Настроение было под стать погоде — такое же тоскливое и серое. Протиснувшись к окну автобуса, уставилась невидящим взглядом на мокрый тротуар. Андрей ушел. Нет, не к другой, а просто ушел. Покоя не давали слова мужа:
«Лер, нельзя так жить. Нельзя жить по правилу «у соседа трава всегда зеленее».
Эта страсть сжирает тебя изнутри. Вместо того чтобы радоваться тому, что у тебя есть, ты всем завидуешь, постоянно чем-то недовольна».
Андрей хороший человек, но уж больно правильный, что ли. Ни о ком ничего плохого. Никогда. У меня так не получается. Я дочь своих родителей. Отец и мать жили по принципу «чтоб не хуже, чем у других» и всю жизнь отчаянно завидовали этим другим, получая смешную зарплату на консервном заводе. Кормились с огорода и небольшого хозяйства. Если кто-то из соседей покупал машину — «нахапал», строил новый дом — «ворюга», съездил на курорт — «буржуй».
Андрей приехал в наш поселок с соседом Вовкой на каникулы. В первый же вечер ребята позвали меня на дискотеку, Вовка куда-то пропал, а мы с Андреем остались вдвоем. Сначала танцевали, потом пошли гулять. Он так увлеченно говорил о будущей профессии. Андрей оканчивал факультет биотехнологий, я — педагогический. Конечно, влюбилась. Он совсем не похож на наших парней. Некоторые из них неплохие, но какие-то они приземленные, а любимый собирался осчастливить по меньшей мере полчеловечества. Во всяком случае, меня он сделал счастливой.
Андрей предложил переехать к нему. Я согласилась и ни разу не пожалела. И родные его хорошо меня приняли, хоть я из маленького поселка. Нина Антоновна сказала, что уважает выбор сына, и никогда я от нее плохого слова не слышала. Да и виделись мы с его родителями редко, потому что поселились в двушке, доставшейся мужу по наследству от тети. Андрюша сам все толково оборудовал — живи и радуйся. Я и радовалась. Пока однажды не поехали к его сестре помогать на строительстве дома.
Участок остался от бабушки. Он спускался к живописному озеру и был весь белый — в цветущих деревьях. Бабушкин старый дом снесли, на его месте возводили новый, двухэтажный. И во мне проснулась Зависть. Именно так — с большой буквы.
Глупости люди говорят, что зависть бывает черная и белая. Зависть всегда одна — серая, изматывающая, как этот дождь за окном.
В тот раз мы впервые поскандалили. Я все допытывалась, почему участок отдали Катерине, а не ему. Андрей пожал плечами:
— Зачем он мне? До работы далеко, а у Катюхи двое детей, им на свежем воздухе лучше.
— А о своих будущих детях ты не думаешь? Почему участок и дом должны достаться детям твоей сестры?! Пусть делится!
Андрей долго непонимающе смотрел на меня, потом тихо сказал:
— Тетя оставила двушку мне и сестре. Когда начали строительство, я хотел выплатить половину стоимости квартиры. Не сразу, конечно, а по частям. Катя отказалась, хоть им тяжело, и стройка длится несколько лет…
Наверное, тогда впервые пробежала меж нами черная кошка. Больше к этой теме не возвращались, но еще пару недель я ходила надутая, из головы не шло воспоминание о доме Катерины. Андрей пытался меня развеселить, дурачился, но это только злило.
А через некоторое время к нам заехал двоюродный брат мужа. Ехал с командировки, вез жене в подарок чудесную норковую шубу. Ее переливающийся мягкий мех ослепил меня и в прямом, и в переносном смысле. Я отчаянно завидовала его супруге, которую ждал такой сюрприз. Я заболела шубой. Я ею грезила, проела Андрею плешь и вынесла мозг. Муж собрал все, что копили на машину, и я стала обладательницей замечательной обновки. Хотелось сказать, «счастливой», но счастья почему-то не испытывала. Более того, оказалось, что шуба мне не нужна. Я не чувствовала себя в ней комфортно, как в моей фирменной курточке — легкой, теплой, удобной. Все время боялась испачкать или попасть под дождь, в метро в час пик ее цепляли чем-то острым, она требовала особого ухода. «Почему ты не носишь шубу?» — спросил как-то Андрей. Я пробормотала что-то невразумительное, а он только покачал головой… Откуда во мне эта зависть? Раньше я никогда не задумывалась над этим. Мне казалось, я хороший нормальный человек. Завидую другим? Так все друг другу завидуют.
Но у меня постоянно возникает чувство досады и горечи, когда я вижу, что у кого-то есть то, чего нет у меня. Но хуже всего — я хочу, чтобы у другого этого не было. Может, это болезнь такая?
Я смотрела из окна автобуса на мокрые купола зонтов, на унылые лица полусонных пассажиров. Безжалостная память подбрасывала новые эпизоды. Вот мы в гостях у свекрови. Она показывает нам спальню из карельской березы. А я завидую и примеряю эту красавицу в нашу двушку. Она не влезает даже мысленно, но я упорно ее «запихиваю», лихорадочно соображая, как убедить свекровь, что нам она нужнее. Когда завожу об этом разговор, Нина Антоновна непонимающе смотрит, а Андрей хмурится и поспешно прощается.
Почему осознание своих поступков приходит так поздно? Зависть практически не давала мне жить, отравляла каждую минуту. Я без конца сравнивала себя и других: у того денег больше, та одевается лучше, кто-то успешнее. Эта зависть делала мое существование невыносимым, а нашу с Андреем жизнь просто отравляла. Только теперь я понимаю это. Почему прозрение приходит так поздно? Муж все видел, понимал и терпел. Но последний скандал переполнил чашу. За праздничным столом по случаю юбилея свекрови Петр Ильич вручил жене подарок — две путевки на Кипр. Когда мы вышли разрезать торт, я устроила мужу безобразную сцену: кричала, что устала на своей дурацкой работе, никто меня не ценит, его родственники только злословят за моей спиной, мы никуда не ездим, и вообще он меня не любит. А на следующий день свекровь принесла путевки и, пряча глаза, сказала, что им не удастся поехать — слишком заняты на работе, а нам необходимо отдохнуть. Муж долго сидел молча, потом объявил, что не может больше со мной жить, и ушел. Теперь я не знаю, что мне делать, как жить дальше…