Его никогда не увидишь с классическим галстуком на шее, только кашне или изящная бабочка. И это при том, что у некоторых есть свой зрительский штамп насчет Овсянникова: сапраўдны мужык у ботах i целагрэйцы. Нет, он наш белорусский сапраўдны джэнтльмен. С лукавым прищуром, с узнаваемым голосом — мягким, но с трещинками, в котором десятки, сотни интонаций, с взрывным характером и прямодушием, которые он прячет за самоиронией и юмором.
— Геннадий Степанович, как вы себя чувствуете?
— Чувствую, что нахожусь на поверхности земли. В мае и августе были операции, прошел два наркоза. А вчера играл судью в «Пане Тадэвушы», послезавтра буду Василем в «Вечары», а это полтора часа без антракта. Живу, работаю. До недавнего времени у меня было шесть ролей в текущем репертуаре, теперь три.
— Выглядите хорошо. Где тут в гримерке можно постучать по дереву?
— Я не стукач. Не верю в эти суеверия.
— Вы работаете в театре имени Янки Купалы с 1957-го, а пришли еще раньше, студентом играли в массовке. Каково это 63 года изо дня в день идти на работу одним и тем же путем?
— Нормально. Мой дом недалеко, окна выходят на улицу Ленина, на памятник Грицевцу. Летом на работу хоть в тапочках ходи.
В 2008 году Геннадию Овсянникову присуждена премия «За духовное возрождение». Он награжден орденом и медалью Франциска Скорины, медалью ЮНЕСКО «Виктор Гюго».
— Можно, я буду задавать вопросы вразброс? Ваше самое яркое воспоминание из детства?
— Родился в Могилеве, но того, довоенного города не помню. Моя малая родина — Могилевщина. Все Овсянниковы по отцовской линии из деревни Журавец Могилевского района, а по материнской — из Белыничей. Меня воспитывали сестры матери. Две из них, как и мама, были учительницами. Часто приходилось менять место жительства.
В седьмом классе учился в Минске — сейчас это школа № 1 на улице Чкалова. В 1949-м поступил в Могилевский машиностроительный техникум. Через год поехал в Ригу в мореходку, вернулся. Доучивался в Белыничах. Потом снова и окончательно Минск, театрально-художественный институт.
— И все же самый яркий эпизод детства?
— 1943 год. Климовичский район. Война ушла на запад. Мы, дети, собираем по лесам и полям патроны. У одного пацана за пазухой килограмма два орудийного пороха. А было так: положишь щепотку пороха на один камень, другим ударишь… Порошина взлетела — не знаю, от чьей руки, может, от моей — и в этого пацана. Мы испугались, растерялись. А он сгорел. Это не яркое воспоминание. Это страшное воспоминание. Но так устроен актер, что все идет в копилку его опыта. Когда снимался в фильме «Обелиск» по повести Василя Быкова, то опирался на свои детские впечатления военной поры. Кстати, на месте того пацана мог быть и я.
— Вы вообще везучий?
— Если вы про карьеру… Не люблю это слово. Давайте скажем так: чтобы актер пошел в гору, нужны свой автор, свой режиссер и своя роль. Такое совпадение — редкий случай.
— Геннадий Степанович, вы сыграли в театре и кино 100 ролей.
— Из них, по большому счету, я вспоминаю только Терешку из «Трибунала», Авдея из «Страсцей па Аўдзею», Цыбульку из «Таблеткi пад язык», Дормидонта из «Позняга кахання». Когда я играл эти роли, у меня было чувство полета. Знаете, взлетел — и парю, как орел.
— Вам не стало скучно в актерской профессии?
— Мне стало грустно. Грустновато… Я не идеализирую прошлое. И там хватало всякого, однако были спектакли-взрывы «Людзi на балоце», «Што той салдат, што гэты», «Радавыя». А сейчас шоу, мельтешение, блеск, погружение в искусство по щиколотку. Это общая тенденция. Не только в Минске, но и в Москве. Что говорить, если в МХАТе в инсценировке «Анны Карениной» Каренин ходит с оленьими рогами на лбу. Новаторство? Примитив!
— Что еще вас раздражает?
— Ничего. Молодые? Они на своей волне. Породнились с гаджетами.
— А вы?
— Смартфона нет, хватает мобильника. Дома ноутбук, планшет. Играю с компьютером в шашки. Если нужно, жена за справкой лезет в Google, а я достаю энциклопедический словарь.
— Откройте секрет: почему один и тот же спектакль то идет с огнем и полымем, то еле тлеет?
— Играть на собственных душевных струнах крайне тяжело. Если два часа проживать чужую жизнь по-настоящему, можно и в Новинки загреметь. Это правда. Актеры научились обманывать зрителя. Хороший мастер сцены найдет в спектакле пару таких мест, где он на пять минут выложится, где все будет на таком нерве, что зрительный зал замрет. А у среднего актера все будет гладко, ровно — этакое ля-ля-ля на голой технике.
— В каких случаях приемлема нецензурная лексика на сцене?
