, правда, этот человек мне неприятен.
- У тебя есть какой-то неисполненный долг перед ним.
- Откуда ты знаешь?
- Я чувствую это. К тому же мы можем подглядывать за миром живых.
- Тогда зачем ты спрашиваешь, раз ты и так всё знаешь?
- К сожалению, я правда не знаю. Я не обманываю тебя. Физический мир очень грубый. Чтобы жить в нём – нужно физическое тело. Я могла наблюдать за тобой во время сеансов, и даже проникать в твоё сознание, когда ты был под гипнозом. Но я практически ничего не слышала. Разве только его голос тогда, когда он раздавался эхом в твоей голове.
- Вот как…
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.
- И ты слышала, как он приказывал мне забыть тебя?
- Да, пару раз. Но я не всегда была на сеансах. Иногда он просто вызывал образы из твоей памяти и пытался стереть их с помощью гипноза. Он – талантливый доктор. Может быть, если бы… - она резко запнулась на слове. – Не важно.
- Если бы? Скажи!
- Если бы мои родители отдали меня твоему доктору, мы жили бы в мире живых.
- Перестань.
Оля заплакала.
- Да перестань, говорю. Я буду с тобой, где бы мы ни были. Мне никто не нужен кроме тебя.
- Я… я… - она продолжала плакать. – Я очень хотела, чтобы ты пришёл…
- И я пришёл.
- Я… я убила тебя.
- Что ты такое говоришь? Перестань. Это был мой выбор.
- Нет. Доктор бы вылечил тебя, если бы я не лезла. Ты был бы жив. У тебя, может быть, были бы дети. Семья. Жизнь. Счастье. А я – эгоистичная дрянь…
«Я считаю вашу девушку эгоистичной маленькой дрянью. – крутились у меня в голове слова доктора. – Эгоистичной капризной дрянью!». Прочь! Прочь из моей головы!
- Ты – моё счастье. – сказал я, еще сильнее прижимая её к себе.
- Нет. Я не имела на это права. – говорила она, чуть успокоившись. – Когда любишь человека, желаешь ему счастья, добра. Пусть даже он не с тобой. Ты должен был обрести счастье в мире живых. А я всё испортила.
- Мама родная…
Меня охватил дикий, бешеный ужас.
- Ты, – продолжил я. – точно не в курсе о том, о чём меня попросил доктор?
- Нет. Я же сказала, что в мире живых нет возможности нормально разобрать человеческую речь. Должно быть физическое тело. Или сновидение.
- Ты слово в слово, практически, повторила всё то, что он сказал передать тебе.
- Что?
- Он помог мне уйти из жизни с условием, что я передам тебе его слова, когда встречу тебя.
- Какие слова?
- Он назвал тебя «эгоистичной дрянью» и заявил, что ты никогда не любила меня. Потому, что тянула меня за собой на тот свет. Чтобы не быть тут одинокой. Ещё нёс какую-то херню про спелые вишни. Это я уже, если честно, не помню.
Оля разревелась и закрыла лицо руками. Я снова крепко обнял её, но она попыталась меня оттолкнуть.
- Нет, - в панике стал говорить я. - нет, пожалуйста, это не правда, я очень люблю тебя и знаю, что ты меня любишь! Он старый дурак и ничего не понимает в наших чувствах! Я вообще не стал бы тебе говорить! Послушай, Олечка, ведь он не прав. Совсем не прав. Ты желала мне счастья. И я счастлив рядом с тобой. Счастлив, как никогда раньше. И мне всё равно, в каком мире. Живые или мёртвые. Мы дали клятву на тысячу лет, но я хочу, чтобы она была вечной.
Я посмотрел ей в глаза и продолжил:
- Знаешь, вот теперь я хочу прийти к нему в сновидение. Пусть увидит, что мы счастливы. Пусть увидит, что вся его говёная психотерапия с «колёсами» - полная чушь!
Оля прижалась щекой к моей груди.
Мы дождались Луны. Сегодня она была такой же полной и яркой, как в день моего прихода в этот странный мир, где мы с Олей обречены были жить вечно. «Пора» - сказала она, протянув мне руку. Мы пошли по мелководью. Оно становилось всё глубже и глубже. Наконец, тёплое море поглотило нас целиком.
Мы летели как птицы над нашим родным городом. Мы увидели тот самый дуб, на котором было вырезано сердечко. Переглянувшись между собой, мы улыбнулись, полные счастливых воспоминаний об этом месте, о старом времени.
- Как же нам добраться до Виктора Петровича?
- Просто скажи вслух: хочу оказаться во сне Виктора Петровича! И если он спит – должно сработать.
Я посмотрел на полнолуние мира живых. И прокричал, что есть мо́чи: «ХОЧУ ОКАЗАТЬСЯ ВО СНЕ ВИКТОРА ПЕТРОВИЧА!».
