19 октября 1811 года в одном из пригородов Петербурга открылось учебное заведение, каких до того в России не бывало. Его создатели желали вырастить новое поколение - людей просвещенных, творческих, способных изменить будущее страны. Чем же стал для Российской империи Царскосельский Лицей?
«Лицей утверждался со светлыми надеждами»
Автором проекта школы был Михаил Сперанский, знаменитый реформатор «дней Александровых», настойчиво внушавший обществу идеи миновавшей уже эпохи Просвещения. Особенно вдохновлял законотворца пример античного ликея, основанного некогда в Афинах Аристотелем, недаром новое учебное заведение получило такое же название. А в Царском селе его разместили потому, что предполагалось обучать в нем великих князей – правда, эта идея осталась «на бумаге», но Лицей находился на территории Царского села более 30 лет.
Педагогов для школы отбирали с особым тщанием: все они были единомышленниками Сперанского, а некоторые (как, например, юрист Куницын) – его коллегами на юридическом поприще. Во вступительной речи Куницын, обращаясь к будущим воспитанникам, прямо призвал их стать российской элитой: «Вы ли захотите смешаться с толпой людей обыкновенных…каждый день поглощаемых волнами забвения? Нет!...Любовь к славе и Отечеству должны быть вашими руководителями». Интересно, что особа государя, который с семейством присутствовал на открытии Лицея, в речи Куницына не была упомянута ни разу. Это говорит об отсутствии среди педагогов верноподданнических настроений, которые для людей просвещенных считались не особенно важными. Больше того, французский язык лицеистам преподавал родной брат Марата Де Будри, - то-есть, даже присутствие в школе людей, близких к революционным кругам считалось допустимым.
Среди прочих наук в курс обучения входили предметы, объединенные удивительным для современной школы названием «науки нравственные». К ним относились политическая экономика, этика, логика, основы права и другие дисциплины. Дело в том, что главной задачей лицейского воспитания, формирования личностей учеников считалась именно нравственность.
Занятия строились так, чтобы исключить утомление, притупление внимания лицеистов. Любые уроки, требующие напряжения ума, сменялись отдыхом, физическими упражнениями либо творческой деятельностью, которая весьма поощрялась педагогами.
Клюквенная дуэль и другие проказы
Поскольку воспитанникам Лицея полагалось свободное время, они с размахом использовали его как для занятий творчеством (от рисования и стихосложения до выпуска собственных журналов), так и для бесконечных забав и шалостей, некоторые из которых служат бесподобными сюжетами для исторических анекдотов той эпохи.
Самой невинной частью этих постоянных проказ можно считать присвоение каждому из лицеистов шуточных прозваний, по одному, а то и по несколько штук на брата. Пушкина за живость характера звали Егозой, за неславянскую внешность и вспыльчивость – Обезьяной с тигром, за отменное владение языками – Французом. Неуклюжего, рослого Данзаса за равнодушие ко всему происходящему вокруг, внезапно сменяемое вспышками ярости, звали Медведем. Матюшкину за фанатичное желание служить во флоте придумали странное прозвище Плыть хочется. Приставучий хитрый Комовский назывался Лисичкой или Смолой.
Но абсолютным фаворитом по количеству придуманных ему прозвищ был длинный, нескладный, поначалу плохо говоривший по-русски Кюхельбекер. Как его только не обзывали: и Кюхлей, и Бехелькюхером, и Глистой, и Тевтоном, и Гезелем. Юноша страдал несказанно и страшно обижался на товарищей, но тем лишь больше их раззадоривал.
Кюхельбекер вообще чаще других становился объектом насмешек и розыгрышей. Одна из историй об этом носит название «клюквенной дуэли». Поэт Жуковский, преподававший в Лицее, однажды не явился к ужину, куда был приглашен. Его спросили, отчего он пропустил вечеринку, и он ответил, что страдал расстройством желудка, а к тому же к нему пришел Кюхельбекер, и потому он остался дома. Узнав об этом, Пушкин немедленно наваял эпиграмму:
«За ужином объелся я,
Да Яков запер дверь оплошно –
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно, и тошно…»
Кюхельбекер, совершенно лишенный чувства юмора, потребовал автора к барьеру. Однако дуэль превратилась в очередной фарс, поскольку товарищи зарядили оба пистолета клюквой.