— Терпеть ее не могу! Со сцены можно говорить обо всем без матерщины и вульгарности. В том же «Трибунале» мы балансируем на грани, но не переходим ее: «Чаму дзяцей так многа?» — «Работа няцяжкая. Керасiну не хапала, рана спаць лажылiся». Возьмите повесть Антона Павловича «Мужики»: голод, нищета, беспросветная жизнь. Чехов сказал обо всем и обошелся без скабрезностей. У Льва Николаевича в 4 томах «Войны и мира» есть только два грубых выражения: «ж… старая» и «мордой в г…».
— Должен ли актер быть умным?
— Конечно. Умным, но не заумным. А если взять кино, то там вообще актерами могут работать люди с улицы. Итальянский неореализм на этом и построен.
— Клоуна можете сыграть? Или быть клоуном на арене?
— Попробовал бы… Под клоунской маской много лиц. Люблю, когда комедия и трагедия вместе, когда есть контраст внешнего и внутреннего. Например, такова роль Швейка. Покойный режиссер Андрей Андросик хотел поставить со мной спектакль «Похождения бравого солдата Швейка». Не получилось.
— От какой роли отказались бы?
— От той, где надо бегать. Два года назад режиссер Александр Ефремов снял меня в телефильме «Любимый город». Война, танкисты. Он меня усадил в окоп на стульчик, только чтобы была видна голова. Вот это хорошая роль. Правда, на телеэкран фильм пока не вышел.
— А что вы смотрите по телевизору?
— Ток-шоу. Там все играют: пять серий с Иваном Краско, шесть серий с Арменом Джигарханяном. Мне интересно, кто как со своей ролью справляется. По-моему, женщины это делают лучше.
— Какие женщины вам нравятся? Что в вашем понимании женщина?
— Греческий поэт Паллад сказал: «Всякая женщина — зло, но дважды бывает хорошей: или на ложе любви, или на смертном одре». Проспер Мериме поставил эти слова эпиграфом к новелле «Кармен». Но если серьезно, то я преклоняюсь перед женщиной, которая вынесла все тяготы войны. Фактически, это она выиграла войну. И после войны выиграла жизнь. Я своими глазами видел, как женщины запрягались, тащили на себе плуг, вспахивали поле, засевали. Тяжело об этом говорить… (Долгая пауза, видно, что у собеседника перехватило горло. — Прим. авт.) Женщина — это всегда прекрасно.
— В кого лучше верить: в людей или в себя?
— В себя — эгоистично, в других — рискованно. Я бы так сформулировал: надо верить себе. И не врать самому себе.
— Какая у вас сейчас полоса в жизни?
— По-моему, хорошая. Хотя… Не хватает Геннадия Гарбука. Вот его столик. Мы с ним много лет гримировались спина к спине. Ушел… А ведь он только на полгода старше меня. (Столик не занят, на нем стоит портрет Геннадия Гарбука. — Прим. авт.).
— Что вы делаете легко, несмотря на возраст?
— Рано встаю, в шесть уже на ногах. Делаю комплекс упражнений. Живу на пятом этаже без лифта, тренажер — лестница.
Был случай…
— Привезли мы в 1970-х в Ждановичи, в санаторий «Криница», спектакль «Паўлінка». У них там вместо сцены эстрада с барельефом Ленина, намертво вмонтированным в верхнюю часть стены. Поставили декорации. Хата, иконы, входит пьяный Степан: «Дзе мы едзем, дзе мы йдзём, карчмы не мiнаем…» Альжбета: «Калi падпiў, дык ляж спаць!» А сверху осуждающе смотрит трезвенник Владимир Ильич. Неожиданная режиссура!
— Любите вкусно поесть?
— Закусить. Но это врачи отменили. Раньше мне никогда не хотелось есть, а теперь, кажется, с таким бы удовольствием съел ломоть сала с огурцом! Для чего мы живем?
Чтобы жить. Качественно. Со вкусом. Я, как спортсмен: первый тайм отыграл, второй… Сейчас пошло дополнительное время.
— Живите, Геннадий Степанович, играйте. И дай вам бог здоровья!
В 1957-м в Купаловском появилась плеяда выпускников БГТХИ: Виктор Тарасов, Геннадий Овсянников, Мария Захаревич, Галина Толкачева, Николай Козинин, Татьяна Бабко. Это потом они станут известными артистами, а тогда разгуляться на сцене им особо не давали. В театре царили великие Глеб Глебов, Лидия Ржецкая, Борис Платонов, Владимир Дедюшко, Вера Поло…
Геннадий Степанович не делит роли на главные и неглавные, и это правильно. Любая роль — актерский хлеб. И все-таки скажем прямо: его звезда взошла только в 1971 году. Овсянникову было 36 лет, когда госпожа Удача улыбнулась широко и щедро. Появился автор Андрей Макаёнок. Был уже режиссер Валерий Раевский. И очень непростая роль — Терентий Колобок. Предатель, иуда, подавшийся в старосты при немцах, за что жена и дети устраивают над ним суровый домашний суд. Геннадий Овсянников так сыграл Терешку, что стало понятно: в театре есть свой Чаплин, актер, который очень много знает о природе человека и умеет о ней рассказать.
Трагикомедия «Трибунал» прошла на Купаловской сцене 650 раз. Режиссер и два главных исполнителя — Геннадий Овсянников и Галина Макарова — были награждены серебряными медалями имени А. С. Попова (медаль Академии наук СССР).
Автор: Светлана Шидловская