По тогдашней традиции вскоре после начала учебного года мы уехали «на картошку». (Иностранцы, кстати, на сельхозработы не ездили). Уехали в Гатчинский район, в поселок Верево.
Впоследствии я много раз ездил на «картошку». Всё всегда проходило одинаково. Приветственную речь произносил обычно представитель совхоза (колхоза). Как правило, почему-то это был нервный, аскетичный человек в кожаном пальто. Говорилось о трудностях момента, о борьбе за урожай, объяснялась задача, назывались условия, выполнив которые мы сможем поехать домой. Эти условия всегда нарушались, нас задерживали до последней возможности. В конце срока часто работали уже под дождем со снегом. В первые поездки даже разговоров об оплате не было, потом что-то начали обещать. Но обычно мы практически ничего в конце не получали. Картошку часто клали в «бурты» не по правилам, и даже нам было ясно, что урожай сгниёт. Ребята встречались с плохо организованным трудом, обманом, и всё это становилось нормой жизни «на картошке». Образцы привычки к такой жизни показывали студенты, прошедшие армию. Они были покрепче и пошустрее нас и сразу приспосабливались к такой «работе». К концу срока становилось все больше заболевших и уехавших домой. Первыми обычно уезжали студенческие активисты. Они «заболевали», или их ждала ответственная работа в городе.
Жили в бараках или больших помещениях, например, в клубе. Спали на сенных матрасах, положенных на большие дощатые нары. Еда была обычно очень скудная, вплоть до просто хлеба с молоком. Иногда питались в сельских столовых. Это был хороший вариант. Но, несмотря на всё ттрудности, от «картошки» оставались хорошие воспоминания, и на следующий год ехали даже с некоторым подъёмом, который, правда, на картофельном поле быстро проходил.
В первую поездку мы внимательно смотрели на опытных студентов старших курсов, которые были среди нас. Они держались особняком. Как-то к нам в барак пришёл руководитель с какими-то новыми требованиями. Один из таких студентов при этом переодевался после купания. Выслушав руководителя, а это был молодой преподаватель, студент встал на нары, снял мокрые трусы, встряхнул их, с расстановкой матерно выразил свое отрицательное отношение к указанию и набросил трусы на горящую под потолком одинокую лампочку, чтобы они быстрее сохли. Трусы зашипели, свет померк, стало тихо, преподаватель вышел. Мы, только что принятые в университет студенты, обомлели.
Много позже, уже преподавателем, я ездил на картошку со студентами Гидромета. Одна из первых поездок была, видимо, в конце семидесятых годов, в Волосовский район, в поселок Клопицы. Главными руководителями были двое карьеристичных мужчин лет тридцати.
На такую руководящую работу обычно направлялись «перспективные кадры». Уже сделавшие карьеру приезжали лишь на проверки. Оба моих начальника оказалась с особенностями: они упивались своей властью над студентами.
А студенты были в основном первокурсниками, только что сдавшими вступительные экзамены. Для них преподаватель был богом. Так вот, начальники любили после рабочего дня вызывать к себе в комнату мелких нарушителей дисциплины и устраивать им строгие допросы. Вызывались по одному свидетели, их запугивали, показания сверялись. Особенно любили начальнички
разбирать амурные дела. В них они копались с особым удовольствием.
Я определенно не поддерживал ретивую пару. Наметился конфликт, которому начальники, естественно, придали идеологический подтекст. Установилась тяжелая атмосфера. Мой помощник, толковый физик-теоретик В.М.(сейчас успешно работает в США), так разнервничался, что заработал расстройство желудка. Конфликт разгорался, стали приезжать комиссии. Помощника слабило все сильнее. Но всё обошлось.
Через десять лет, когда я защищал докторскую диссертацию, член Учёного совета по фамилии Свешников меня сильно поддержал. Оказалось, что его дочь была студенткой в том отряде и рассказывала дома о событиях в Клопицах.
В следующий раз я был уже главным руководителем отряда. Отвертеться не удалось. Сын иронизировал, что меня сильно ценят, раз посылают на такую ответственную работу. Всё было как обычно: грязь, темные холодные вечера и холодные ранние утра, совхозные «планёрки» в грязной каптёрке с поломанными стульями. Но было и кое-что новое – студентки матерились, а местная молодежь затевала драки со студентами. В мои студенческие годы такое бывало гораздо реже. Драки стали главной помехой в работе, потому что вынуждали травмированных студентов бросать работу и уезжать в город. И я, учитывая новые хозрасчетные веяния, договорился с милицией о дежурстве около студенческого жилья за отдельную официальную плату – небольшая сумма вычиталась из общего заработка. Милиционеры были довольны, и нам стало спокойнее.
Иногда милиционеры спрашивали меня, что им делать с задержанными местными дебоширами. Я просил провести беседу и отпустить. Потом беседы стали привычны местной молодежи и не пугали её. И вот однажды, после получения студентом серьёзной травмы, я сказал милиции, чтобы с обидчиком поступили строго по закону. Парня увезли в райцентр, началось следствие.
Пахло судом. Это было непривычно для всего местного населения. Ко мне зачастили ходоки с рассказами о тяжёлом детстве и сложной жизни задержанного. Я сочувственно советовал приберечь эти важные сведения для милиции или суда. Ходоки уходили в прострации. В камере задержанный рвал на себе рубаху и бился головой о стену. Он и вправду не понимал, за что его задержали. Ведь так поступали в деревне все и всегда. Кончилось тем, что родители избитого студента почему-то забрали заявление и обидчика выпустили. Но нам стало спокойнее.
Я попытался сделать так, чтобы студентам заплатили за работу. Раньше такого не было. Не очень понятно, почему: то ли руководители не занимались этим, то ли правила не позволяли, то ли деньги попросту присваивались начальством.
Я объявил студентам «правила игры» – условия сдельной оплаты. Слушали меня, как крестьяне когда-то слушали благие нововведения барина, т. е. почтительно, но не веря ни одному моему слову.
К моей радости и удивлению окружающих, обещанное удалось выполнить, студенты получили приличные деньги. Тогда же я понял, что при желании можно было легко обогатиться за студенческий счет.
Финал истории был такой: на поле уже лежал снежок, рабочих рук почти не осталось – многие уехали по болезни или еще по какой-то причине. К последнему дню работы часть картошки не выкопана. Утром придёт комиссия принимать работу. Если картошка останется выкопанной, но не убранной с поля, не заплатят или заплатят малую часть. Институт не выполнит обязательств, а это неприятность уже районного масштаба. Тракторист спрашивает у меня, вскапывать грядки или нет. Я смотрю на колесные следы, уходящие по снежку в лес, говорю «копай» и, не убирая выкопанного, увожу остаток замерзших студентов в лагерь. Утром комиссия видит тщательно убранное поле, а я – свежие колесные следы, ведущие к лесу…
Обычно к концу работы студентов оставалось совсем не много. На поле и в доме становилось особенно холодно и неуютно. Ребята были полупростужены и уехать, получив мед. справку, им было нетрудно.
Почему они не уезжали? Я вспоминаю их с нежностью.
Автор - профессор, доктор географических наук.
В 1960-е годы - студент физического факультета ЛГУ, в 1970-1990-е - преподаватель Гидрометеорологического института в Ленинграде-Петербурге.
Из книги В. Сироты "Живое прошедшее" (СПб.: Гуманитарная Академия, 2015).