(by Леша Тишинский)
******
Боря Любарчик, в недавнем прошлом старший пионервожатый, на пути к неприятельской цитадели в кровопролитных боях собственными руками придушил уже не одну лошадь из вражеских обозов… И тут вдруг, когда уже, кажется, вот она, Рейхсканцелярия… В последнем переулке он видит вышедшую на его минометный расчет девочку-камикадзе со снарядом «фау-2» в ручонках-хворостиночках.
Боря понимает, что с одной своей стороны это беззащитный ребенок, но с другой своей стороны это безжалостный враг всего его многострадального народа, тысячелетиями гонимого ветрами истории туда-сюда, туда-сюда во все пределы, из одного конца планеты совершенно в другой ее конец. Боря колеблется. В исступленной молитве просит он Всемогущего подсказать единственно правильное в столь сложной ситуации решение, и тот, по некотором размышлении, это делает.
Боря прикидывается мирным торговцем минометами и завязывает с простодушным вражеским ребенком доверительную беседу о ценах вообще, берет у девочки снаряд и долго крутит его в руках, приговаривая, что снарядик – так себе, довольно устаревшей модели и какой-то немного заржавленный. Наконец он предлагает сбитому с толку ребенку пройти с ним куда-нибудь в уединенное место и проверить качество товара.
Недалеко в горах они находят брошенный пастухами старенький танк. Между тем наступает прохладная майская ночь. Наши герои разводят в танке костерок и кое-как перекусывают колбасками и светлым пивом. Девочка быстро хмелеет, и Боря совершенно неожиданно набрасывается на ту ее сторону, которая является все-таки безжалостным врагом его многострадального народа. После изнурительной борьбы он наконец овладевает этой стороною вражеского ребенка и валится в изнеможении на ящики снарядов.
Распалившаяся от многочасового противостояния дочь врагов хватает миномет и тяжело ранит Борю, и не куда-нибудь, а в пах. Старший пионервожатый печально исполняет народную песню прощания с родимой Винницей.
В это время проходящий неподалеку с боями гвардии старший лейтенант-сапер Николай Петров подкрадывается к вражеской машине и заглядывает в люк. Боря и девочка внезапно видят перед собой его опрокинутое мальчишеское лицо.
- Я свой, товарищ! Боец отдельного минометного расчета двести пятнадцатого сводного резервного полка народного ополчения Любарчик Боря, – стонет Боря и делает вид, что умер.
Картина, представшая наметанному глазу улыбчивого старшего лейтенанта в танке, смутно напоминает ему какие-то полузабытые сцены из детства, что-то из кинофильма «Цирк» или, может быть, «Свинарка и пастух». В том, как привольно раскинулись в танке юноша и ребенок, явственно проступает нечто безотчетно-интернациональное, что-то безусловно социалистическое.
Петров пружинисто соскакивает в танк, белозубо улыбается, оправляет плащ-палатку, треплет автоматом кудрявую голову Любарчика, целует в губы раскрасневшуюся вражескую девочку. Незнакомое прежде чувство какой-то безграничной любви к этим не знакомым ему голым людям, к этой чужой, но прекрасной земле, к этой мощной зарубежной боевой машине наполняет его молодое, превосходно натренированное тело.
Николаю хочется сказать или сделать что-нибудь непереносимо хорошее. Переполненный этими простыми и ясными чувствами, Петров подхватывает горячее тело ребенка, выпрыгивает из танка и куда-то убегает.
Больше их, собственно говоря, никто никогда и не видит. И только потом навсегда застынет в металле и граните солдат в плащ-палатке и с небольшой иностранной девочкой в левой руке.
А бойца Любарчика не стали перевязывать и сразу же захоронили в яме. С тех пор проплывают мимо пароходы – cалют Любарчику, пролетают серебристые лайнеры – гип-гип Любарчику, пробегает случайное животное – ав-ав Любарчику, а пройдут юные пионеры – приветный хенде хох Любарчику!