В январе 1940 года девятнадцатилетний студент I курса биологического факультета Казахского государственного университета Владимир Фурсов был призван в ряды Красной Армии. Место прохождения службы — Белоруссия, Брестская крепость, 125-й стрелковый полк, минометная батарея.
21 июня 1941 года комполка отдал приказ: сдать карабины и минометы на склад боепитания, будет произведена замена вооружения — полк переходит на автоматы. В 2 часа ночи старшина Кипкеев сделал Фурсову внушение и пообещал на следующий день наряд вне очереди: долго не спал. В 4 утра где-то рядом грохнуло. С соседней койки соскочил маленький Хализев:
«Война!»
Владимир схватил его за плечи, сильно встряхнул:
«Врешь! Паникуешь!»
Грохнуло второй раз — Хализев обмяк на руках у Фурсова, голова запрокинулась, несколько раз дернулась... Грохот уже не прекращался. Фурсов осторожно положил Хализева на стол, это был первый на его глазах погибший. На войне.
Фурсов, взяв с собой пять человек, побежал к конюшне (минометы были на конной тяге). Но ее уже не было — дымились развалины. Часовой, покрытый испариной, лежал в крови, осколок попал ему в живот. Он лишь выдавил:
«Немцы!»
— и махнул рукой в сторону трансформаторной будки. Потом попросил:
«Застрелите».
Фурсов подобрал валявшийся швеллер и побежал к будке: за углом маячила фигура немецкого офицера. Тот не стрелял, видимо, кончились патроны. Владимир в два прыжка догнал офицера, уже замахнулся, чтобы ударить, но немец отскочил. Они схватились врукопашную.
— Меня спас Никита Сколов, наводчик,
— говорит Владимир Иванович.
— Он схватил шашку тяжело раненного лейтенанта Полторакова и зарубил офицера. На мне. Кровь немца, мак смола, будто склеила. Тогда я увидел первого убитого фашиста. На войне.
Он огляделся вокруг, пытаясь разобраться в обстановке. Вдруг раздался взрыв.
— Я упал,
— говорит Владимир Иванович,
— меня контузило.
Фурсова тащили по песку Никита Сколов и Нури Садыков, веря, что этот большой, здоровый парень не умрет. Затащили на склад, где были сложены автоматы, — вот оно, новое оружие. Придя в себя, Владимир сразу схватил автомат. А потом с горечью отшвырнул — как им пользоваться? Взяли винтовки и патроны. Тут невесть откуда прибежал запыхавшийся Арискин:
«Товарищи! Надо идти к северо-западным воротам. Надо защищать крепость!»
«Надо защищать крепость!»
Наконец, все, что было им, Владимиром Фурсовым, сделано и сделано еще будет, наполнилось смыслом. Даже не так: смысл существовал все время, с первого грохота, но только сейчас он был выражен точно.
— Я в те минуты,
— говорит Владимир Иванович,
— боялся только одного: погибнуть рано, не довоевав, не отбросив фашистов.
⭐⭐⭐
...Когда мы уходили от ворот,
— говорит Владимир Иванович,
— нам встретился генерал. Во мне сразу возникло чувство уверенности: сейчас многое прояснится, генерал знает обстановку! Но генерал коротко объявил: «Шоссе Минск — Варшава — единственная связь со страной. Будем держать шоссе!»
Они не отдавали шоссе. Выведенные из себя необъяснимым сопротивлением горстки «обреченных», немцы предприняли психическую атаку. Ее отбили. Немцы показали спины! Это была минута, когда Фурсов ощутил радость победы. А потом появились танки.
Они быстро надвигались, а сзади выползали новые, как в бесконечно движущейся мишени тира. Тогда Владимир Фурсов поднялся в рост и крикнул:
«Вперед, товарищи!»
⭐⭐⭐
— ...Вперед, товарищи!
— говорит Владимир Иванович.
Он произносит эти слова громко, но как-то буднично, неподчеркнуто, обыденно. Вот так — с винтовкой на танк. Только вдруг резкая боль, и ноги его уже не держат.
Он очнулся, после боя послышались одиночные выстрелы, ближе, ближе... К нему подошли немцы. Они смотрели, кто убит, кто ранен, раненых пристреливали. Один из них наступил Фурсову на лоб. В крови, с разорванной в клочья ногой, Владимир казался мертвым. Совсем близко кто-то зашевелился, второй немец выстрелил.
⭐⭐⭐
...Жена Владимира Ивановича принесла нам чай с пирогом. Это хитрость. Она хочет отвлечь нас от разговора.
...Владимир Иванович ставит чашку на стол, он вспомнил:
— Ночью ко мне приполз раненый красноармеец. Он носил мне болотную землю, я воду высасывал. Я сейчас думаю: зачем ему нужно было меня спасать, когда сам висел на волоске? Как в этом много человеческого!..
Вдруг он останавливается:
— Я больше об этом рассказывать не буду. Просто не могу.
Во сколько минут или часов человеческой жизни оценивается каждое слово воспоминаний о войне? Какой неисчислимой ценой дается Фурсову рассказ о том, как он, тяжело раненный, контуженный, без сознания, попал в лагерь для военнопленных, в первый, потом во второй — и так до освобождения, до Победы? Какую надо было иметь духовную силу, чтобы выстоять в таком испытании!
— Уже в сорок пятом,
— вспоминает Владимир Иванович,
— когда многие немцы понимали, что война проиграна, зондерфюрер СС Баумбах, прикрепленный к нашему инвалидному бараку, сказал: «Когда вас освободят, вы все равно не станете полноценными гражданами, вы навечно наши диверсанты. О, это блестящая психологическая диверсия: страна наводнена тысячами человекоживотных, у которых одно чувство: страх, одно желание: жрать, один инстинкт: как бы то ни было выжить».
Он ошибся, философствующий эсэсовец. Не к тому, чтобы выжить, а жить в полную меру своих сил стремился Фурсов. Он жадно наверстывал отнятое войной — институт, защита диссертации... Владимир Иванович сегодня — профессор кафедры дарвинизма и генетики Казахского государственного университета, автор 70 научных работ... И как бы ни была тяжела память о войне, он свято хранит ее, старается передать все, что помнит, молодым...
А. Буравский, 1975 год
⭐⭐⭐
ПОНРАВИЛАСЬ СТАТЬЯ? ЛАЙК И РЕПОСТ БУДУТ ЛУЧШЕЙ БЛАГОДАРНОСТЬЮ