Рецензия на роман Гузель Яхиной «Дети мои»
Я люблю прийти в магазин и выбрать книгу по обложке. Пословица не всегда верна, и ее легко опровергнуть на примере Гузель Яхиной. Первая книга писательницы, «Зулейха открывает глаза», снабжена посредственной обложкой с силуэтом женщины на фоне закатного, но при этом очень звездного, неба. Внизу скромно помещена «мощная» цитата Улицкой. Читать следует так: роман предназначен для женщин, автор новый, но весьма перспективный. В общем-то, это обложка без амбиций, и их, возможно, лишена и книга (о чем судить тем, кто прочел).
Напротив, обложка второго романа Яхиной «Дети мои» - практически шедевр. Спокойные тона, скромный шрифт с модным отсутствием заглавных букв, необычное изображение: герой идет среди деревьев, но под водой. Водную тему дополняют узоры, сверху и снизу – регалии автора. А сзади уже – слово напутствия, но уже не от Людмилы Улицкой, а от Елены Костюкович (напутствие не только длинное и пространное, но еще и нелогичное). Прочитываем так: умная и глубокая (заметили шутку?) книга автора-лауреата, нуждающаяся, однако, в цитате кого-то еще более заслуженного (что в данном случае спорно), потому как вторая книга не похожа на первую. В чем же между ними разница, видимая на обложке? В том, что у романа «Дети мои» есть амбиции. На мой взгляд, это главная проблема книги.
Этот роман мог стать универсальным, вневременным произведением, ведь рассказывает об эскапистах, людях, мечтающих просто оставаться в своей маленькой жизни, и лишь бы жизнь большая их задевала как можно меньше. Ощущение это, думаю, знакомо многим. Подобная история в государстве столь молодом и подверженном изменениям будет популярна еще много-много лет. Посыл был бы прекрасным, вот только мешают главы о Сталине. Композиционно они врываются в жизнь бывшего учителя Якоба Баха, поволжского немца, тогда же, когда в его жизнь врывается история. Эти краткие сцены из биографии Сталина могли бы стать идеальным вторым компонентом противопоставления. Но странным образом даже контраста между героями и их историями не возникает. Эти части написаны иначе: для каждой из них автор выстраивает внутри событий метафору. Наблюдать за этими экзерсисами интересно, но насколько же они неживые по сравнению с плавными, текучими главами основной истории. Эпизоды про Сталина словно из другой книги. Конечно, такое построение в литературе может быть и оправданным («Мастер и Маргарита», например), но здесь две жизни, большая – диктатора и маленькая – хуторянина, практически не пересекаются. Казалось бы, решения Сталина в каждой из глав должны напрямую влиять на Баха. Но не влияют! Это все не значимые эпизоды выдумывания политики относительно Поволжья, а просто какие-то зарисовки. Может быть, автор стремилась показать нам эволюцию этого героя? Если и так, то не смогла. Сталин как герой на протяжении этих частей не развивается, он лишь переходит из ситуации в ситуацию, единожды меняя при этом имя.
Кстати об имени. В этих частях Сталин называется либо «он», либо «вождь». Вдобавок к этому, герой выведен как поэт. Он рифмует цифры жертв репрессий! Авторская оценка выглядит здесь очень сомнительно. Почему в тексте возвышается Сталин, а Гитлер, скажем, изображен уродливо и отвратительно? Если и заложена была здесь другая интонация, то всю ее затмило романтизирование. Зачем? Думаю, из-за амбиций быть романом историческим, ведь жизнь главного героя проходит большинству важнейших событий эпохи параллельно. Тем не менее, такой взгляд на Сталина сегодня – опасное явление. Россия переживает волну нового идолопоклонничества, забывая о терроре и жестокости «вождя».
Но не только в Сталине воплотились амбиции автора. Хроники Баха – явление, с моей точки зрения, весьма сомнительное. Безусловно, видна проделанная автором работа с историческими источниками (блестящие этнографические заметки, прекраснейшие описания предметов, занятий, одежды и нравов) и можно согласиться с названиями, которые Яхина выбирает для каждого года. Но в текст они включены совершенно механически. Во-первых, нельзя доверить подводить итог целому году жизни колонии человеку, который проводит в ней за этот период всего пару часов. До появления Гофмана Бах спускается в Гнаденталь ночью раз в году! Ведь он мог не увидеть тогда то, что увидел, ведь мог обнаружить нечто противоречащее эпохе! Во-вторых, когда Бах не приходит в город несколько лет подряд, в тексте нас ждет прекрасное оправдание «он потом узнал от других и назвал». Как можно доверять хроникеру, летописцу практически, если он по чьим-то (мы никогда не узнаем, чьим) словам делает выводы о целом годе жизни города! В общем, «календарь», которым роман так гордится, что даже воспроизводит его вновь в конце, нельзя воспринимать всерьез с позиции читателя. Только с позиции историка, может быть.
И все же «Дети мои» - произведение удивительное. Яхина стремилась вложить как можно больше смыслов, а в итоге неумело ими принизила роман прекрасно написанный и находящийся в человеческом измерении, понятный нам, обыкновенным, маленьким людям. Текст полон наблюдений о природе, условиях быта и хозяйстве Поволжья. Эти моменты жизни в ее полноте и вещественности прекрасны. Детальный подход к описаниям при чтении ощущается таким освежающим, уместным и – теплым. Оживающие сказки – необычный и интересный прием показать время в его идеалистичности и ужасности, напоминающих, действительно, сюжеты из сборника братьев Гримм. Линия отца и дочери Бах тоже выведена с большим умением. Сложные обстоятельства их судьбы, разные характеры и изолированность от людей усиливают драму расставания семьи с ребенком, которую так или иначе переживает каждый. И вся эта красота, вся эта тишина и кротость пропадают из-за желания сделать книгу чем-то большим, дать ей посыл и программу. Потому, к сожалению, «Дети мои» - книга не на все времена. И, кажется, даже не на нынешнее.