Казнить нельзя помиловать.
Жил да был во Франции 18-го века человек по имени Донасьен. Родители его были уважаемыми аристократами, порядочными и благочестивыми. Как любой дворянин того времени, он получил образование, дослужился до армейского чина и женился на знатной даме. Казалось бы, что могло пойти не так?
Никто так и не понял, был Донасьен маркизом, графом или ещё каким-то титулованным буржуа. Пережив пубертат и вернувшись со службы, он начал свой путь хардкорного грешника. В программу входили: кутёж в борделях, изнасилование, оргии с афродизиаками — всё с жестокостью, угрозами и азартом настоящего маньяка. Стоит добавить что делал он это при живой супруге.
Такие непотребства в абсолютистской Франции не поощрялись, поэтому маркиза заточали в замки, отправляли в ссылки и в конце-концов решили с легкой руки казнить. Де Сад казниться не хотел, поэтому сбежал и долго скрывался от правосудия, продолжая развратничать. Наконец, в 1777 году он вернулся в Париж на похороны матери и был арестован. Как дворянину, маркизу дали возможность обжаловать решение суда, и эшафот был заменен Бастилией. Пребывая в местах не столь отдалённых, и не имея возможности воплотить сексуальные фантазии в жизнь, Донасьен начинает писать.
Великая Французская революция освободила Де Сада из под заключения, но через несколько лет он в очередной раз был приговорён к смерти. Как ни странно, произошло это из-за критики Террора и массовых убийств с его стороны. Чья бы корова мычала, как говорится (к тому времени уже были написаны изуверские “120 дней Содома”, где убийство в самых страшных формах поощрялось автором). По счастливой случайности, на следующий день произошёл переворот 9 термидора и маркиз опять остался жив. Правда, теперь он оказался не в тюрьме, а в стенах психиатрической лечебницы, где и умер в почтенные 74 года, не переставая заниматься творчеством и любовными интрижками.
Месье знает толк в извращениях.
Так выглядит упрощённая биография сложного человека. Жизнь его прекрасно иллюстрирует собой ту эпоху. Маркиз де Сад своими убеждениями подрывал любые нормы и был настоящим идеологическим антагонистом Просвещения. В то время как современники превозносили разум, он воспевал животное в человеке. Пока соотечественники укрепляли мораль гуманизма, он отвергал любую мораль и считал удовлетворение своих желаний превыше всего на свете. Когда все вокруг строили новое светлое будущее для общего блага, он продвигал философию гедонизма.
Донасьена сейчас модно оправдывать. Например, в добротном фильме “Quills” Филипа Кауфмана маркиз предстает как обаятельный развратник-повеса, который пишет смелую и откровенную прозу. Умирает он и вовсе как мученик, восставший против режима, что, конечно, не соответствует исторической правде. Тот факт, что удовольствие у него было напрямую сопряжено с насилием, а партнёр почему-то застенчиво опускается. Действительно, де Сад может показаться привлекательным для нас, людей, живущих в мире после сексуальной революции и мыслящих развратнее французов 18 века. Однако не стоит забывать, что термин садизм носит имя маркиза именно из-за жестокости и насильственности. В реальности же де Сад был мерзким типом, но смог сделать свой дурной вклад в нашу культуру и стать предтечей множества направлений в искусстве, философии и психологии.
Этот идеальный для психоанализа Фрейда человек, вольно сочетавший в своём творчестве Эрос и Танатос, был использован всеми подряд. Точнее, использована была адекватная часть его литературно-философского наследия. Случайно и нарочно позаимствовать успели все: от того же Фрейда и Фуко до сюрреалистов и битников. “Молох, чьё имя - Рассудок” - пишет Аллен Гинзберг в поэме “Вопль”, сравнивая ratio со злобным языческим богом. Мысль не новая, но восходящая в том числе к отвергнувшему всяческие рассудок и мораль Донасьену. Де Сад утверждал, что человек обречен на одиночество, и тем самым опередил экзистенциалистов. Он считал, что другой личности, вроде как, и не существует, а значит можно делать с ней всё что угодно — вот вам и эгоцентризм, переходящий в солипсизм. Кроме всего прочего, маркиз утверждал что убийство — благо для общества в условиях перенаселения и нехватки ресурсов (вот вам и Танос).
Порнотерапия.
Всё это конечно, “замечательно”, но упаси вас Господь или любая другая высшая сущность, читатель, от знакомства с романами де Сада. Кроме того, что его писательский талант очень спорен, содержание романов может нанести серьёзную травму душевному здоровью. Пока современники работали гильотиной как кухонным ножом и убивали миллионы, он выплескивал своё извращенное либидо на бумагу. То, что невозможно было совершить в жизни, он делал с людьми в романах, поэтому они и скрывают в себе весь паноптикум грехов и мерзостей. И если “Жюстина, или несчастная судьба добродетели” (с ворохом экранизаций) ещё может восприниматься без отвращения, то “120 дней Содома” и экранизация Пьера Паоло Пазолини кроме тошноты не вызывает никаких чувств.
Парадоксально, но в этом неожиданно предстаёт перед нами ценность искусства. Даже такое своеобразное, оно оказывает терапевтический эффект на автора и помогает ему сдерживать свои животные инстинкты. Жорж Батай в своём эссе “Суверенный человек Сада” пишет: “Пустыня, каковой сделалась для него Бастилия, литература, ставшая единственным выходом для его страсти, — все это привело к тому, что некий избыток раздвинул границы возможного, позволив выйти за пределы самых безрассудных фантазий, какие когда-либо рождались в человеческом уме”. То есть искусство извращений у де Сада переросло в извращённое искусство, а мы получили целый поджанр в искусстве. Любим мы или ненавидим творчество маркиза, приходится признать его культурную значимость.
Сублимировал де Сад свои пороки на бумагу, пытался эпатировать публику или бунтовал против церкви и государства, непонятно. Скорее всего, всё вместе и без рефлексии. У него получилось совершить сексуальную революцию на фоне революции социальной, но вместе с тем так извратить и опорочить само понятие секусуальности, что пуританские взгляды на фоне этого выглядят вполне приемлемо.
Похоронен Донасьен как добрый христианин, на кладбище в Сен-Морис, что на юго-востоке Франции. Похоронено ли его наследие вместе с ним? К сожалению или к счастью, едва ли. Историк философии Дмитрий Хаустов очень точно сравнил постмодерн нашей культуры с музеем. В этом музее маркиз де Сад определённо занимает своё особое место.
Если вам понравилась данная статья, то поставьте лайк и подпишитесь на канал. Это лучшая благодарность.
Еще больше материала на gutenbergpress.ru
Также подписывайтесь на нашу группу Вконтакте
