Ты просто выходи на улицу.
Этого уже достаточно, чтобы запустился механизм чудес.
Вдруг красномордый толстопузый дядька-байкер в магазине заговорит чистейшим интеллигентнейшим образом, одобряя выбор шампанского.
Вдруг пройдешь всего пару шагов вверх от своего дома, просто так получалось, что раньше никогда сюда не заносило, и найдешь маленький магазинчик, где за прилавком нет бы чтоб обыкновенные продавщицы, а так — у одной латунные глаза зомби, другая же, что твоя тетушка Фейрфакс, известная в Верхних горках колдунья, добавляет во все снадобья мед.
Просто выходи и иди вперед.
Вдруг на берегу моря в морось сидит женщина и кидает чайкам черешни. А когда вы разговоритесь, расскажет, что все окрестные вороны названы ей по имени.
Вдруг открыты двери тайны, озарения и чудес. И стоят у клумбы, сидят на пляже на бревне, расставляют на витрине бутыльки носители силы или слов, понятных и расположенных к тебе.
Вот я и согласилась с молодым королем, моложе меня на дюжину лет. «Я не верю в силу слов», - сказал он.
Вот и я говорю про себя: «Что слова? Иногда слова – это тряпки, капустные вялые листья, слишком много наверчено и продолжает валиться. Это все как что-то, что заглушает нечто важное. Важное – страшное, похоже, правда?»
Что слова?
Зачем давать имена и слова красному кругу солнца над морем? Все что нужно, смотреть на него молча, главное, чтобы это смотрение было разделено.
Одинокие ищут слова.
Зачем слова солнцу и простору Петербурга. Или его другим состояниям рек? Нет силы у слов. Их нет в голове, только любовь.
Если где они и имеют силу, то во снах. Там их всегда мало. Даже слова на иностранном языке во сне – это само по себе имеет значение.
Благословенное молчание.
Благословенное исчезание языка слов и проявление других языков.
Слова нужны, и слова, смиренно отступающие перед красотой, перед теплом всего, что охватывает разнообразие простых радостей.
Моя серебряная серьга-портал лежит на дне Невы, или ее подобрал кто-то удачливый.
Что же ты, город стройный, город соразмерный, не позовешь меня к себе.
Ведь я еще не сходила в Ботанический сад, не попробовала салат с тыквой в вегетарианском кафе, не напилась вдоволь чудесного розового шампанского. Не находилась со вкусом, не спеша по твоим мостам, не зашла в воду у Петропавловской крепости.
У нас бы получилось. Как много книг мне хочется прочитать в твоей библиотеке.
Я вот купила себе новую пижаму. Я бы научилась пить портвейн. Я бы хотела еще много раз посидеть за столиком у окна в кафе. Я бы хотела пройтись во всех своих летящих юбках по дорогам у реки. И бесстыдно залезть в самой непослушной на верх Исаакиевского собора.
Ведь я тебе оставила серьгу, а ты мне что?
Аня спросила: «За что вы любите дождь? Какой в нем для вас смысл?».
И ей ответили, что когда ливень, то это пробуждается энергия Ян и так далее.
А я написала, что люблю запах пыли, прибитой дождем. И у меня воспоминание – сладкие пирожки с щавелем, но только чтобы не печеные, а жареные.
А в этом ведь нет смыслов, навроде энергии Ян и символизировало чтобы очищение. И я действительно не ищу этих смыслов. Ведь много маленьких радостей, и этого достаточно, когда идет дождь.
Потрогать мокрые кожистые листья сирени.
Смотреть на ласточку, она летает кругами.
Зайти в резиновых сапогах в море, искать в воде красивые камни.
Медленно идти вдоль пляжа и ни о чем не думать. Хотя куда уж там ни о чем.
Но это такое блаженство: белое небо, море как небо. Временами дождь.
Вот одинокий половик мокнет на бельевой веревке.
Вот сладостный запах сена, желтой намокшей травы на земле.
Вот запах стряпни от гостиницы «Корона», так пахнут турбазы на море.
Золотая нить жизни, пышные зеленые хвощи настоящего и скромно уже входящие воспоминания.
Какую бы ты хотела сказку, о доченька?
Я хотела бы сказку о крепкой телом и духом женщине, рожающей здоровых детей, о матушка. Я хотела бы сказку о талисмане-благословении, проясняющем взор души, потому что это воистину волшебный дар, о матушка.