Мы очутились в странном месте. Это было что-то казённое, обветшалое, гадкое. Повсюду были решётки, тяжелые металлические двери, дешёвая плитка. «Это что, морг?» - спросила Оля. «Нет, больше похоже на… тюрьму?» - неуверенно ответил я.
Послышалась тяжелая поступь армейских сапог, грубый мужской смех, хруст наручников, грубые матершинные слова. Двое полицейских-надзирателей вели в камеру арестанта.
- Виктор Петрович! – крикнул я в ужасе.
Конвой остановился.
- Ты? – спросил Виктор Петрович. – Я ж тебя лично из петли доставал. Неужели оклемался? Тогда какого чёрта вы меня арестовали!
Один из конвойных резко ударил Виктора Петровича кулаком по лицу.
- Заткнись, сука. Довёл пацана, урод, мы всё знаем. Сам же его в ту петлю и засунул. Ты своё теперь получишь, поддонок.
- Да вот же он, жив! – кричал Виктор Петрович. – Живой! И его… кто это? Постой… Андрей, кто это? Кто это с тобой?
- Это Оля.
- Господи!
- Доктор, я сделал то, что вы просили меня. Я встретил её. Я сказал ей, то, что вы просили. И еще доктор…
Я подошёл к Оле и нежно обнял её.
- Вы не правы. Мы любим друг друга и наша любовь взаимна. Где бы мы ни были. В мире живых, или в мире мёртвых. Вы сказали, «когда любишь человека, желаешь ему счастья, добра». Она желала мне счастья. А я могу быть счастливым только с ней.
- Оля! – закричал доктор. – Оля, послушайте меня внимательно! Если он передал вам мои слова, знайте, что всё еще можно исправить! Он ещё не умер! Он в коме, под капельницами!
- Как… не умер? – пролепетала Ольга.
- Как не умер? – повторил я.
- Я обманул тебя! Мы почти сразу же сняли тебя из петли! Всё было спланировано заранее! Я не мог позволить тебе умереть! Она может отпустить тебя обратно в мир живых! И если она действительно тебя любит, она отпустит тебя! Прошу, возвращайся! Подумай о родителях, подумай обо всём том, чего ты лишаешь себя! Она не вправе требовать от тебя…
Оля взяла меня за руку.
Мы снова оказались на берегу моря. Тусклое зеленоватое солнце по-прежнему светило там с пасмурного зеленоватого неба. Морской ветер был по-прежнему тёплым и приятным. Морские волны одна за другой лизали песчаный берег. Вдох. Выдох. Прилив. Отлив. Оля с грустью посмотрела на меня. Какое-то время мы так стояли, взявшись за руки. И ничего друг другу не говорили.
Я первым нарушил молчание.
- Если это реально так, а не его сновиденный бред, я всё равно никуда не вернусь.
- А если его действительно посадят в тюрьму? Разве ты не видел, до какой степени он боится этого?
- Его проблемы. Он знал, на что шёл.
- Как же родители?
- Что родители? Когда ты уходила, разве ты о них думала?
Оля опустила глаза. Из глаз тихонько полились слёзы. Я обнял её.
- Прости меня. Ты скучаешь по ним? Да? – спросил я.
- Очень! – плача отвечала она. – Прихожу иногда к маме во сне. И очень жалею, что не подумала о них раньше, до того, как ушла. Не подумала о тебе. Ни о ком. Я это сделала… я это сделала… на показуху, понимаешь? Я даже не думала, что всё так случится. Что я реально умру, окажусь здесь. Без возможности вернуться назад…
- И если бы у тебя была возможность…
- Да! На твоём бы месте… да. Вернулась бы. Обязательно вернулась. Но для меня нет обратной дороги.
Я молча гладил её волосы. Мне не хотелось её отпускать.
- Я никуда не вернусь. Мой дом там – где ты.
- Нет! – она слегка ударила меня в плечо. – Ты вернёшься, слышишь! Ты вернёшься! Ты будешь жить! Ты будешь счастлив!
- Без тебя я не могу быть счастлив!
- Ты будешь отцом, самым лучшим на свете! Ты будешь есть спелые вишни! Ты будешь наслаждаться жизнью! А я буду... помнить о тебе.
- Как же я буду жить, зная, что никогда не смогу обнять тебя? Как мне жить, зная, что ты здесь, а я – там? Как мне полюбить другую, когда мы поклялись друг другу? Помнишь? На тысячу лет, пока растёт это дерево?
- След на тысячу лет. Да. Я освобождаю тебя от этой клятвы.
- Нет, пожалуйста! Не надо. Я не хочу этого.
- Я освобождаю тебя от этой клятвы. – повторила она.
Наступила тяжелая тишина.
- А как же ты?
- А я останусь здесь. И снова буду ждать, когда ты придёшь.
И мы, обнявшись, плакали друг по другу.
- Ты говорила, что я буду отцом. Значит, у меня будет другая? Но что я скажу тебе, когда мы встретимся в следующий раз?