Чем старше становились лицеисты, тем рискованнее делались их выходки. Однажды в темном коридоре Пушкин обнял пожилую фрейлину Волконскую, приняв ее за хорошенькую горничную Наташу. Дама в негодовании отправилась жаловаться государю, а тот на следующее утро устроил разнос директору Лицея. Александр заметил, что лицеисты и без того воруют яблоки из его сада, бьют в том же саду сторожей, но приставать к фрейлинам – чересчур дерзко. Впрочем, легенда гласит, что император вскоре смягчился и шутя заметил, что старая дева должна быть довольна ошибкой юноши.
«Какое разнообразие в житейских наших судьбах!»
Казалось бы, получивших блестящее образование лицеистов ожидал полный успех на государственном поприще. Но судьбы 29 юношей первого выпуска сложились совершенно по-разному. Часть из них умерли так рано, что просто не успели достичь успеха в каком-либо занятии. В 1820 году погиб Сильверий Броглио и скончался во Флоренции от чахотки Николай Корсаков. В 1831 году лицейское братство лишилось еще двух товарищей: от тифа умер Антон Дельвиг и застрелился от неизвестных неприятностей по службе Семен Есаков.
В двоих выпускниках вольный дух Лицея укоренился настолько, что привел их на Сенатскую площадь вместе с декабристами. Иван Пущин за участие в мятеже был осужден на бессрочную каторгу и лишь спустя 30 лет вернулся из Сибири. Вильгельм Кюхельбекер также отбывал двадцатилетнюю каторгу, но так и не увидел больше ни Москвы, ни Петербурга – он умер в Тобольске от чахотки.
Большинство лицеистов не стремилось сделать карьеру – они просто занимались выбранной профессией или вовсе становились помещиками, отказавшись от военной или штатской службы. Федор Матюшкин, как и мечтал, сделался моряком, он дослужился до адмирала. Александр Корнилов успел послужить Киевским, Вятским и Тамбовским губернатором, заработал на административной работе чин тайного советника. Иван Малиновский послужил в гвардии, но после мятежа декабристов в 1825 году вышел в отставку и до конца дней своих прожил в собственном поместье Каменка в Харьковской губернии. Пушкин же, что общеизвестно, занимался литературой, а в чинах не поднимался выше титулярного советника.
Крупных успехов в карьере добились лишь два лицеиста. Модест Корф служил под началом Сперанского, весьма ценившего его за способность систематизировать любую информацию, а кроме того, много лет занимал кресло директора Императорской публичной библиотеки. Настоящую политическую славу приобрел еще один выпускник Лицея – Александр Горчаков. Он служил дипломатом, после смерти Карла Нессельроде сменил его на посту главы министерства иностранных дел, а в 1867 году был назначен канцлером Российской империи – он стал последним сановником, служившим в этой должности.
Лицейская годовщина
Но кем бы ни были лицеисты, день открытия Лицея 19 октября всегда оставался для них дорогим сердцу праздником. Те, кто мог, собирались в этот день в Петербурге на торжественный обед. Те же, кто по разным причинам не мог присоединиться к веселью, праздновали в одиночестве, вспоминая лицейские дни и своих товарищей. Пушкин посещал собрания однокашников первые три года после выпуска, а следующие шесть лет пробыл в ссылке, и потому отмечал годовщины стихами. Вот что писал поэт в стихотворении «19 октября 1825 года»:
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен –
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Все те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.
Достаточно прочесть эти строки, чтобы понять, как много значили для каждого из соучеников Пушкина годы, проведенные в стенах Лицея. Сохранился протокол собрания лицеистов от 1836 года, описывающий совершенно юношеское веселье одиннадцати прибывших на встречу взрослых мужчин. Если верить записи, члены лицейской компании 19 октября 1836 года «обедали вкусно и шумно», «читали старинныя протоколы, песни и проч. бумаги, хранящиеся в архиве Лицейском», «поминали Лицейскую старину», «пели национальныя песни». Лишь когда Пушкин начал читать стихи к четвертьвековому юбилею Лицея, он не смог дочитать их до конца: слезы мешали ему. Он, как и все его товарищи, считал лицейские годы прекрасным временем и тосковал по ним до конца жизни.
Екатерина Кравцова