Какую бы ты хотела сказку, о внученька?
О сокрытом лесе женской души, о бабушка, куда ход только для любимых и любящих. И о башне, где сидит горный гуль, зачем-то натянувший на себя халат, а к нему поднимается с кушаньем Джейран.
Какую бы ты хотела сказку, о внученька?
Я хотела бы сказку о сбывающихся лучших и счастливых снах, о бабушка.
Я хотела бы сказку о дани уважения, об отведенным местах и мудрых порядках, о хорошей судьбе и своем месте, о бабушка.
Я хотела бы сказку о том, как горный гуль и Джейран жили долго и счастливо.
Износились свидетели моего позора. Рвутся платья, стала ветхой ткань. Та ткань, в которой я шла на свидание и надеялась, что сражу наповал.
А это даже было не свидание. А это был мальчик, а не мужчина.
О любимый, какое же это счастье – быть свободной.
О любимый, я стала свободной.
Я стала сильнее и ближе к себе. Может быть, теперь я чаще смотрю исподлобья, но я никому и не должна.
Воистину: «Раньше мы были красивее, но сейчас у нас больше характера».
Я не вела за собой войск, не разговаривала с джиннами, не лазила в трубах хаммама, не держалась на равных с горным гулем.
Но, ей Богу, я стала сильнее.
Я верю, что есть сила в глубинных слоях, в земле души, где ворочаются, спят, разрывают оболочку, дышат зерна: идеи, желания, мольбы, зовы.
Я верю, что там, в этой душевной почве, есть силы, способные и могущественные встать на защиту души. На защиту ее семян и всходов, на защиту ее деревьев и трав. Я верю и я призываю эти силы. Душа — удивительный лес, Ильский лес. Я призываю эти могущественные силы, мудрые, мощные и живучие, протянуть руки, высвободить их из карманов передников и штанов. Протяните ваши руки, разберите завалы, уберите ржавое железо, что мешает росткам в лесу души.
Подойдите к очагам гниения, у вас есть на то власть и мужество. Возьмите эти бедные кости, не швыряйте их, предайте их земле в том месте, где им надлежит быть. Посадите там цветы. Пусть из этого получится что-нибудь хорошее. Пусть вырастут там жарки, красные звездочки и желтые лилии. Вот сад души, пусть он растет, цветет и плодоносит, ухоженный и дикий.
Жара, пекло, душные ночи.
Не я ли зимой, мучаясь от холода, вспоминала летнюю жару.
Вот теперь и не ной.
Во что же мне нырнуть из этого душного одного сплошного дня?
В июньский день, когда мы садили цветы, а потом пошли прогуляться и пришли в ДКМ, а там шел китайский концерт. Мы на него остались. Потом стояли на промозглой остановке. Ты отдал мне свою оранжевую куртку.
Еще я помню, как было прохладно в твоей квартире на последнем этаже в старом доме. Ты говорил, что иногда ты болтал с бабушкой, которая все знала про твой дом.
А еще у меня есть воспоминание о другом доме в другом городе. Дом новый, этаж высокий.
Кошка с невнятным лицом просит выпустить ее на балкон. На улице дождь. Я протягиваю руку, он льет мне за шиворот. Апрельский, холодный дождь. На Дыбенко пробка. Оккервиль пожелтел. Мы никуда не пошли. Он сварил мне борщ. В его доме не было никаких книг. Только свечи, свечи, свечи. Цветные карандаши. Милантики. Парки на просушке. И я умираю от холода.
Штормовое предупреждение. Ветер заворачивает листья светлой стороной вверх. Моя любимая погода. Ветер с холмов Японии, с каплями дождя. Дома запрещено что-то делать: мыть полы — все равно не просохнут, стирать — белье заветрится.
Штормовое предупреждение, ветер носит запахи: скошенной травы, цветущей дикой сирени, запах оладушек, слабый запах моря. Молодые отцы с младенцами усаживают их в машины, убирают коляски.
Я иду с Машей, она говорит, что любит Индию, что это ее страна. Через минуту мы сядем за спиной Бриннера и проговорим два часа. А я буду просить Юла мысленно: «Защищай нас! От ветра, от дурных прохожих!».
По дороге домой я куплю абрикосов, маленьких, несладких. Я буду аккуратно набирать их с прилавка в пакет.