- Тогда и решишь, с кем ты будешь в этом мире. Спасибо тебе. Ты утешил меня. Мы были вдвоём так недолго. А впереди целая вечность. Но я одна должна сама ответить за свой поступок. А ты должен жить. Пообещай мне, что ты будешь жить!
- Я обещаю тебе.
Я выпустил её из своих объятий. Она отступила на шаг назад.
- Может быть, - сказал я. – хотя бы ещё один день? Один денёк вместе?
- Да, я хотела бы. Но только один.
И был день. И прошёл совсем мимолётно. Будто и не было его совсем. Когда луна взошла, Оля сказала мне идти в сторону моря, как и в прошлый раз. Я шёл вглубь бесконечного моря, без конца оборачивался вслед. Оля махала мне рукой, но ничего не говорила. Пучина поглотила меня.
Я проснулся под капельницами, в кислородной маске, с привязанными руками и ногами. В палате интенсивной терапии был включён приглушённый свет. Страшно болела голова, было сковано всё тело. Судя по ощущениям, всё тело было в каких-то синяках, будто меня несколько дней били. Было больно глотать и дышать. Сначала я не мог пошевелиться, но потом, потихоньку стал шевелить пальцами рук, затем пальцами ног. Потом смог немного повернуть голову. Рядом со мной, у кровати, сидел спящий Виктор Петрович. Позже мне расскажут санитары, что последние 2 дня до моего пробуждения доктор мучился бессонницей и постоянно дежурил у моей постели, убеждая всех вокруг, что я, по его расчётам, должен вот-вот проснуться.
- Доктор! Доктор! – хрюкал я через маску. – Доктор!
Виктор Петрович проснулся.
- Живой! Господи! Ничего не говори, я сейчас приду.
- Нет, нет! Доктор!
Виктор Петрович снял с меня маску.
- Ну чего ты хочешь?
- Я видел её!
- Кого?
- Олю.
- Какую ещё Олю?
- Ну вы же помните! Из вашего сна!
- Из какого ещё сна? Надо будет тебе диагноз изменить. С тяжелой депрессии на шизофрению.
- Из сна, в котором вас в камеру вели.
Доктор на минутку изменился в лице. Но потом совершенно буднично ответил.
- Не снилась мне никакая камера. Не помню такого.
- Доктор, ну вы скажите, не как доктор, а как человек. Ну никто же не слышит. И я никому не скажу.
- Как человек я тебе одно могу сказать: не трепи языком. Всё, что ты видел – галлюцинация и бред. Ты меня понял?
Доктор какое-то время помолчал. Потом добавил.
- Она тебя отпустила?
- Да.
- Сказала тебе, дураку, чтоб ты жил?
- Да.
- Назад не тянет?
- Тянет. Но нужно жить. Я ей пообещал.
- Ну вот и славно.
Через 3 месяца меня выпустили из больницы. Я залечил последние недуги и вернулся в старый дом родителей. Обнял маму, обнял отца. Я уговорил родителей пойти со мной в старый сад. Мама была против, но я знал, что ничего страшного со мной уже не случится. После больницы я был «как новенький». В старом саду я сразу же пошёл к тому самому дубу, но увидел, что он совершенно засох.
- Поэтому я не хотела, чтобы ты ходил в этот сад – почти плача сказала мама.
- Ты знаешь про клятву? Откуда? Это было тайной.
- Просто знаю. – ответила она. – Сколько растёт дуб, столько будет длиться ваша любовь.
- Ну, значит… теперь всё?
Мама ничего не ответила.
Оля больше не приходила ко мне ни во сне, ни наяву. Иногда я ходил к ней на могилку, приносил цветы и конфетки. Но меня никогда не покидало ощущение, что она стала моим ангелом-хранителем. Я всегда чувствовал, как она наблюдает за мной, как оберегает меня.
Доктора я больше в своей жизни не встречал. Слышал краем уха от родителей, что он через год бросил практику, продал свою долю в частной клинике партнёрам и ушёл на преподавательскую деятельность. Защитил диссертацию на тему «Отдельные вопросы формирования шизофренической симптоматики у соматических больных», стал профессором.
Моя жизнь сложилась непутёво. Почти все женщины по сравнению с Олей казались мне совсем заурядными, серыми, бесчувственными; я ещё долго не мог никого себе найти. Оля говорила мне, что я буду отцом, самым лучшим в мире. И я стал.
Долго мы с той девушкой не прожили. Она, конечно, была хорошей. Я уважал её. Но не любил. Тех нежных чувств, которые я испытывал к Ольге, я не испытывал больше ни к кому в своей жизни. Любую женщину это бы обидело. Но ничего не мог с собой поделать.
Испытал ли я в своей жизни счастье? Да. Я стал отцом, меня ослепляет солнечный свет, и я наслаждаюсь вкусом спелых вишен. Всё, как говорил доктор.
Когда наступит моё время уходить в тот мир – я буду уходить со счастливой улыбкой. Не боясь боли, не боясь смерти.
P.S. В 2020-м году я написал небольшое продолжение