Китаец в супермаркете сражается со стрелками чеснока, они не хотят улечься скрученными в пакет. Он смеется, я смеюсь, простодушное китайское лицо.
По дороге домой я вижу желтые листья на земле. Но ведь только десятый день июля.
Ходит по городу, ходит
Женщина с большими ногами.
Платье большое носит, с цветами.
Серьги большие носит, кругами.
Старуха с ней смуглая ходит.
Английская, в синем платье.
Мужчина с ней белый ходит.
Зовут Джошуа, но она называет его "любимый".
Сама она говорит по-русски, но больше молчит и смотрит.
На дом, на белье посмотрит. В окно и цветник посмотрит. В листву на фонарь посмотрит. В глаза проходящим посмотрит.
А потом вдруг в ладони хлопнет!
Много ли нас таких?
В недоумении, что как ни сворачивай, а возвращаешься на одну и ту же дорогу.
В недоумении, в ошеломлении, в обиде, в отчаянии, в сокрушении.
Делай что хочешь, Фома Брут, беги, жалуйся, круши, ломай, отводи глаза, напускай туману, но вернешься ко мне, к моему гробу, к своему кругу.
Много ли нас таких? Что говорим мы о своем круге?
«Я еще не встретила своего мужчину!», «Вокруг одни уроды и козлы», «Мне и так хорошо!», а сами при этом задыхаемся от боли, когда подруга рассказывает о счастливом свидании, о том, что ждет третьего, о двух любовниках, о грядущей свадьбе, об удачном замужестве.
А вы, мужчины, много ли вас таких?
Или вам и так хорошо?!
Жить с мамой, носить свою печать сожранного в виде темных кругов под глазами, на Валентинов день еле волочить ватные ноги.
Время стоит лишь во сне. Наяву оно неумолимо.
Пока возвращаешься к панночке, время не ждет, наращивает темп.
Сонда, Судестада забрали юность и прихватили еще годы.
А вот и Полар!
Так вот кто ты, моя девочка!
Моя бедная девочка. Корабельная Ассоль!
Твой Эгль был в пончо и дешевых рыжих колготках и говорил густым радийным голосом. Обещал, что как только мужчина увидит какие книги ты читаешь, то сразу позовет замуж.
Книги то увидели, а что-то замуж не позвали.
Каперна живет и здравствует. Для тех, кто не может продать модели парусников, есть прекрасное предложение — тренинги по увеличениям продаж.
Ассоль, моя девочка, жители Каперны не дураки. Когда тебе уже два раза по шестнадцать и еще половина, то это полоумие — ждать Грэя.
Научи меня выпускать из рук красные зонты.
Почему мы так много говорим?
Молчание и тепло мы заменили на слова.
Красные зонты на небе — ветреная будет погода.
Красные зонты разного цвета: от цвета пожарищ до цвета плодов.
Не выполненные обещания, не сделанный вовремя шаг, не отвешенная пощечина, не принесенное утешение и освобождение, не уплаченный долг, необратимое, но свершенное.
Красные мои зонты — как неохота выпускать вас из рук.
Стих ветер и все ветры земные, а красные зонты сами знают дорогу.
Куда они отправятся?
Дай мне взамен красных зонтов что-то, чтобы взять в руки. Лучше всего столб, чтобы обхватить его и стоять. И самой стать этим столбом.
Но как мне тогда уйти из этой гавани, от этого берега на другие берега? Дай мне посох.
Дали мне посох и столб, одновременно. Посох стал моим позвоночником, а столб моим посохом.
Путешествие продолжается.
Кто сейчас здесь? Какие вам дать имена? Страх? Стыд? Сожаление? Гнев? Боль?
Путешествие продолжается!
Я иду одна. Я одна. Янтарного вина, запрещенного напитка, структурирующего разум и обнажающего иллюзии и правду, дайте янтарного вина! Это не убьет меня, а всего лишь изменит. Но также оставит прежнюю меня.
Пойте песню, старухи! Три старухи в отеле, подберите юбки и спешите на утес. Да не берите вы семечек!
Пришла пора. Возьмите янтарного вина, запрещенного вина. Принесите той девушке в белом невестином платье. Дайте ей телогрейку, дайте ей хорошие крепкие ботинки. Соберите ее в путь. Остригите ей волосы, скажите ей ее сан, навертите тюрбан.
Путешествие продолжается.
Путешествие продолжается.